Юрий Авдеенко - Дикий хмель
Ночью ехать в машине совсем не то, что днем, совсем не то. Впереди огоньки стоп-сигналов вытянулись, как птичий клюв. Встречные машины метут дорогу ближним светом, точно старыми, желтыми листьями. Осиновая темнота щурится, разглядывает нас через ветровое стекло, а Митя Котиков разглядывает дорогу, внимательно разглядывает, напряженно. Сворачиваем направо, налево... Так повторяется несколько раз. Митя щелкает переключателем. И фары вгрызаются в ночь белыми длинными зубами.
Сосны сторонятся нас. Виляет зажатая сугробами дорога. И вдруг, словно корабль, выплывает навстречу дача. Выплывает плавно, почти торжественно. И света в ней ничуть не меньше, чем на корабле.
Машина подкатывает к самому крыльцу. Выходим из машины. Митя прижимает к груди свертки, коробки. У крыльца останавливается. Кладет покупки на ступеньку. И, как мальчишка, подбегает к молодой елке, что растет напротив окна. Яростно трясет елку. Снег летит с нее, сверкая, будто салют. Салют в честь нашего прибытия...
Вику застаю на кухне. Вика, конечно, раздобрела. У ног ее вертится маленькая девочка. Даже не так — маленькая Вика.
— Это мой Светик, — говорит Вика.
Я приседаю, целую девочку в головку. Спрашиваю:
— Сколько же тебе годочков?
— Четыли, — бойко отвечает Светик.
— Скажи тете Наташе «шапка», — просит Вика.
Дочка напрягается, потом решительно выдыхает:
— Ш-шапка!
— А теперь «шар», — говорит Вика.
— Сал, — жалобно произносит Светик.
— Вот так, — сокрушенно разводит руками Вика. — Букву «ша» осилили только на слове «шапка». С буквой «эр» совсем плохи дела.
— Ничего, научимся. Правда, Светик?
Светик кивает! Выражение лица у нее взрослое-взрослое. Она вдруг подается ко мне и быстро говорит:
— Я слышала, как ветел поет свою песню. Он челный-челный летит.
— Не ветел, а ветер... — поправляет Вика.
— Ветел, ветел, — соглашается дочь.
— А почему ты не спишь? — спрашиваю я.
— А сегодня елка, — отвечает Светик и просит: — Расскажи мне сказку.
— Нет, — решительно отвечает Вика. — Тете Наташе нужно вначале раздеться.
— Тете Натасе?
— Да, — говорю я.
И мы втроем идем в прихожую.
Там меня ждет сюрприз... В офицерских погонах. Все верно.
— Здравствуй, Наташка, — протягивает руку Юра Глушков.
Какой он стал! Капитан, летчик...
— Здравствуй, Юра. Надолго в наши края?
— В очередной отпуск...
— Отпуск не то слово, — вмешивается в разговор Митя. — Правильнее сказать, само небо на целых тридцать суток отпустило Юрку к нам на землю. Высота, скорость — вот, милые мои девочки, где романтика. Это вам не зал заседаний суда, не конвейер фабрики...
— Папа, — громко говорит Светик, — ну, что ты гудис, как салик.
— Шарик! — смеется Вика. — Настоящий шарик, пузо-то какое...
Потом стол, шампанское и все, что полагается при встрече Нового года.
Где-то в середине ночи я и Юра, который ухаживал за мной весь этот вечер, вышли на крыльцо.
Было тихо. Красиво светилась елка у окна. Это ее Митя тряхнул в честь нашего прибытия.
Луч света касался разлапистых веток, и елка зеленела молодо, как чистая весенняя трава. Но до весны было еще далеко, очень далеко. Стояла первая ночь нового года. И снег лежал белыми сугробами. И воздух искрился морозно, озорно.
— Хорошо как, — произнес Юра, остановившись на крыльце возле самых ступенек.
— Ты похорошел, — почему-то сказала я. Сказала без зависти, без тоски, могла так сказать: «Ты высокий». — Изменился, На улице бы тебя не узнала.
Он засмеялся. Это был не смех пьяного человека, но Юра все-таки немного выпил, и его покинули застенчивость, сдержанность.
— Наташка, признайся, ты чего-нибудь замечала?
— Где? — с шутливым испугом оглянулась я.
— Лучше спросить: когда?
— Спрашиваю: когда?
— В школе.
— За кем?
— За мной.
— Ну что я могла заметить за тобой в школе? — ответила я весело, начиная догадываться, к чему идет разговор.
— Я любил тебя в школе, — со вздохом признался Юра.
— А после школы? — с напряжением улыбнулась я. Все-таки признание в любви всегда волнует, даже если оно запоздалое.
— И после школы... — приглушенно проговорил Юра, словно теряя голос.
— А когда же разлюбил?
— Ты вышла замуж...
— И чувства перегорели...
— Нет, не то, — сказал он и пошел вниз по ступенькам. Снег скрипел. Если бы скрип можно было записывать, как музыку, то следы сошли бы за нотные знаки, а сами ступеньки стали бы строчками. Но кому нужно записывать скрип? Такая мысль может прийти один раз в жизни, когда твой одноклассник ни с того ни с сего вдруг признается в любви, которая, как прошлогодний костер, угасла давным-давно и о которой ты раньше никогда не подозревала.
Спустившись с крыльца, Юра наклонился, слепил снежок и с каким-то отчаянным озорством запустил его в елку, в ту самую, что зеленела под ярким светом, как ранняя трава. Ветки дрогнули, брызнули полевой желтизной крошки снега, исчезли в темноте, словно их не было.
Юра повернулся ко мне спиной. Стоял, широко раздвинув ноги, будто собирался поднять тяжесть.
— Ты вышла замуж, и я понял, надо ставить крест на все мои надежды.
Мне казалось, оттуда, снизу, ему легче говорить со мной. Получалось что-то вроде разговора по телефону.
— Если надежды были, почему ты даже не заикнулся о них?
— Зачем? — с непосредственностью малыша спросил он и повернулся.
Я не сдержала улыбку. Вполне возможно, он не увидел ее. Крыльцо не освещалось; Свет через террасу падал прямо на снег, туда, где стоял Юра, где голубела промерзшим корпусом автомашина «Волга».
— А вдруг бы я ответила взаимностью?
— Никогда... Я знал, ты никогда не полюбишь меня. Это было как убеждение.
В голосе немного горечи. Впрочем, совсем немного, самую малость. Значит, забывается и первая любовь. И безответная.
— Ты страдал?
— Да. Но я понимал, нельзя навязываться. Ты должна сделать собственный выбор.
— Мой муж другого мнения. Он говорит: женщины, как и грибы, принадлежат тому, кто их находит.
— Сам придумал или кого цитирует?
— Возможно, и цитирует. Он очень начитан.
— А мне некогда читать.
— Полеты, полеты... — предположила я.
— И шахматы, — сказал он. — Увлекся шахматами. Представляешь, на последнем курсе в училище.
— Тебе надо жениться...
— Насмешница... Ты же не пойдешь за меня?
— Не пойду, Юра.
— Однолюбка?
— Ой нет. Просто, вот если бы я разошлась с мужем, то во второй брак не вступила ни с кем и никогда.
— Наташа, — он быстро взбежал по ступенькам, взял меня за плечи. Спросил тихо: — Несладко тебе живется?
Я пожала плечами. Я не могла ответить ему однозначно. Сказала, размышляя вслух:
— Душой и сердцем, всем, всем... я рада за Вику. Но я не знаю, смогла бы я жить вот такой жизнью, в достатке, без житейских забот...
— Думаешь, у Вики нет забот?
— Не так выразилась, — нетерпеливо и, может, раздраженно пояснила я. — Ясно, какие-то заботы есть. Но все основное решают родители — Митин папа, Викин папа, Митина мама, Викина мама... Я, знаешь, недавно половник купила. И очень радовалась. Потому что у нас с мужем был старый, эмаль побита, я помню его чуть ли не с первого класса.
— И все-таки ты не ответила на мой вопрос.
— Толстокожий ты, Юра. Все вы, мужчины, толстокожие.
Свет обогнал музыку, вывалившуюся на крыльцо вместе с нашими веселыми друзьями.
— Они, кажется, целуются! — неприлично громко произнес Митя. И добавил: — Браво!
Ладони не щадил никто. Хлопки трещали, как новогодние хлопушки. И эхо летело по участку от дерева к дереву. Юра покраснел. Я догадываюсь, что он покраснел, стоял и не знал, убирать руки с моих плеч или нет. Я приподнялась на носки и поцеловала его...
3«В СОРЕВНОВАНИИ КУЮТСЯ ПОБЕДЫ ПЯТИЛЕТКИ.
Почин бригадира Людмилы Закурдаевой.
Бригадир третьего потока цеха № 5 Людмила Закурдаева выступила инициатором движения за дополнительный выпуск продукции сверх плана. Руководимая ею бригада за счет внедрения новой техники обязалась давать сверх нормы ежемесячно 3 тысячи пар обуви.
От души поздравляем Людмилу с инициативой и желаем успехов ее бригаде!»
Это заметка из фабричной многотиражки. Писал, конечно, Буров.
Несколько дней спустя московская городская газета опубликовала его статью о нашей бригаде. Буров клялся, что написал большую статью — о всех. Но в редакции ее «подрезали», «вогнали в полосу». Короче, осталось только то, что о Люське. Люська объявлялась душой, сердцем и мозгом бригады. Выходило, что Люська кроме работы за конвейером трудится круглосуточно не покладая рук, читает в день по толстому роману и еще все газеты и журналы, издаваемые на территории страны. Люська — спортсменка, театралка, меломанка. Еще в пятом классе старая учительница по физике обратила внимание, что у Закурдаевой необыкновенно умные глаза...
