Иван Елегечев - В русском лесу
Хам прыгнул в бурлящую Нюрольку с яра и поплыл наперерез течения — спасать Петку.
Велико было горе Петки. Он сидел на яру близ того места, где некогда стоял его домик, и, подогнув под себя ноги, раскачивался из стороны в сторону и причитал, жалуясь на свою судьбу. «О, Нюролька, великая река, река-кормилица, — жаловался Петка. — От тебя я знал только одно добро, и в детстве, и в мужестве ты меня только ублажала — кормила меня. Но зачем, река, под старость лет ты отняла у меня все: и избушку, где я спасался от холода, и стол, и топчан, и чурбак — все отняла и унесла? О, река, ты разгневалась, ты хочешь погубить меня. Даже ружье, мое промысловое ружье, без которого мне не ступить по тайге ни шагу, ты у меня отняла и упрятала на дно, зарыв в тину. О, река Нюролька, зачем ты такое со мной сотворила? Чем я прогневил тебя, река?..»
Хам лежал на земле, свернувшись клубком, слушал жалобу Петки, навострив уши, и ворчал про себя: «Дурак! Я выл по-волчьи, мое сердце предчувствовало беду, а ты не обратил на это внимания. Теперь вот расхлебывай!..»
Петка помолчал, не переставая раскачиваться в своем горе из стороны в сторону, потом заговорил снова. «Ладно, река, не мне, старому остяку, тебя судить: что делаешь, сама знаешь. Спасибо тебе, Нюролька, что хоть меня не заглотила в пучину да оставила мне обласок, мою ловкую лодку. Без обласа я бы пропал. И собака со мной, мой верный Хам. С лодкой и собакой я не пропаду, я терпеливый, я остяк... Владея собакой а лодкой, я поплыву, река, вниз по твоему течению, я поплыву в славный город Колесников, я предстану перед начальником надо всеми охотниками тайги, я скажу ему: дорогой товарищ Корпачев, большой начальник. С бедой, скажу я ему, я к тебе приехал. Нет у меня имущества, нет у меня ружья, помогай, скажу, старому остяку,-начальник! Дай, скажу, мне, товарищ Корпачев, ссуду, дай мне деньги-аванец, дай мне ружье и заряды, помоги мне подняться на ноги. А я отплачу, скажу я Корпачеву, отплачу тебе пушниной и кожами, и мясом, я не обману, я старый остяк».
«Это он правильно рассудил, — отметил про себя Хам, слушая хозяина Петку. — В самом деле надо к Корпачеву ехать, без него нам с хозяином крышка. Только он один нам может помочь».
Выплакав горе и тем самым себя утешив, Петка Пырсин поднялся с земли и сказал, обращаясь к Хаму:
— Ладно, хватит горевать, слезами все одно горю не поможешь. Поплыли в город, нечего медлить! — и шагнул к обласку, опрокинуто лежащему на яру кверху просмоленным днищем.
Плывет Петка Пырсин в обласе, угребая веслом, быстрое течение реки ему в помощь — несет река лодку; а Хам, высунув от усердия язык, бежит по берегу.
Быстро плывет Петка; изо всех сил работает ногами Хам, ругается про себя на хозяина, что не взял его в лодку, плывет один. «Ну, хозяин, — отмечает в голове Хам. — Такого, весь свет обойди, не сыщешь. Я ему жизнь спас, а он для меня лодку жалеет».
Мчится по берегу Хам, через буреломины перепрыгивает с маху, сквозь чащобник продирается, оставляя на сухих сучках клочки серой шерсти, по чистовинам скачет, будто гонится за лосем, по речным пескам прыгает. Обидные мысли на хозяина из головы вылетели, одна мысль осталась: как бы от старого дурака не отстать!.. За два с лишним часа погони по берегу вслед за уплывающей лодкой выбился из сил Хам, думает: «Еще один песок одолею, дальше сил нету. Лягу, пропадай все пропадом. Вернусь к Лизавете...» А Петка хитрый, он словно угадал, о чем подумал Хам, и, боясь потерять друга, подчалил облас к берегу, дожидается.
— Что, пристал? — дождавшись Хама, ласковым голосом спросил Петка. — Ладно, хватит бежать, ложись в лодке, отдыхай.
Хам лежал на сыром днище обласа и, свернувшись клубком, дремал, поводя по сторонам острыми чуткими ушами. Минутное раздражение против хозяина прошло, в сердце у него была благодарность к Петке: «В лодку пустил, как барин еду...»
К берегу пристали в Чижапке, сельце о двадцати, может, даже чуть больше домишек. Проездом в Чижапке Хаму с хозяином приходилось бывать не редко, а порой даже проживать по нескольку дней. Когда Петке не было охоты везти заготовленную в течение зимы пушнину в город Колесников, он сдавал ее в мехоприемном пункте в Чижапке и отоваривался здесь. Здесь же в Чижапке с ним, беспутным, начинался загул, который продолжался по нескольку дней. Хам, пока хозяин пьянствовал, охранял лодку, или грызся с чижапскими задиристыми кобелями. До драк не доходило, но рычать приходилось до хрипа, отстаивая свое промысловое достоинство.
Не владел Петка ни шкуркой, однако он, подчалив к берегу и привязав обласок к торчащему из песка колу, отправился к приемщику пушнины, наверное, как предполагал Хам, надеясь чем-нибудь у него поживиться. Хам остался, как всегда, охранять лодку. Он сидел на песке, посматривая по сторонам, и думал о том, где бы добыть хоть костку — поглодать, чтобы утолить сосущую боль в брюхе. Вскоре он заметил бурого, месяцев четырех от роду, ногастого щенка, дружелюбно посматривающего на него через дорогу.
— Эй, мальчик, — вежливо, как и подобает разговаривать с щенками, издали обратился Хам к щенку-подростку. — Ты чей здесь в Чижапке будешь?
Щенок ответил учтиво, с подобающими в разговоре младших собак со старшими вежливостью и нижайшим почтением.
— Вы, наверное, дяденька, знаете пекаря Антипу, это наш с мамой хозяин, — сказал щенок. — Отсюда вам понятно, что я с подворья пекаря Антипы.
— Твою маму, дружок, звать Дамкой?
— Так ее зовут хозяин с хозяйкой, а я зову ее только мамой.
— Молодец, мальчик, — похвалил Хам. — Родителей следует любить и уважать, — Хам помолчал минуту и добавил: — Тебе, конечно, неизвестно, но я для тебя являюсь родным отцом.
— Отец! — удивился щенок. — Но ведь ты издалека.
— Это не имеет значения, — сказал Хам. — Мы с хозяином в Чижапке проездом бываем часто...
— Не знаю, — неуверенно ответил щенок. — Мама мне об отце ничего не говорила.
— А ты и не спрашивал, — сказал Хам. — Но если сейчас пойдешь к своей маме и спросишь, она ответит, ручаюсь, что она зналась со мной, Хамом с Нюрольки, из сельца Безымянного, добытчиком медведей, сохатых, рысей, выдр и белок.
— А зачем? — спросил недогадливый щенок. — Я не лезу не в свои дела. Вдруг мама рассердится и оттреплет меня по загривку.
— Не бойся, малыш, за меня она тебя не оттреплет, — успокоил Хам. — Наоборот, она, услышав про меня, сделается к тебе доброй. Ты скажи ей, сынок: Хам, добытчик зверей и дичи, шлет тебе привет и просит угостить небольшим мосолком. Ступай, дружок, а я подожду здесь на берегу: мне ведь отлучаться нельзя, я стерегу лодку.
Радостно гавкая, щенок умчался, Хам остался на берегу один. Он сидел на песке возле обласа и думал о сыне, с которым только что разговаривал: хороший, вежливый парнишка. Видать, мать держит его в ежовых рукавицах...
Вскоре щенок вновь показался на улице. Он с трудом перебирал ногами, обремененный костью, зажатою между зубами.
— Прими, отец, наш с матерью подарок, — сказал щенок, опуская на песок перед Хамом костку. — Свежая...
— Спасибо, сынок! — Хам улегся на берегу и принялся грызть свежий, аппетитно пахнущий мосол. — Давно не приходилось отведать такую отличную костку... Хорошо, видать, вам с матерью живется. Хозяин, поди, угощает вас и костями, и хлебом, и рыбешкой. За такую еду можно радеть на карауле всем сердцем и лаять по ночам в три горла.
Хам, урча от наслаждения, грыз кость. Щенок смотрел на него ласково и вилял хвостом.
— А тебя, отец, что, твой хозяин не кормит?
— Мой хозяин пьет — этим все сказано, — грызя кость, ответил Хам.
— Наш с мамой хозяин тоже пьет, — сказал щенок. — В пекарне запрутся с другом и пьют, а нам с мамой он велит лаять, рычать и никого не подпускать к пекарне.
— Кто нынче не пьет, — глубокомысленно изрек Хам, продолжая работать над костью. — Ежли кто не пьет, так это, пожалуй, только мы, собаки...
Петка задерживался у приемщика пушнины, Хаму ничего не оставалось, как терпеливо ждать. К таким ожиданиям он привычный, всю жизнь ему приходится, если вникнуть, ждать да догонять, догонять да ждать. В тайге на охоте, правда, Петка, несмотря на пожилой возраст, делается быстрым на ногу и легким, как лось-сохатый. Убежит Хам в сторону, ведомый безошибочным чутьем, далеко унесут его ноги, но стоит ему гавкнуть на белку или на какого ни на есть другого зверька, Петка уже тут как тут — стоит рядом, прицеливается из ружья. Но в поездках в город, на остановках в малых селениях Петка по отношению к своему времени ведет себя по-смешному расточительно и бездумно. Любит он сидеть и разговаривать на бревне с мужиками, гоститься, гонять чаи, — Хам ждет-поджидает, не смея отлучиться по своим делам. А не ждать нельзя: в любую минуту Петка может собраться и поехать, позабыв про Хама, и тогда Хаму придется бежать сломя голову вдогонку берегом, гавкая вслед, чтобы хозяин сдобрился и пустил его в облас.
