Александр Поповский - Человеку жить долго
И на новом поприще мятежная душа не нашла себе покоя. Ему показались слишком тесными пределы, отведенные для врачей-гомеопатов. Недостаточно клиник, мало аптек и нет ни одной гомеопатической больницы. Нет общества врачей-гомеопатов. Многие из них с учеными степенями, все с высшим образованием, но ни обмениваться опытом, ни печатать свои труды они не могут.
Таково было начало. В новой среде Арона Вульфовича ждали новые огорчения. Число их росло, и его мятежный дух не стерпел. Он обрушился против тех, кто великое дело служения человеку подчиняет корыстным расчетам, кто невежеством оскверняет искусство врача. Не такими должны быть гомеопаты! Протесты и возмущение не принесли Каминскому славы, он стал чужим среди своих. Отчаявшись найти себе единомышленников, он отдался новой специальности, изучил все, что написано о теории и практике гомеопатии за полтораста лет. Арон Вульфович примирился со своим одиночеством, разработал и обосновал ряд лечебных приемов и стал задумываться над составом лечебного напитка, способного укрепить стареющее тело и продлить человеческий век. Люди могут и должны жить возможно дольше, говорил и писал Каминский. Толстой, Гете, Микеланджело и Филатов прожили свыше восьмидесяти восьми лет; академик Бах, Зелинский, Гамалея, Тициан — свыше девяноста; многие тысячи безвестных людей — до ста и больше…
Плодотворная работа была неожиданно прервана, когда сердце напомнило исследователю, что его собственная смерть не за горами. Стоит ли растрачивать последние силы, изнывать в напряженном труде, когда вместе с ним погибнут его завершенные и незавершенные труды… Сейчас, когда Юлия просила его помощи в лечении лепры, Арон Вульфович подумал, что девушка со своей любовью к лечебному искусству могла бы сохранить то, что им сделано, и продолжить его труд.
— Поговорим начистоту, — с той милой вразумительностью, с какой он всегда говорил с ней, предложил Каминский. Они сидели в ее маленькой уютной комнате, у самого окна, за которым моросил осенний дождь и бледнел уходящий день. Девушка тоскливо глядела на ненастное небо и, казалось, ничего не видела и не слышала вокруг себя. — Мы с вами врачи, — продолжал Каминский, — наше дело — лечить больных. Какой смысл тратить молодость на штудирование болезни, которая исчезает?
— Вы хотите, чтобы я занялась гомеопатией? — не отрываясь от окна, с кажущимся безразличием спросила она. — Я никогда не оставлю терапию.
Он улыбнулся и с той же вразумительной мягкостью сказал:
— Не советую оставлять, я и сам в нее засел на всю жизнь. Гомеопатия — та же терапия, такое же почтенное направление в медицине, как тибетское и китайское.
На это примирительное заявление последовал ответ, нисколько не согревший сердце Каминского.
— Я раз и навсегда заявляю вам — не трудитесь, ваше направление не интересует меня… — Она стояла перед ним, высоко подняв голову, сложив руки на груди и устремив на него взгляд более красноречивый, чем самое страстное заверение. — К врачу прибегают порой не столько за тем, чтобы излечить больного, сколько избавить семью от чувства бессилия и поддерживать в себе веру, что борьба продолжается и не все еще потеряно… Если мне пс удастся решить проблему лепры, я буду помогать их близким и родным, вселять в них надежды.
Словно исчерпав все тепло своего сердца, девушка поежилась и покрыла платком плечи.
— Вам, Арон Вульфович, но холодно? — спросила она. — Меня в последнее время ни с того ни с сего пробирает дрожь, даже руки немеют. Так хочется тепла, что не знаешь, куда деться. Отчего бы это?
Каминский деловито погладил свою пышную шевелюру и с притворной озабоченностью сказал:
— Все симптомы говорят о том, что болезнь не зашла еще далеко… Возбудитель страдания должен быть где-то близко… Не дальше Москвы.
Она улыбнулась, погрозила ему пальцем и сразу же заговорила о другом.
— Как же мы решаем, будете вы мне помогать?
Он кивнул головой, но в душе твердо решил сделать ее своей помощницей.
С тех пор Каминский при всяком удобном случае заговаривал с ней о лечебных приемах гомеопатии, подбирая для этого наиболее убедительные примеры. Вначале безразличная к его рассуждениям, она стала постепенно проявлять к ним интерес. Арон Вульфович истолковал это как доброе начало и передал ей статью знаменитого фармаколога Кравкова с просьбой подготовиться к серьезному разговору. Он обсудит с ней спор, затянувшийся в медицине на полтора века. Ей предстоит ответить ему и себе: следует ли больного лечить малыми дозами таких лекарств, которые, будучи приняты в большом количестве, сами вызывают такую же болезнь. Иначе говоря, лечить подобное подобным или прописывать большие дозы, исходя из правила: противоположное излечивается противоположным. Статья Кравкова ей в этом поможет. После многих лет опытов этот ученый убедился, что соли металлов, яды, стрихнин, никотин и другие лекарственные вещества, которым в больших дозах свойственно расширять или сужать кровеносные сосуды, в малых действуют наоборот. Чем больше эти вещества разбавлять, тем сильнее их влияние на сосуды. Некоторые яды, будучи разбавлены водой в миллионных и миллиардных пропорциях, все еще способны суживать сосуды. Уж не молекула вещества, говорит Кравков, а продукты ее расщепления с их электрическими зарядами, не материя, а ее энергия действует на организм целебно.
Принимая от Арона Вульфовича статью, она с усмешкой спросила:
— Это мне в наказание за то, что я вас заставила изучать лепру?
— Нет, — ответил он, — это вам в благодарность за урок.
При следующей встрече девушка долго восхищалась опытами Кравкова, о которых узнала впервые. Они на многое открыли ей глаза, и отныне она готова поверить всему, чему бы Каминский ее ни учил.
Арон Вульфович не сразу поверил удаче. Страстно желая в душе, чтобы девушка увлеклась его идеями, он ей усердно их внушал. Увлекательные примеры, подкрепленные доказательствами, датами, цифрами, должны были подтвердить, что чувствительность живых тканей беспредельна и ничтожные доли вещества могут оказывать на организм исключительное влияние. Запах розового масла продолжает нами восприниматься, когда оно растворено в двух миллионных частях воды; присутствие мускуса остается чувствительным для нас, когда концентрация его в воздухе достигает миллионных долей миллиграмма. Запах маркаптана действует на обоняние в одной шестидесятичетырехмиллионной доле миллиграмма…
Он привел ей пример с забавным опытом над бабочкой «павлиний глаз». Самка этого вида привлекает самцов пахучим веществом столь ничтожной концентрации, что человеческое обоняние не воспринимает его. В силу каких физических законов эти незначительные частицы материи насыщают пространство в несколько километров — трудно понять. С такой же вероятностью можно было бы надеяться окрасить Ладожское озеро крупинкой кармина или заполнить бесконечность нулем…
Ученый задумал разбавить запах вещества, выделяемого бабочкой, с другими ароматами и помешать самцам обнаруживать самок. В помещении, где находилась самка «павлиний глаз», рассыпали нафталин, расставили блюдца с керосином, с сернистыми основаниями и другими сильно пахнущими веществами. Хитрость не удалась: сквозь зловонную атмосферу до самцов доходил действующий на них запах, и они прилетали на его зов.
Влияние ничтожных количеств вещества на живую ткань человека оказалось не менее удивительным. Ферменты, образующиеся в клетках тканей, призванные регулировать и ускорять в них химические процессы, проделывают работу, кажущуюся невероятной. Одна молекула фермента, который превращает перекись водорода в воду, может разрушить около полумиллиона молекул перекиси водорода в секунду. Чтобы захватить одну из них, расщепить ее и отделить кислород, молекуле фермента отпущено две миллионных секунды… Молекула дыхательного фермента управляется со ста тысячами молекул кислорода в секунду. Сычужный фермент — экстракт из желудка рогатого скота — свертывает молочный белок в количестве, превышающем вес самого фермента в четыреста тысяч раз… Солод разлагает массу крахмала, превышающую его собственный вес в миллион раз…
Юлия воздала должное эрудиции Арона Вульфовича и попросила его приводить примеры более близкие к судьбе человека.
— У меня задерживается в памяти только то, — сказала она, — что может быть полезно для моих больных.
Каминский готов был уже исполнить ее желание, но неожиданная мысль заставила его призадуматься. Действительно ли ее привлекло дорогое его сердцу учение или она притворяется заинтересованной, чтобы потом посмеяться над ним.
— Скажите мне, — недоверчиво склонив голову набок и окидывая девушку испытующим взглядом, спросил Каминский, — вам понадобился наш разговор, чтобы заполнить несколько свободных минут, или наши беседы в самом деле вас занимают?
