Ефим Зозуля - Мастерская человеков
— Какого учреждения?
— Ну, я не знаю. Какого-нибудь такого учреждения, откуда могли бы выходить странного вида люди. Дело в том, что после всяких операций люди, естественно, имеют взъерошенный и сонный вид: так, чтобы это не обращало на себя внимания.
— Да, это сложно. Может быть, — подумав, предложил Машкин, — устроить нечто вроде вытрезвителя. У нас есть подобные учреждения. Можно нечто вроде больницы устроить, пункта скорой помощи, — это, пожалуй, лучше всего. Для оказания скорой помощи привозят и приводят разных людей. Здесь они могут и выходить взъерошенными и в каком угодно состоянии. Да, это, пожалуй, самое лучшее: это не вызовет подозрений. Затем, если к вам действительно будут возить пострадавших людей, действительно нуждающихся в помощи, так разве вам так трудно оказать ее?
— Это верно, — согласился Капелов. — Пожалуй, это действительно самое разумное.
Глава двадцать третья
Мурель добросовестно выполнил поручение Капелова. Он бродил по московским улицам в деловые часы, внимательно смотрел на прохожих и сделал, как просил Капелов, краткие записи.
Он аккуратно озаглавил, чисто написал от руки и торжественно, подчеркивая свою дисциплинированность, сдал Капелову.
Вот что прочитал Капелов:
Прохожие, словесно зарисованные в центре города Москвы в деловой полдень, и небольшие обобщения, вызванные наблюдениями над ними.
Нервность
Нервность проглядывает у многих. За двадцать минут наблюдения на Петровке прошли три человека, которые разговаривали сами с собой.
Первый нервный
Высокий, с портфелем. Идет большими шагами, энергично жестикулирует и говорит самому себе речь. Что у него? Грандиозный план, реорганизация, сложное переоборудование на началах широкой рационализации? Трудно сказать. Так или иначе — что-то сложное. Он важно беседует сам с собою я в то же время жестикулирует рукой, свободной от портфеля. Необходимо его исследовать.
Второй нервный
Потертый человек с бумажной трубкой под мышкой. Тоже беседует сам с собою, но оживленно, страстно, и дергает при этом головой и плечами. Выражение лица напряженное. Это лицо человека, который хочет убедить. Кто он, что у него под мышкой? Чертеж? План? Схема? Несомненно, ему пришлось что-то пережить, выслушать чье-то мнение, может быть, дельное, а может быть, чепуховое. И теперь он спешит в учреждение и репетирует свои объяснения. А может быть, его обидели, и он здесь, на улице, сам перед собой произносит речь убедительную, остроумную, ту самую, которую он не мог или не посмел произнести где следовало… Да, он обижен. Его нужно обязательно исследовать.
Третий нервный
По-видимому, тоже обижен. Он разговаривает сам с собой возбужденно. Тоже, вероятно, дает кому-то отповедь, облегчает душу. Разумеется, трудно угадать, что его гложет, но, возможно, какойнибудь пустяк. Думаю, что пустяки здорово мучают москвичей. Думаю, что много страданий из-за пустяков, из-за того, что называется мелкими склоками, из-за всякой чепухи. Нужно исследовать.
Уязвленные самолюбия
Думаю, что ни в одной стране в мире нет такого количества уязвленных самолюбий, как в СССР. Это понятно — молодой класс строит свою жизнь. Миллионы людей подняты с низов и поставлены в ряды активнейших строителей жизни. Во всей стране идет небывалое выдвиженчество. Миллионы людей, еще вчера гнувшихся во тьме и рабстве, сейчас испытывают не только радость, но и глубокую тревогу выдвижения и самодеятельности. Неудивительно, что самолюбия развиты чрезвычайно, и их надо щадить. А их упорно не щадят. Не хватает еще культуры, уважения друг к другу; гнетет наследие рабства, взаимного неуважения; на почве неуважения — частая раздражительность.
Ходят небрежно
Частые толчки. За двадцать минут наблюдения на Лубянке произошло целых два столкновения. В одном случае виновный извинился. В другом — в воздухе застыл уничтожающий взгляд потерпевшего.
Солидарность
Несмотря на раздражительность, происходящую от спешки, нервность и озабоченность, — это понятно, ибо жизнь в СССР сложна, серьезна, необычна, — несмотря на это, наблюдается большой интерес прохожих друг к Другу. Если на улице случается «скандал», то обязательно участвуют многие прохожие и все активны. Все готовы защищать попранные права, разоблачить виновника и защитить пострадавшего. Корректного равнодушия и невмешательства в действия милиции почти нет. Милиционеру помогают или с ним спорят.
Развитые социальные инстинкты
Интерес прохожих друг к другу явно ощущается. Люди обращают внимание друг на друга; если есть что-либо странное, внимательно вглядываются. Чувствуется, что, несомненно, всем друг до друга есть дело.
Пример. Странный красный командир.
Прошел какой-то красный командир. Пожилой, но еще стройный мужчина, с небольшим брюшком, в великолепном френче, в новой портупее. Он был одет безукоризненно; сапоги идеально вычищены, лицо выхоленное, розовое, украшенное модной, только подбородок занимающей бородкой. Розовый затылок подчеркивает полное благополучие. Он не совсем походил на командира Красной Армии. Он не был типичен. Неизвестно, кто это. Может быть, из старых офицеров; может быть, профессор военной академии; может быть, военный специалист, раздобревший на мирной генштабистской работе.
Но замечательно; почти все прохожие обращали на него внимание. Некоторые останавливались, оборачивались и глядели ему вслед. Некоторые только оглядывались, а остальные зорко скользили по всей его фигуре и, замедлив на минуту шаг, удивленно проходили мимо.
Социальная принадлежность к одной группе
В этом интересе московских прохожих друг к другу есть социальное чувство принадлежности к одной группе, к одному хозяйству, к одной корпорации. Так военный разглядывает военного, если ему неизвестна его форма.
Исследовать растущее социальное чувство москвичей.
Оборванный мальчик
Прошел мальчик. Оборванный, грязный, немытый. На него внимательно посмотрели, даже остановились рабочий, женщина, еще два человека.
И все хорошо посмотрели, то есть озабоченно, деловито, как на крупный непорядок, и главное — свой непорядок. Что-то материнское, отцовское проскальзывало в огорченных взорах.
В Москве трудно по внешнему виду определять людей
Проходит парень в круглых заграничных очках. Прекрасное пушистое кепи. Тщательно подстриженная бороденка. В зубах у него, среди которых блестят и золотые, криво, с явственным оттенком снобизма торчит трубка. На ногах до колен пестрые и плотные спортивные чулки. На руках в сгибе прорезиненное пальто. Костюм серый, клетчатый, тоже заграничного типа. Кто это? Режиссер? Просто киноработник? Дипкурьер? Сотрудник театральных изданий? Трудно сказать. Весьма возможно, что сборщик объявлений, а может быть, просто старший курьер, которого на службе можно видеть совсем в другом одеянии.
Смущает нетипичность фигур
По одежде определить московского человека трудно. По лицу еще труднее. Я наводил справки: типы Москвы и СССР не изучены. Литература еще молода. Юмористические журналы стараются отрафаретить типы завов, замов, советских машинисток и так далее. Но все это — использование старых навыков. Человек СССР, советский человек, еще не изучен.
Опрокинуты все старые представления
Исследователя на каждом шагу ждут неожиданности. Например, бухгалтер, счетовод с незапамятных времен считались по данным русской литературы представителями наиболее тихой профессии. Что касается современных бухгалтеров и счетоводов, то вот факт. По городу Москве за летние месяцы двадцать девятого года из всех граждан, задержанных милицией за пьянство и буйство в общественных местах, 57 процентов выпало на долю представителей именно этой, прежде такой тихой профессии.
Кто они?
Кто эти прохожие во френчах, в военных и довоенных брюках, в кожаных тужурках, в синих блузах и пиджаках, в джемперах, в сапогах, туфлях, пальто, в картузах, в шляпах, в шапках, с галстуками, без галстуков, лохматые, подстриженные, бритые, заросшие, щеголевато одетые, бедно одетые?
Кто они? Положительные типы? Отрицательные?
Необходимо исследовать человек десять, взятых с улицы наугад.
Кто эти?
Группа молодежи. Несколько парней. Двое в кожаных куртках, один в рубашке, один без шапки, с прекрасной шевелюрой. Громкий, чересчур громкий смех. Нелепо громкий разговор, почти крик. Они ходят не прямо, а ухарски раскачиваясь на ногах в сторону, как матросы. Брань сопровождает почти каждое слово. Впечатление малоприятное. Но опять-таки — кто они? Трудно сказать. Весьма возможно, что очень хорошие парни.
Надо исследовать несколько таких.
