Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы
— Партия велела — Трофим ответил: «Есть»!
Но для подъема Ягубова на нынешнюю высоту решающим фактором оказалось не его великолепное происхождение и даже не качества, воспитанные им в себе, а рост.
Степан с юности страдал оттого, что наделен высотой всего 149 сантиметров. И хотя на издевки он неизменно отвечал поговоркой «Сам маленький, зато хуй большой», все же болезненно переживал насмешки товарищей, носил ботинки на толстых подошвах, которые сам прибивал, но это мало помогало.
Окончив десятилетку, Степан, резвый на ум и сметливость, раздобыл справку и уехал из колхоза. В Москве он поступил в авиационный институт. Но после первого курса его отчислили: он научился лишь отличать мат от сопромата и не смог сдать на «удовлетворительно» ни одного предмета, кроме истории партии, которую отец когда-то читал сам себе по вечерам вслух. Брат отца, выбившийся в люди, помог устроить Степана постовым милиционером. Если бы не нажим дяди и не его связи, такого низкорослого не взяли бы ни за что. Ягубов попал на работу в НКВД.
Стоя на посту, Степан переставал чувствовать себя неполноценным. Напротив, у него появилось ощущение превосходства над людьми, которыми он может повелевать. Они — просто граждане, а он — Советская власть. Захочет — остановит, проверит документы, захочет — отведет в милицию. Все, кроме начальства, обязаны его уважать, да и начальство тоже, потому что он уважает начальство. У него были все данные, чтобы расти вопреки невозможному, и он был готов расти.
Степан не подозревал, что его рост (все те же 149 сантиметров) зарегистрирован в специальной картотеке. Как отличника политической подготовки после дополнительной проверки Ягубова отправили в училище под Москву. Здесь курсантов учили стрелять из пистолета по движущимся силуэтам людей и говорить по-английски и по-немецки. Кроме того, Ягубов совершил около шестидесяти прыжков с парашютом, подтрунивая над теми своими товарищами, которые бледнели, едва самолет начинал набор высоты. Вскоре Степан узнал, что курсы подчиняются другому ведомству того же НКВД — Главному управлению ГБ. Однако обстоятельство, что их обучали всех вместе, а не по одному на секретных квартирах, предсказывало: готовят Ягубова вовсе не в разведчики, как ему мечталось.
Войны курсанты не ощущали. Жизнь текла размеренно, прерываясь только для прохождения практики. Такой практикой была посылка курсантов на охрану спецобъектов или мероприятия по ликвидации или переселению враждебно настроенных нацменьшинств. Так, Ягубов с товарищами выселял из Поволжья немцев, которых не любил с детства. Подталкивая автоматами толпу женщин с орущими детьми и стариков, курсанты заполняли ими крытые машины, освобождая дома для настоящих советских людей.
В общежитии на тумбочке возле койки Степана всегда стоял в рамке портрет Сталина. Раз училище подняли по тревоге и привезли на аэродром. На поле стояли два самолета, двигатели которых, говорили, работают круглосуточно. Прошел слух, что сам Сталин полетит в эвакуацию на восток. Курсантов продержали в цепочке охраны около трех часов, собрали и увезли. Говорили, Сталин улетел с другого аэродрома. Но после стало известно: вождь остался в Москве. Степан надеялся, что училище выведут на парад 7 ноября или 1 мая. Товарища Сталина он увидит сразу. Величайший вождь всех времен и народов будет выше всех стоящих на мавзолее. И это представление соответствовало действительности.
Сталину, рост которого был сто шестьдесят сантиметров, на мавзолее подставляли особую, крытую многослойным ковром тумбу с двумя невысокими перильцами по бокам, чтобы не оступиться. Комплекс роста Сталина волновал больше, чем Ягубова, потому что он был Сталин. Фотографии в газетах, где вождь мирового пролетариата стоял с людьми выше него, в ТАССе по неписаному указанию разрезали и части сдвигали так, чтобы товарищ Сталин оказывался чуть-чуть выше. Швы тщательно ретушировались. Сталин не терпел, чтобы прислуга была выше его ростом. Поэтому со времен начальника личной охраны Сталина латыша Салпетера, посаженного еще в 38-м, сохранился порядок подбирать телохранителей, секретарей, поваров, официантов, банщиков, садовников, шоферов и весь остальной персонал ростом не более ста пятидесяти пяти сантиметров. Что делать со своими соратниками, которые выше ростом, товарищ Сталин решал сам.
Тем временем среди преподавателей Ягубова появился всегда улыбающийся и безукоризненно одетый человек с тонкими, подбритыми сверху усиками и галстуком-бабочкой.
— Допустим, вы будете меня звать Кудреватых…
Курсанты улыбались: Кудреватых был лысым. Они слышали, что это бывший резидент нашей разведки в Берлине. Служил он официантом в ресторане, куда часто ходили чины рейха, провалился, но его удалось переправить обратно. Кудреватых преподавал хорошие манеры, учил, как накрывать стол «на три хрусталя» и «на семь хрусталей». А заодно показывал, как, стоя вполоборота и делая специфически индифферентное лицо, удобнее слушать, о чем говорят гости. Курсанты могли только гадать, куда и зачем их готовят.
Неожиданно был зачитан приказ о производстве их в чины младших лейтенантов и выдана новая форма: черные жилеты с черными брюками, белоснежные манишки и галстуки-бабочки. Когда учащиеся переоделись и были вновь построены, их ознакомили с задачей: на правительственном приеме обслуживать иностранцев. Следует улыбаться и делать вид, что ничего не понимают. В случае затруднений звать на помощь метрдотеля, который переведет и снова уйдет. В задачу входит слушать, о чем говорят между собой иностранцы, не упуская деталей, и, выйдя на кухню, быстро и точно пересказывать метрдотелю — подполковнику, руководителю группы официантов. Гостей следовало называть по номерам.
Автобус с занавесками на окнах, отодвигать которые было запрещено, въехал в Москву. Кое-что, когда автобус тормозил и занавески качались, все же можно было разглядеть. Стекла в домах, заклеенные бумагой крест-накрест, мешки с песком у витрин и зенитные батареи. Автобус подошел к воротам, и занавеска качнулась. Степан мгновенно сообразил, что их везут в Кремль. Сердце курсанта радостно забилось: вот куда ты взлетел, Ягубов! Видели бы тебя сейчас станичные девки. Степан скосил глаза на соседей. Те сидели с суровыми лицами и смотрели прямо перед собой, как велит строевой устав. Ягубов тоже стал смотреть вперед.
Прием начался. Степан четко выполнял свою работу, стоя позади толстого англичанина No 14 — нового пресс-атташе, больше похожего на жонглера, которого Ягубов мальчишкой видел в цирке. Англичанин болтал с соседом-американцем всякую чепуху о женщинах и не спешил раскрывать государственные тайны. Вдруг по залу пронеслось волнение, и все встали. Ягубова не предупредили, как в этом случае себя вести, и он тихонько спросил соседа, обслуживавшего американца No 15:
— Петя, почему встают?
— Дубина! Не видишь — Сталин?!
Тот, сопровождаемый соратниками, шел, засунув правую руку между пуговицами и оттопырив большой палец. Левой рукой он время от времени разглаживал ордена на груди нового мундира с источающими сияние золотыми погонами. Степан видел Сталина только на портретах, и его удивило, что живой он был в брюках, а не в галифе и сапогах.
В сапогах Сталин действительно ходил всю жизнь с малолетства и другой обуви не признавал. Значительный процент планируемого выпуска обуви по всем фабрикам страны составляли поэтому сапоги. Ноги вождя привыкли к рабству и долгие годы терпели. А потом вдруг сдались сразу. На левой ноге второй и третий пальцы, сросшиеся от рождения, болели особенно. Врачи долго обсуждали причины болей и во избежание тромбофлебита осторожно порекомендовали надеть более легкую обувь, чтобы конечности могли дышать.
Сталину сшили особые ботинки из кожи, привезенной из Сванетии. Они шились на колодках сапог, как всегда с высокими каблуками, только верх в виде ботинок — без шнурков, с растягивающейся резинкой по бокам. Сталин попросил снять о себе хроникальный фильм, чтобы увидеть, как он выглядит в брюках и новых ботинках. Фильм понравился, и пленку приказали уничтожить. 17 января 43-го был издан приказ о введении новой формы для армии — мундиров и брюк.
Сегодня Сталин первый раз вышел на прием в ботинках. Ему казалось, без сапог он лишился уверенности в абсолютной правильности каждого шага. Он понимал, что чувствует это только сам; соратники не подозревают о его душевной травме. Они думают, вождь просто первым подает пример. Никто не мог так умело менять местами причины и следствия, как он.
С этого дня на миллионах фотографий и портретов, распространяемых ТАССом по всему миру, Сталин будет стоять во френче и брюках. Само собой, ботинки и брюки вместо сапог и галифе наденут милиция, железнодорожники, прокуроры, летчики, шахтеры. Страна приравняется к облику вождя. Все это будет после, а сегодня Сталин молил Бога о том, чтобы никто в мире не догадался о причине смены сапог на ботинки. Враги партии только и ждут, чтобы у него что-нибудь заболело. Он не позволил себе расслабиться. Он думал о народе, который надо бы спасти. Ему нужно получить от Запада продовольствие, военную технику, уговорить их открыть Второй фронт, припугнуть, что в случае победы мы захватим Европу.
