Валентин Катаев - Катакомбы
– Кто заминировал "ежики"? – спросил Черноиваненко. – Что ты там бормочешь?
– Немцы сегодня заминировали "ежики" – вам это, наконец, понятно? произнес Петя, наслаждаясь впечатлением, которое произвели его слова на Черноиваненко.
– Постой, постой…
– Да! – воскликнула Валентина.
– Ага! – прибавил Петя.
И они, перебивая друг друга, рассказали все, что услышали у колодца.
– Ну, это другое дело… – сказал Черноиваненко, остывая. – Тогда молодцы! Извините, что я вас чуть не выдрал.
– Ничего, пожалуйста, – вежливо ответил Петя.
То, что Петя и Валентина услышали у колодца, имело для подпольного райкома громадное, даже, может быть, решающее значение. Борьба, которую вели подпольщики с захватчиками, видимо, вступила в новую фазу. До сих пор подпольщикам приходилось иметь дело с одиночными румынскими жандармами, с местными полицаями, изредка с патрулями. Теперь же немецкое командование, судя по тем сведениям, которые принесли пионеры, двинуло против них целое воинское подразделение с пушками. Очевидно, не слишком большая подпольная группа, спрятанная в Усатовских катакомбах, стала не на шутку донимать немцев и румын постоянными нападениями на транспорт, на отдельных солдат и офицеров, расклейкой листовок, порчей проводов. И фашисты решили прикончить отряд одним ударом.
Черноиваненко не был склонен преуменьшать значение деятельности своего райкома. По опыту прежней подпольной работы он хорошо знал, что один лишь факт существования неуловимой подпольной организации, не говоря уж о прямых действиях, укрепляет моральную силу населения, вселяет веру в несокрушимость Советской власти и в корне подрывает военный авторитет врага. Однако он никак не предполагал, что вокруг них уже создалась легенда. И он этому совершенно откровенно обрадовался. Он даже крепко потер руки и, подмигнув, сказал:
– Ну, братцы, видите, какие мы стали легендарные личности? Мы уже невидимки, нас, оказывается, уже пули не берут! Однако посмотрим, что это за такие мины, – сказал он, надевая очки, и, отстранив Тулякова, проворной, кошачьей походкой направился к выходу из катакомб.
– Товарищ секретарь! – испуганно воскликнул Святослав, бросившись вперед и загородив дорогу Черноиваненко.
– Ну, в чем дело? – строго сказал Черноиваненко.
– Товарищ секретарь, не ходите! Подорветесь… Разрешите мне.
– Молодой! – усмехнулся Черноиваненко.
– Никак нет. Разрешите мне. А вам не положено.
– Что?
– Вам не положено! – настойчиво повторил Святослав, загородив спиной выход и не спуская с Черноиваненко решительных глаз.
– Это мне нравится! – добродушно проворчал Черноиваненко. – "Не положено!" А тебе положено?
– Так точно, мне положено.
– Почему ж это, интересно знать, тебе положено, а мне не положено?
– Потому что я солдат, товарищ секретарь, а вы не солдат.
– Слыхал, Туляков? – сказал Черноиваненко и показал плечом на Святослава.
Черноиваненко нахмурился. Его лицо стало суровым.
– Вот что, Марченко, – сказал он, поворачиваясь к Святославу, – я был солдатом тогда, когда твой батька еще, пожалуй, пешком под стол ходил. Понял? А ну, дай-ка!..
Черноиваненко легонько отстранил Святослава с дороги.
– Вы ж подорветесь! – испуганно крикнул Святослав.
– Ух ты, какой беспокойный мужичок! – сказал Черноиваненко и, не оборачиваясь, полез в щель. Но через минуту появился снова, весь с ног до головы залепленный снегом. – Видите, что делается, какая завирюха!
Он снял облепленные снегом очки и стал их протирать полой своего бобрикового пальто.
– В двух шагах ни черта не видать. Настоящая зима завернула. Норд-ост. Черт украл месяц.
26. ПУРГА
Петя и Валентина как очарованные смотрели на снег – настоящий, белый, пушистый, веселый снег, который принес с собой Черноиваненко. Свежий, острый запах наполнил всю пещеру. Он опьянял, кружил голову. Снег падал хлопьями с ушанки Черноиваненко, с рукавов. Снег золотился при свете «летучей мыши», и было что-то в высшей степени праздничное, елочное в его пухлых комьях, словно посыпанных борной кислотой. Он был такой душистый, как будто от него пахло мандаринами. Наконец дети не выдержали, бросились к дяде Гаврику и стали обирать с его пальто снег. Они сжимали снег пальцами, катали, лепили из него крошечные снежки. Они клали его в рот и сосали до тех пор, пока у них не заболели зубы и не стало ломить лоб. Тогда они, будучи не в силах с ним расстаться, стали «играть в снежки», стараясь попасть друг другу в самое лицо или засунуть крохотный тающий комочек за шею. Они так расшумелись, что даже всегда спокойный, уравновешенный Серафим Туляков прикрикнул на них:
– Ну, вы, детский сад, потише! Хоть вы меня сегодня и спасли от мины, но надо ж и совесть иметь. Хватит баловаться, а то я вас живо отправлю назад в лагерь.
– Нет, с очками ни черта не выйдет, – сказал Черноиваненко, укладывая очки в футляр. – Попробуем без них… Святослав, дай-ка мне какие-нибудь клещи или лучше кусачки.
Святослав порылся в сумке противогаза и подал кусачки.
– Вот добре. Сейчас мы посмотрим, что они из себя представляют, эти самые знаменитые мины. А то, может быть, они существуют лишь в вашем воображении, – сказал он, весело посмотрев на Петю и Валентину, которые, боясь, чтобы их не отправили в лагерь, скромненько сидели в углу, на брусках ракушечника.
Черноиваненко сунул за пояс кусачки, поправил ушанку и снова полез в скважину выхода. На этот раз он пробыл наверху не менее получаса.
Легко сказать – полчаса! Принято говорить, что часы летят, как минуты, или минуты тянутся, как часы. Может быть, это вообще и верно. Но в данном случае время не тянулось и не летело. Время утратило всякое подобие движения. Время тягостно остановилось. Оно было неподвижно, и неподвижны были люди в пещере. Из щели тонкой, пронзительной струей дул ветер. Звук ветра казался вкрадчивым посвистыванием точильного круга. Снежная пыль, заносимая ветром, с хрупким шорохом оседала на стенах хода. Вокруг стояла неподвижная, плотная, почти осязаемая тишина, и эта тишина казалась предшествующей взрыву. Святослав и Серафим Туляков молчали и не шевелились. Они были похожи на статуи, вырубленные из гранита. Петя и Валентина сидели на камне, прижавшись друг к другу, покусывая от волнения пальцы.
– Слышишь?
– Да. Ветер.
– Ужасно сильный ветер.
– Дядя Гаврик сказал, что это норд-ост.
– Это очень хорошо.
– Почему хорошо?
– Тише! Слышишь?
– Слышу. Это снег шуршит… Почему хорошо, если норд-ост?
– Потому что на дворе теперь ни зги не видать. Завирюха. Они его не заметят… Тише!
– Что?
– Мне показалось… Нет, ничего.
– Как же он будет разминировать, если ничего не видно?
– Он будет на ощупь. Это еще лучше.
– Разве это лучше?
– Конечно, лучше. На ощупь никогда не ошибешься. А на глаз всегда можно обмануться.
– Молчи! Слышишь?
– Не слышу.
– А я слышу. Идет. Честное под салютом – идет!
Из хода посыпался снег, и в ту же секунду, скользя и спотыкаясь, в пещеру ввалился Черноиваненко, весь белый и толстый, как снежная баба; даже нос как у снежной бабы – морковный. В вытянутых руках он держал какой-то предмет, похожий на детский гробик.
– Одна есть! – деловито сказал он сильно осипшим голосом. – Иди сюда, солдат! Держи, – обратился он к Святославу, протягивая детский гробик. Держи, не бойся, я уже вытащил взрыватель. – Он показал головой на пояс, где рядом с кусачками была заткнута медная трубочка взрывателя. – Бери, а то я руки отморозил. Пришлось работать без перчаток. Ну и саперы. Две копейки цена таким саперам. Поставили свой детский гробик на самом видном месте слепой и тот заметит!
– Ничего себе игрушка, килограмма на два веса! – сказал Святослав, подкидывая на руке деревянный ящичек мины. – Рванет – будь здоров!
Черноиваненко усмехнулся:
– Положи в сторонку, она нам еще пригодится.
Он нашел в углу пещеры доску от старого ящика, вынул из кармана ножик и быстро наколол лучин, сложил горкой, поджег зажигалкой и стал греть над маленьким костром озябшие руки.
– Ух, хорошо! Ах, хорошо! – приговаривал он, растирая малиновые пальцы. – Ну и с тем до свиданьичка. Пойду обратно, покопаюсь в снегу авось еще чего-нибудь найду!
– Может быть, мне выйти с тобой, на случай если появится какой-нибудь ихний патруль? – сказал Серафим Туляков.
Но Черноиваненко только засмеялся и махнул рукой:
– Нет, куда там! Я этих вояк добре знаю. Они сейчас сидят по хатам, и, как говорится, ниякий бис их не вытягнет на улицу. Они вообще ночью воевать не любят, а особенно в такую собачью погоду. Так и крутит, так и крутит! Пурга летит и шатается от земли до самого неба, как привидение. А они привидений не уважают.
Черноиваненко находился в приподнятом, веселом настроении. Его лицо, основательно иссеченное норд-остом, горело, смеялось. Сотни маленьких морщинок весело, озорно расходились вокруг глаз, под мокрыми ресницами и бровями. Он даже как-то притопывал сапогами, словно собирался танцевать.
