Юрий Смолич - Рассвет над морем
Однако мысль о Кривом Роге и Донбассе — тем паче, что на них уж очень нахально намекнул и этот белоцерковский генерал без армии — воодушевила мосье Энно.
Мало о чем мог мосье Энно говорить толково, но о Донбассе и Кривом Роге он сумеет поговорить с толком!
И мосье Энно сказал, придав своему лицу выражение как можно более загадочно-дипломатическое и дипломатично-назидательное:
— Мосье! И вы, господа! Оглашенный документ принуждает меня немедленно снестись с высокими правительствами, которые я здесь уполномочен представлять, и дальнейшие мои действия будут логически вытекать из тех позиций, какие займет в этом вопросе руководство Антанты. Но… — тут мосье Энно повысил голос и довел его до предельной загадочности и назидательности, — но должен теперь же от себя сделать по поводу декларации представителя директории кое-какие замечания — в части, касающейся украинских провинций Донбасса и Кривого Рога, — чтобы ни у кого не осталось на этот счет никаких сомнений…
Депутация затаила дыхание, насторожился и генерал Греков.
— Да будет вам известно, господа, что абсолютное большинство предприятий, добывающих уголь в Донбассе и железную руду в Кривом Роге, принадлежит никак не украинскому, да и не русскому капиталу, а капиталу французскому либо в некоторых случаях капиталу франко-бельгийскому. Аналогичное положение мы имеем и в металлообрабатывающей промышленности. Металлургический синдикат «Продамет», например, сосредоточивший в своих руках восемьдесят процентов металлургической промышленности Украины, — собственность французского капитала, господа!
В приемной консула Франции для представителей украинской общественности стояла мертвая тишина. Молчал голова украинской громады доктор Луценко. Молчал представитель директории генерал Греков.
Консул Франции закончил:
— Надеюсь, что эта моя небольшая справка дала понять, кто же владеет промышленностью Донбасса или Кривого Рога и кто, надо полагать, и в дальнейшем будет руководить промышленной жизнью Украины… Честь имею кланяться, господа! Передайте мои сердечные пожелания вашим семьям, вашим друзьям и всей украинской общественности.
Не дав членам «депутации украинской общественности с ориентацией на директорию» опомниться, мосье Энно сухо поклонился и величественно удалился из комнаты.
В конце концов мосье Энно был вполне собой доволен, да и мадам не могла бы его ни в чем упрекнуть: он говорил только наперекор, выражался весьма загадочно и поучительно, но поняли его, кажется, совершенно недвусмысленно.
Не задерживаясь у себя в кабинете, мосье Энно направился было в комнату секретарей, чтобы немедленно послать вторую депешу послу Франции в Яссах мосье Сент-Олеру. Но на пороге его схватил за рукав генерал Бискупский. Бросив свою депутацию в приемной, генерал пустился за консулом Франции вдогонку опрометью, невзирая на свой изрядный вес.
— Что такое, генерал? — раздраженно обернулся мосье Энно, с достоинством выдергивая свой рукав из цепких пальцев генерала. Этот генерал-плакса уже осточертел мосье Энно. — Чего вы, наконец, хотите от меня, генерал?
Генерал Бискупский выпустил рукав визитки мосье Энно и умоляюще сложил руки на груди, как перед святой иконой. Усы его немедленно шмыгнули к нему в рот.
— Ах, ваша светлость! Ваше превосходительство! У меня к вам всепокорнейшая просьба! Выслушайте меня, ваше превосходительство! Я человек старый, мне уже в могилу пора, но у меня сын-кадет и дочка — пепиньерка в институте благородных девиц!
— Ближе к делу, генерал! Меня ждут…
— Минуточку, ваше высокопревосходительство! — Генерал Бискупский извивался всем своим тучным торсом, чтоб преградить мосье Энно путь и не выпустить его из комнаты. — Явите божескую милость, ваше превосходительство! Век буду бога молить за вашу светлую душеньку…
— Что вам нужно, генерал? — уже почти закричал мосье Энно. Этот назойливый толстяк въелся ему в печенку.
— Визу! — простонал генерал и сделал движение, свидетельствующее о том, что он готов упасть на колени, но мосье Энно не понял его душевного порыва, подумал, что генерал поскользнулся на собственных слезах, и поспешно подхватил его под руку. — Визу, ваше высокопревосходительство!
— Какую визу?
— Визу во Францию! В Люксембург, в Кайенну или Гвиану, на остров святой Елены — все равно куда, лишь бы вон отсюда! Для меня, моей старухи, сына-кадета и дочки-институтки! Ваше высокопревосходительство! Мы приобретем себе какую-нибудь хижину, будем сажать капусту и продавать на базаре: внесем, так сказать, лепту на алтарь французской либертэ, эгалитэ, фратернитэ… Умоляю вас, ваше высокопревосходительство!
Мосье Энно, пораженный, смотрел на генерала, командующего гетманским гарнизоном в Одессе и, собственно говоря, всеми войсками гетмана на юге Украины.
— Не понимаю вас, генерал! Вы — представитель власти, а будущее вашего отечества…
Генерал Бискупский завопил:
— Ваше превосходительство! Разве это власть? Хвост собачий, а не власть! Виляет и дрожит, давно уже и к брюху поджат с перепугу. Какое там будущее? Не знаю, как для отечества, а для нас уже нет в отечестве никакого будущего! Умоляю вас! Сжальтесь над малыми детками! Пожертвуйте визу во Францию, не надо нам другого будущего!..
Мосье Энно смотрел на генерала, вытиравшего глаза кулаком, а с усов смахивавшего слезы ладонью. Мосье Энно всегда был склонен к патетике и выспреннему образу мыслей: перед ним плакал у своего разбитого корыта никчемный старик, но это плакал перед ним и разбитый, да и с самого начала никчемный гетманский режим, который представлял и вместе с тем олицетворял сей генерал — плакса и попрошайка.
И этого-то плаксу-попрошайку, то бишь этот государственный режим, должен поддерживать он, консул с особыми полномочиями, дошлый торговый агент, который согласен, понятно, пойти на любую аферу во имя прибыли, но с единственным условием: чтобы прибыль была.
— Фи, генерал! — свысока процедил мосье Энно и, отстранив командующего гарнизоном ясновельможного пана гетмана на юге Украины, перешагнул порог и проследовал в комнату секретарей, к прямому проводу.
Гетманщина была при последнем издыхании — у мосье Энно и без слез генерала не было на этот счет никаких сомнений. И так же ясно было — с этим он и приехал, — что нельзя допустить, чтоб вместо раздавленного гетманского режима утвердился на Украине режим большевистский. Но ведь оставалась еще директория… Может быть, мосье Энно самому въехать на белом коне в столицу Киев впереди Винниченко с Петлюрой и этого странного вида генерала? Ведь директория будет воевать против большевиков… А относительно Донбасса и Кривого Рога разве нельзя договориться?..
Мосье Энно подошел к аппарату прямого провода:
— Через Яссы — в Париж, лично премьеру Клемансо!
Когда телеграфист приготовился, мосье Энно стал диктовать:
— Восхищен вашей прозорливостью, президент! Ваша идея — в деле уничтожения и ликвидации большевизма ориентироваться в первую очередь не на вооруженные формирования украинской и русской контрреволюции, а на вооруженные силы интервенционистской армии — гениальна. Изучение местных условий блестяще подтверждает ее: русская и украинская контрреволюция только грызутся между собой. Максимальное количество французских частей среди контингентов оккупационных войск, бесспорно, даст французам преимущество над Англией и Соединенными Штатами. Но как же все-таки относиться к директории, которая, безусловно, сбросит гетмана? Жду ваших инструкций. Энно.
Мосье Энно вернулся к себе в кабинет и в изнеможении опустился в кресло у стола. Тяжелый день выпал мосье Энно, и вообще трудное и хлопотливое это дело — быть дипломатом, да еще с особыми полномочиями…
Вошел секретарь и сообщил, что в вестибюле бушует, добиваясь приема у консула, одесский негоциант мосье Герш Беркович.
Негоциант! То есть обыкновенный торговец! Этот по крайней мере лишен возможности продавать оптом целое государство, да и вообще вряд ли он что-нибудь продает, — что может в нынешних условиях продать Одесса? Это скорее покупатель, который будет пытаться что-нибудь приобрести у Франции через консула Энно, чтобы потом заработать на нуждах одесситов. Мосье Энно, сам по призванию торговец, отведет по крайней мере душу, а может быть… предвидится и какой-нибудь куртаж? Да и в интересах Франции наладить здесь торговые связи.
— Просите! — махнул рукой мосье Энно. — Пускай заходит. Сегодня, в первый день, я принимаю всех: Одесса должна почувствовать нашу французскую либертэ, эгалитэ, фратернитэ…
Мосье Энно придвинул блокнот и карандаш; разговор предстоял деловой, и, конечно, будут фигурировать цифры.
4Не успел еще мосье Энно придать лицу соответствующее выражение, как двери с грохотом распахнулись и в кабинет вкатился ожидаемый посетитель. Именно вкатился. Потому что только этим словом можно хотя бы приблизительно определить быстроту, живость и стремительность вошедшего. Личность эта двигалась с предельной стремительностью, жестикулировала беспрестанно и ни на секунду не оставалась в состоянии хотя бы относительного покоя.
