Александр Лозневой - Крепость Магнитная
продолжал Платон. Она затаила дыхание, вся как-то сжалась на стуле, окаменела. Он смотрел в ее подернутые голубизной глаза, смотрел, не отводя взора, и голос его звучал еще более проникновенно, трогательно:
Пой песню, поэт, пой,
Ситец неба такой голубой…
Галина уносилась в своих мыслях куда-то в далекую Азию, в зыбучие пески, в огонь гражданской войны, в котором так же, как и бакинские комиссары, сгорел ее отец. Растрогалась, стихи разбудили в ней чувства жалости, тревоги…
Слабой, почти беспомощной показалась она Платону, но еще более нужной, неутерянной.
— Галинка — это веточка, — сказал он. — Помнишь?
Оживилась, повеселела:
— Я даже помню, как мы с тобой разбили кувшин. А ты стал подбирать осколки.
— Под столом.
— Да. И я очень напугалась, когда ты схватил меня за руку.
— Ты так меня толкнула, что я оказался у двери.
— Было за что!
— Вот мы и вернулись туда, где начиналась наша дружба. Пришли в юность. Хорошо! — и заговорил о том, как нелегко бы жилось людям, если бы они не имели возможности вспоминать. — Если хочешь знать, все эти годы я только тем и жил, что вспоминал тебя… Как видишь, я все такой же.
— А я совсем не та! И причиной этому — дочь. Своим рождением она как бы вздернула меня под уздцы, приподняла, вдохнула в меня струю живительного воздуха, задала свежий импульс. Я стала сильнее, строже, а главное, требовательнее к себе. Сейчас я даже мысленно не могу, да и не хочу быть такой, какой была раньше. Легкомыслие, излишняя доверчивость — ничего этого не осталось! Ведь я отвечаю теперь не только за себя, но и за нее — мою маленькую, белоголовую девочку. Соседи считают меня несчастной, а я смеюсь над ними: у меня растет дочь, и я повседневно — пусть в тяжких трудах и заботах, — а все равно ощущаю, несу в себе высшую радость жизни — материнство! Я вовсе не страшусь того, что Аленка растет без отца. Такого отца, какой был у нее, лучше не знать. Выращу, воспитаю сама. Это нелегко, порой очень трудно, но вместе с тем чрезвычайно интересно. Вот ты идешь взрослый, а рядом с тобой крохотный, во всем зависящий от тебя, человечек. И ты делаешь для него все, не считаясь с усталостью, несмотря на опасность, даже возможную гибель, лишь бы он был счастлив. Целиком принадлежишь ему. Жить для других — в этом, наверное, и есть смысл жизни!
— Агитируешь, будто я против этого.
— Но ведь ты не испытал…
— Да, конечно. Но вот поиграл с Аленкой, поговорил с нею и теперь определенно буду скучать. А где она? И Розы нет.
— Неужели не заметил? Это же Роза нам свидание устроила.
— Как не заметить.
— Ладно, хватит на эту тему. Люди цветы поливают, а мы тут философствуем. Пошли.
Платон остановился у порога:
— Погоди. Куда спешить-то? — И вдруг обнял ее за плечи, притянул к себе — трепетную, настороженную.
— Зачем?
— Не знаю… То есть, извини… Нам надо серьезно поговорить. Хочешь, целую программу изложу. Не сейчас, понятно, и не здесь. Хорошо бы на берегу Урала, как тогда… помнишь? Вокруг тишина, внизу вода и над нами — небо.
За дверью послышался шум.
— Вот мы и поработали! — нарочно громко произнесла Роза, открывая дверь. — Если бы не Аленка, ни за что одной не справиться. Вы только гляньте на нее — стахановка!
Галина ахнула: руки, лицо, платье дочери — все в грязи.
— Как же домой ехать?
Маме ничего не оставалось, как только нагреть воды и приняться за стирку.
Гости покинули гостеприимный дом лишь вечером. Подняв Аленку на плечо, Платон с гордостью нес ее к трамваю. Держа в руках цветы, девочка улыбалась, привлекая внимание встречных. Знакомые приостанавливались, спрашивали, где он, моряк, такую куклу достал.
— Купил на базаре!
— Уступи. Сколько стоит?
— Ни за какие тыщи!
— Да не малышку, вон ту, что в кремовом! — уточнил один из них.
— Мелко плавал! Да и очень рыжий! Правда, девушки? — Платон обернулся к Галине и Розе, но те, увлекшись разговором, ничего не поняли. Даже не отозвались.
— Холостяком прикидываешься, а у самого, оказывается, две, — не отставал штукатур.
— Завидуешь?
— Ничуть! Своей законной хватает… даже остается.
С трамвая сошли на остановке Доменная. Аленка крепко спала у Платона на руках. Боясь разбудить, он так и нес ее до самого третьего барака.
Едва вошли в комнату, как появилась Настя. Приодетая, веселая. У нее какой-то свой праздник. Заговорила о том, что хорошо бы на свадьбе погулять, да вот беда — никто не женится. Бросила многозначительный взгляд на Галю, затем на Платона: чем не пара?.. подать сюда гармониста! В этих шутках, в нарочитой веселости легко угадывались ее истинные намерения.
Галина посмеивалась, глядя на нее, а Платон, уткнувшись в газету, казалось, ничего не видел и не слышал.
24
Сидя в постели, Галина старательно накручивала свои белокурые волосы на рыжие бумажные папильотки. Заснула в первом часу ночи. А когда утром, стоя перед зеркалом, сняла накрутки, над головой встала целая тора свернувшихся в кольца локонов.
Уложив их волнами, чуть взъерошила: очень даже красиво! Одевшись во все белое, степенно вышла из барака. Глянула на мутное небо: дождь, что ли, собирается? Махнула рукой, — пусть даже ливень: у нее свидание с любимым, при чем тут погода!
С гор донесся глухой, придавленный раскат грома. Да мало ли что там, в горах! Там нередко идут дожди, а здесь от жары земля трескается. Вот и сегодня духота, пыль — дышать нечем.
Узкое платье сдерживало шаги, но что поделаешь — мода! Еще более неудобно подниматься в таком платье на крутую насыпь: будто спутана. Осмотрелась по сторонам, вроде никого, подняла повыше подол и не взошла, взлетела! Но это было не все: впереди бугры, ямы, глубокие канавы, через которые перекинуты шаткие слеги. На стройках, наверное, везде так: сперва прокладывают подземные коммуникации, а уже потом строят дороги. Осторожно обходила битое стекло, камень, боялась испортить туфли. У механического цеха остановилась: еще недавно был проход, теперь — кучи земли, котлован с водой, который не обойти: хочешь не хочешь — лезь в воду. Котлован не широк: пятнадцать-двадцать шагов, не более. Подняла повыше платье, не замочить бы! Осторожно вошла в воду и вдруг вскрикнула, увидев мужика. Он стоял на куче земли и, казалось, поедал ее глазами. В испуге присела…
— Куда? Куда тебя черт песет!.. — Мужик замахал руками, лицо его исказилось. — Вправо! Вправо!..
— А вам стыдно подглядывать. — Однако свернула, куда он велел. Потянулась к берегу. Схватив ее за руки, дернул к себе и с облегчением выдохнул:
— Дура!.. Там же яма.
— Простите, думала, вы…
— Думала, думала!.. Что я бабьих ног не видел! Из-за тебя работу прекратил. И вообще, нечего тут шляться. Запрещено!
— Спасибо.
— Не за что! — буркнул густым басом и, не глядя на нее, пошел к экскаватору.
Наконец выбралась на неровную, пыльную, изрезанную колесами дорогу: скорее к проходной — там колонка — помыть ноги, обуться. Заторопилась и тут ощутила упавшие на лицо капли дождя. Подняла голову: с гор надвигалась огромная темно-фиолетовая туча; еще немного — и она обрушится всем своим тяжким грузом на дома, на цехи… Подобрав подол, ускорила шаги.
До кинотеатра метров пятьсот-шестьсот. Ополоснув ноги, обулась и, часто ступая, зацокала каблучками по бетонной дорожке. Шла и думала лишь о нем. Вспоминала, как возвращались вместе от Розы, как Платон бережно нес на руках спящую Аленку. Как, идя рядом с ним, несла цветы, радовалась: вот бы так всю жизнь!
Оглянулась на шум и… замерла: ее настигал ливень. Темной громадой опускался он над стройкой, охватывая электростанцию, домны, подбирался к механическому цеху, где она только что переправилась вброд. Вспыхнула молния, громыхнул гром. Прикрываясь сумочкой, Галина побежала вслед за людьми в сторону здания Госбанка. А ливень уже хлестал вовсю.
Когда взбежала на крыльцо, где у колонн стояло несколько человек, казалось — вылезла из речки. Платье прилипло к телу, пышной прически как не бывало.
Отжимая из подола воду, тешила себя тем, что рядом, в кинотеатре, ее ждет Платон. Он, конечно, успел, ему тут близко… А ливень, набирая силы, входил в азарт. На дороге не ручьи, а уже потоки. О кино нечего и думать. Только бы увидеться — и по домам! Но тут будто кто-то невидимый перекрыл сразу все небесные краны. Струи воды преобразились в редкие капли, но и они вскоре иссякли. Стало проясняться. Галина зашлепала по лужам к кинотеатру: обещала быть вовремя — свое слово сдержит.
Открыла дверь — зрителей почти нет. По всему видно — сеанс не состоится. Но бог с ним, с сеансом, увидеть бы Платона! Минут десять стояла на крыльце, поглядывая по сторонам: может, появится? Его не было. Вместе с порывом ветра по спине поползли будто ледышки. Передернула плечами, сжалась в комок: прохладно!.. Подхватилась и — расстроенная, огорченная, — не разбираясь, где грязь, где вода, поспешила домой.
