Константин Локотков - Верность
Он старался вызвать Семена на откровенный разговор. Однако с Семеном трудно говорить — он избегал бесед на темы, касающиеся его личности. Но и в беседах, не касающихся его, Бойцов не был словоохотливым. Федор запасся терпением: он был уверен, что Семен в конце концов откроется. Его что-то томило, это ясно. Ведь говорила Надя, что он раньше не был таким букой!
Несмотря на сдержанность товарища, Федор сумел уловить, что у него с Семеном общие взгляды на вещи.
Странными были их беседы: говорил один Федор, Семен слушал, короткими замечаниями поддерживая мысль товарища. Он умел слушать, и Федор не раз со смехом ловил себя:
— Э, да что это я один распространяюсь… Не наскучило, Семен? Ты что помалкиваешь?
— Ты правильно говоришь, — смущенно улыбаясь, отвечал Семен.
Бывали случаи, когда он не соглашался с Федором, — это было видно по его глазам. Федор настораживался:
— Не согласен? А по-твоему как?
Семен коротко и не совсем уверенно, точно стеснялся возражать товарищу, опровергал мысль Федора. Тот начинал спорить. Семен от спора уклонялся, говорил:
— Может быть, и так…
Но Федор видел, что он оставался при своем мнении. Это его сердило, и он выговаривал Семену:
— Если чувствуешь, что прав, — доказывай, спорь! Иначе не доберемся до истины. Истина, говорят, рождается в спорах. Так? Нет?
Семен пожимал плечами:
— Наверное, так.
А Федор думал: «Ах ты, хитрец!.. Все понимает, а отмалчивается».
Желание сблизиться с товарищем натолкнуло Федора на размышления: а что у него было в прошлом? Как жил, как учился, кто его товарищи?
Внимательно просматривая его документы, Федор подметил в них одну деталь: везде, где надо и не надо, Семен настойчиво указывал на свое социальное происхождение. Федор несколько раз перечитывал заявление Семена с просьбой принять его в институт. И здесь между строк чувствовалось сердитое, вызывающее: «Вот каков я! Смотрите не ошибитесь!»
«Ишь ты, — с улыбкой думал Федор, — воинственный, оказывается, мужчина!»
Он написал письмо на завод, где раньше, судя по анкете, работал Семен. Ответ пришел скоро. Директор сообщал уже известные факты. Давал краткую деловую характеристику, выражал свое удовольствие по поводу отличных успехов Бойцова и просил подробнее написать о его жизни.
Во втором своем письме Федор рассказал директору о странном поведении Бойцова, о том, что он чуждается товарищей, замкнулся в одной учебе.
«Он учится отлично, но этого еще недостаточно. Нам хочется, чтобы из Семена вышел настоящий инженер-руководитель. А сейчас в этом мы не можем быть уверены. Нам стало известно, что раньше таким он не был. Что же с ним случилось? Может, были какие-нибудь промахи в прошлом или несчастье, и это его мучит?»
Так вот, оказывается, в чем дело: возвращение отца! Директор писал об этом в полушутливом тоне, подтрунивая над Семеном. Но Федор не склонен был иронизировать. Он подумал:
«Я понимаю Семена. Доведись мне, я бы тоже не возрадовался…» Но тут же добавил про себя: «Но к людям, конечно, не изменил бы отношения. При чем тут люди?» Директор писал:
«Глупый мальчик, — взбрело в голову, что все его презирают. Он заявил, что не уважает людей. Вот это очень серьезно, но вы там будьте к нему повнимательней. Для меня странно одно: неужели до сих пор он все еще переживает? Ведь времени прошло достаточно — припекло, значит, паренька по-настоящему».
Припекло по-настоящему… Еще бы! Была у парня гордость — отец-коммунист, и вдруг все перевернулось.
Было еще одно обстоятельство, над которым думал Федор. Он не раз замечал косые взгляды Семена и его растерянность при встречах с Надей. А ее смущение, когда Федор завел разговор о Бойцове? Неразделенное чувство, что ли? Увы, здесь Федор ничем не может помочь…
После некоторого раздумья он решил начистоту поговорить с Семеном. Парень он неглупый, поймет. Можно сказать и о письмах директора, что тут особенного? Встретив Семена в коридоре, Федор сказал ему:
— Зайди ко мне. Есть одно интересное письмо. Тебя касается…
— Меня?
«Какое письмо? Почему меня касается?» — встревоженно думал Семен, идя вслед за Федором в комнату комитета комсомола. Федор сел за стол, выдвинул ящик, достал конверт. Семен стоял у дверей.
— Садись.
— Что за письмо?
— Ты сядь. Сейчас расскажу.
Семен опустился на стул. Что он, Федор, копается там в конверте? Ну вот, достал письмо, опять медлит, потирает лоб пальцами.
— Какое письмо? — тихо переспросил Семен.
— Пишет директор завода… Оттуда, где ты работал…
Директор завода! Семен выпрямился, сразу почувствовав облегчение; проводя ладонью по щеке, вздохнул. Директор завода! А он думал…
— Что он пишет?
Тревоги уже не было в лице Семена, оно выражало добрую, хотя немного и настороженную заинтересованность.
— Директор очень интересуется тобой. Это его второе письмо. В первом он спрашивал, как учишься, как поведение… Я написал, что учишься отлично… Поведение? Тоже ничего компрометирующего нет… Вот общественная работа… Я не знал, как написать… Лгать? Не хотелось. Огорчать? Тоже…
— Огорчать… — Смешанное чувство беспокойства и недоверия отразилось в чертах Семена. Он переменил позу — согнулся, подперев голову руками, но потом опять выпрямился.
Федор молчал, и от этого беспокойство Семена делалось заметней.
— Так ты ничего и не написал? — глухо спросил он.
— Нет! Об этом я ничего не написал.
— Ну, правильно! — вырвалось у Семена: он покраснел и отвернулся, с досадой сжав губы.
— Почему правильно? — Федор старался говорить беспечным тоном, словно речь шла о посторонних и неважных пустяках, не хотелось придавать беседе значительность — боялся отпугнуть товарища. — Почему ты думаешь, что правильно? — с наивным лукавством опять спросил он. — Ведь я обошел вопрос, а мог бы сказать прямо. Значит, я угадал, что мог бы этим его огорчить?
— Конечно. — В голосе Федора было что-то располагающее к нему Семена, но он еще колебался с ответом.
— Ну, — с улыбкой подбодрил его Федор, — почему бы он огорчился?
— Ну, как почему? — Семен качнул головой, словно удивляясь непонятливости Федора. — Ведь он обо мне так… хорошо думает, а я… видишь… не могу его… обрадовать…
При последних словах что-то вроде просительной, виноватой улыбки мелькнуло на лице Семена и пропало.
Это движение в лице товарища не ускользнуло от внимания Федора, оно будто приоткрыло в Семене какую-то слабую, незащищенную частицу души. Одно неосторожное слово, неверный шаг, и Семен готов был снова замкнуться. Он сидел, поникнув, и Федор чувствовал: чем дольше будет длиться молчание, тем меньше возможности откровенного разговора.
«Буду говорить прямо! — решил Федор. — Зачем лукавить? Да и не получается у меня…»
— Знаешь, Семен, что мне показалось? Ты думал, что письмо от отца? Я угадал?
Против ожидания Семен не растерялся и не смутился, он только как-то напрягся весь, да глаза посветлели.
— Да. Я думал: от него. А что? Разве это очень важно?
— Что значит важно? Мне показалось. Он тебе пишет?
— Два раза писал.
— Ты не ответил?
— Зачем он мне нужен? Я не хочу о нем думать и знать!
— Вот хорошо! — обрадовался Федор и, выйдя из-за стола, остановился перед товарищем.
Неожиданно для себя он обнаружил, что очень волнуется и не знает, как быть дальше. Препятствие, которое стояло перед ним — отец Семена, — было устранено, и с легкостью, которую он не мог предвидеть… Значит, «воинственность» Семена, которая сквозила в его анкетах и заявлении, — все это уже прошлое? Федор не знал, что же дальше делать. Но он видел теперь гораздо большее: с Семеном можно говорить без обиняков.
— Слушай, Семен. Ты очень уважаешь директора?
— Директора? Уважаю.
— Он пишет: ты не хотел учиться. Почему?
— Зачем ты это спрашиваешь?
— Да интересно. — Федор, смеясь, взял Семена за руки. — Кто же поверит, что ты не хотел учиться? Отчего же упрямился?
— Почему да отчего… Не все ли равно?..
— Нет, все-таки… И директор вот удивляется. Он тебя очень любит!
— Любит… — Какое-то воспоминание, может быть об отце, на миг изменило черты Семена, он сжал руки, трепетно вздохнул. Опустив голову, минуту посидел так, словно забылся, потом вдруг резко поднялся со стула и с неожиданной страстью проговорил: — Любит? Теперь я… вижу, хотя не знаю… за что. А тогда… Зачем мне это было, скажи! Я не хотел… так! Я хотел, как все! Зачем он меня выделял? Любит или не любит, но — как всех. — Видимо, накипело в душе Семена, он произносил эти слова почти с наслаждением, точно радуясь, что наконец может освободиться от их тяжести. — Он мне и деньги давал, я не брал… Почему мне? Что я ему? Я же все понимал: отец — такой, вот поэтому… — Он махнул рукой и отошел к стене, сел там на стул. Лицо его выражало досаду и утомление, он точно сожалел о чем-то… О вспышке своей, что ли?
