Олесь Донченко - Золотая медаль
— Извините, — сказал Залужный, — не за то!
— Если не за то, — продолжал, ничуть не смутившись, критик, — то почти за то. Подумайте, товарищи, весь класс убежден, что мать сговаривается с дочерью, чтобы ставить ей пятерки. Почему все так плохо думают о своей учительнице? В каком свете вы рисуете наших учителей, уважаемый автор? Это у нас такие пионеры, это у нас, мол, такие учителя! И это вы назвали «В пятом классе»! А я вам скажу, что ни в одном классе не бывает таких школьников, таких пионеров!
Он закрыл книжечку и сел на место.
— Суровые у нас критики! — улыбнувшись, тихо сказал Нине Залужный.
Выступило еще несколько студийцев. Одни хвалили рассказ, другие ругали, еще другие и хвалили, и указывали на недостатки. Были и такие выступления, что из них Нина ничего не могла понять — хороший у нее рассказ или плохой.
В конце взяла слово седая дама, которая все время делала какие-то заметки. В черной шляпе, в черном платье, высокая и массивная, она вышла к столу, почему-то напоминая Нине кардинала.
— Я… мм… бывший педагог, — начала она, — и поэтому меня особенно заинтересовал ммм… рассказ молодого автора. Правда, я пишу поэзии… как короткие стихи, так и длинные поэмы… Некоторые мои поэзии печатались. И даже вызвали положительную оценку как со стороны моих знакомых, так и со стороны ммм… всей общественности. Сейчас я работаю над…
Залужный легонько постучал карандашом по стакану.
— Я прошу вас говорить о рассказе Коробейник.
— О, да, да… Мм… Сейчас я работаю в библиотеке, но как бывший педагог, не могу не высказаться. В сущности говоря, я — поэтесса, мои стихи печатались… Тем не менее я хотела бы сказать и о прозе молодого мм… автора.
— О боже! — чуть слышно сказал Залужный.
— Образ вожатой у вас, — она обратилась к Нине, — это очень волнительный и живой образ… И я просто хочу мм… поблагодарить вас за него. Что же до учительницы, то мне бы хотелось видеть ее положительным типом. Ваша учительница несправедливая, мм… молодой автор. Марийка, ее дочь, не умеет решать задачи. Марийка это делает намеренно, я понимаю. Но, извините, факт остается фактом. Ученица не решила задачу, она мм… безусловно, заработала двойку. Что же делает учительница? Она двойки не ставит. Этим она еще большее утверждает во всем классе мысль, что у нее с дочерью сговор…
Нина внимательно записывала, насколько успевала, все критические замечания. Вот когда она искренне позавидовала Жуковой, которая серьезно занималась стенографией.
Хотелось ответить всем, кто выступал. Но в голове все так перепуталось, что Нина поняла: для того чтобы с чем-то согласиться или кому-то возразить, надо все внимательно обдумать, каждое замечание выносить так, как вынашивала она образы героев и фабулу рассказа.
Тем не менее в выступлениях кое-кого из литстудийцев было и такое, что вызвало острый протест. И когда Залужный предоставил слово Нине, она прежде всего остро ответила первому оратору, начинающему критику.
— Вы сказали, — обратилась она к нему, — что в моем рассказе школьники представлены в кривом зеркале, что они жестокие и бездушные, так как ненавидят девочку за ее пятерки по арифметике. Маленькая поправка: не «ненавидят», а просто не любят. Относительно вашего замечания, то оно совсем не соответствует действительности, об этом вам здесь бросил реплику Иван Александрович. Так же не соответствуют действительности и ваши слова о том, что весь класс против школьницы Марийки. Вы забыли о мальчике Николае. И забыли, надо вам отдать должное, умышленно. Николай — большой проказник, но он стал первым на защиту Марийки. Я его нарисовала чутким и справедливым школьником. Помните, как он сказал: «Чтобы наша Клавдия Никитовна сговаривалась с Марийкой? Кто это придумал? Ну-ка, выходи! Станет Клавдия Никитовна всех обманывать! Или забыли, как она сама учила нас быть честными и правдивыми!»
Нина говорила убедительно и красноречиво. Она забыла свою неловкость, забыла, что впервые выступает на занятии настоящей литстудии, что ее слушает известный писатель. Ее рассердило извращение со стороны критика, и девушка никак не могла понять: для чего это сделано, что заставило его так поступить? Обычная ли зависть, скрытая ли злоба ко всему хорошему, яркому, просто ли желание лягнуть копытом, не разбирая — лишь бы было чувствительно?
— Что же вышло на самом деле? — закончила Нина. — То, что не я показала школьников в кривом зеркале, а критик, как кривое зеркало, исказил мое произведение.
Сорвались неожиданные аплодисменты. Залужный улыбнулся. Он подробно начал анализировать замечания, с которыми выступали литстудийцы, говорил об образах в Нинином рассказе, хвалил Марийку, Николая и в особенности образ вожатой.
— Вы обратили внимание, — говорил Залужный, — что вожатая не делает никаких выдающихся дел? Наоборот, она не раз допускает ошибки, так как несерьезно отнеслась к своей высокой обязанности быть старшим товарищем пионеров. Она готовилась стать архитектором, педагогикой раньше никогда не интересовалась. Но сама жизнь поставила перед ней свои требования, и девушка, обратившись к науке воспитания, увлеклась ею. Вы заметили, как это показано? А как вожатая поддерживает Николая, который защищает Марийку, как она начинает завоевывать себе авторитет! Все это автор подает в скупых, но точных строках, вожатая стоит перед нами совсем живой, мы ее видим в движении, в действии, в развитии. А теперь…
Залужный выпил воды, глянул в свои заметки, и Нина поняла, что сейчас она услышит горькие для себя слова о недостатках рассказа.
— А теперь об эпизоде, когда Марийка намеренно не решает задачу, чтобы получить двойку. Это — детский поступок девочки, правильный с ее точки зрения. А как же сам автор относится к нему? Что он, одобряет его? Нет, автора не видно, он отходит куда-то в сторону, вместо сказать юным читателям: поступок девочки неправильный, у нее был другой путь доказать товарищам, что они ошибаются.
Нина быстро глянула на Залужного. Он был в воодушевлении, черные глаза блестели, ему тяжело было сдерживать свои движения. В эту минуту он сам был соавтором произведения.
— И вот здесь главную роль надо было отдать вожатой! Это она должна подсказать правильный путь, и это еще большее усилило бы ее образ. А что это за путь? Разрешите, я вам подскажу вместо вожатой: не двойка по арифметике, а четверки и пятерки по всем другим предметам! Не вниз спускаться, а подтянуться вверх! Вот что надо было сделать Марийке!
Нина схватилась ладонью за щеку, все перед нею словно осветилось ослепительным прожектором. Вот оно, окончание рассказа! Божье мой, как это все просто и хорошо!
«Да, чтобы были и у меня те „особые“ пятерки, какие ставят учителя Марийке!»
Она потерла лоб. «Что это? К чему здесь я сама и Мариины пятерки?»
«Я подскажу вам вместо вожатой. Милый Залужный, он подсказал не только моей Марийке, а и мне самой!»
Когда затворилась массивная дверь дома Союза писателей и Нина оказалась на улице, ее охватил светлый экстаз. Все было так легко и понятно, жизнь была такой прекрасной, будущий трудовой путь казался таким солнечным и привлекательным.
«Так и будет, все так и будет», — шептали горячие губы.
Наверное, никогда до сих пор так не ощущала Нина своей молодости, своей восемнадцатой весны! Сколько работы, сколько сил израсходовала она на рассказ, и сколько еще надо работать над ним. Но ничего, она будет работать, она чувствует себя такой сильной, такой юной, что никакое горе ей не страшно, никакие черные дни не посмеют затмить ее счастья…
23
Фотография помещалась в двух комнатах. В одной Жорж принимал клиентов и фотографировал, во второй жил сам.
Летом вся фотография выносилась на свежий воздух, и тогда на стену навешивалась декорация «на особый заказ»: вдали — горы со снежными вершинами, по левую сторону — море с парусом. На переднем плане — горец в черкеске и папахе с кинжалом на боку. Лица у горца нет, вместо него в полотне прорезана дырка. Желающим сфотографироваться на Кавказе оставалось только просунуть в дырку лицо.
В последние дни Жорж очень нервничал. Его звал в Сухуми дядя, обещая устроить заведующим фотоателье. Это была неплохая перспектива для Жоржа, который мечтал о блестящей карьере, а главное — о хорошем заработке.
И вдобавок у него возник серьезный конфликт с начальством.
Оказалось, что «кавказская» декорация была частной собственностью Жоржа, и на этом основании он присваивал деньги тех заказчиков, которые ею пользовались. Надо было, пока не поздно, бросать все и скорое ехать к дяде. Но препятствием к тому стояла Варя, которой наш фотограф не на шутку увлекся. В сущности говоря, дело было только в том, чтобы девушка оставила школу. А Варя все почему-то тянула с этим, и у Жоржа (которого, кстати, звали просто Григорий) иссякало терпение.
