Сергей Снегов - Река прокладывает русло
Лесков знал, что так работать нельзя, хоть все так работали. К его удивлению, эта странная деятельность оказалась приемлемой для окружающих. У него было ощущение, что до сих пор все ему мешали, — теперь отовсюду шла помощь. Он встретился в столовой с Двоеглазовым, тот дружески взял Лескова под руку:
— Зайдите ко мне, — пригласил он. — Подарочек вам заготовили.
Лесков привык к тому, что слово «подарочек» означает неприятность. Но Двоеглазов разъяснил: лаборатория имеет право на финансовые льготы для проектирования и внедрения новой техники, небольшой коэффициент, одна целая и две десятых к смете.
— Кое-что это вам даст, товарищ Лесков, — заверил плановик и торжественно добавил: — Вот видите, имеются законные пути для полезного дела, незачем анархию разводить.
Обрадованный Лесков побежал к Щукину подсчитать, во что выливается неожиданный «подарочек». Кое-что, точно, он давал — больше тридцати тысяч в месяц. Лесков попенял Щукину, что до сих пор не применяли этого спасительного коэффициента.
Старый плановик ответил тонкой улыбкой.
— Даниил Семенович до сих пор не разрешал применять его. Он ведь считает так: приборы заводские, схемы книжные — где тут новаторство? Просто вы ему нравитесь, Александр Яковлевич.
Еще больше поразил Лескова Крутилин. В лабораторию снова примчался Жариковский и сообщил удивительную новость. Крутилин предложил ему составить процентовку работ, проделанных лабораторией. Директор так и выразился: «Ладно, ужимать их не будем, кое-что они делают». — Я составил перечень работ на семьдесят пять процентов сметы, — с жаром делился Жариковский. — Тимофей Петрович, однако, переправил семерку на пятерку, всего вышло пятьдесят пять. Я очень рад, Александр Яковлевич, что кончились недоразумения. Тимофей Петрович очень вас ценит!
Жариковский шумно радовался, он сразу забыл о том, как его недавно принял Лесков и что пришлось ему выслушать о себе. Он видел в подписанном акцепте залог будущего мира. Но Лесков вылил ушат ледяной воды на разгоряченную голову Жариковского. Лесков холодно возразил:
— Вы думаете, Крутилин взялся за ум, потому что оценил автоматику? Боюсь, вы заблуждаетесь, товарищ Жариковский. Вы же сами говорили, что вас вызывал Бадигин. Крутилин боится, что его разнесут в пух и прах на предстоящем партсобрании. И, между прочим, он не ошибается.
Жариковский удалился, растеряв принесенную с собой радость. Он понимал: если Лесков обрушится на Крутилина, ему, Жариковскому, придется всех горше! Крутилин грозен, Лесков бесстрашен, подерутся они — клочья посыплются с него. Он уже жалел, что взобрался на высокую должность начальника службы автоматики. Лучше было пойти мастером в цех: нормированный день и лупят не так больно.
— Подам заявление, пока Лесков под монастырь не подвел, — шептал он горестно. Он вспоминал, как радовался еще недавно своему возвышению и как все его надежды на безбедное и спокойное существование лопнули. — Честное слово, подам!
День проходил за днем, и напряженная работа большого коллектива приносила свои плоды — один регулятор за другим сдавался в эксплуатацию. Наступил день, когда на щите последнего регулятора повисла пломба, поставленная приемщиком — службой автоматики фабрики. День этот был не лишен парадности. Парадность в последнее время стала системой. На верхней площадке часто появлялось начальство разных рангов и калибров, свое и чужое, — все предприятия в Черном Бору интересовались положением в измельчительном цехе: это был первый опыт автоматизации. Внешне все оставалось по-старому. На площадке толкались монтажники и наладчики, ходили классификаторщики, бегали со своими мерными кружками пробоотборщики. Но в производственных отношениях этих людей произошли глубокие изменения. Все они уже не были необходимы в технологическом процессе: функции управления процессом взяли на себя механизмы. И механизмы неплохо справлялись. Лесков, часто теперь приходивший на фабрику, с радостью видел, что автоматическое регулирование день ото дня становится лучше. Он поделился своими впечатлениями с Бахметьевым. Старый рабочий радовался не меньше Лескова.
— Понимаешь, — говорил он с воодушевлением, — ну, просто нечего делать! Разика два за смену до вентиля дотронешься — и все.
— Этих двух разиков тоже не нужно, — отвечал Лесков, с гордостью похлопывая по корпусу регулятора.
Во время этого разговора из диспетчерской сообщили, что Лескова просят в кабинет директора на совещание. Бахметьева тоже пригласили. Он заверил Лескова:
— Не сомневайся, Александр Яковлевич, хаять вашу работу не буду!
Лесков не страшился этого. Он был доволен. Пусть эти электронные регуляторы сложнее пневматических — они действуют, они полностью приняли на себя нехитрые функции человека.
В пути к Лескову и Бахметьеву присоединился Закатов.
Закатов явился в цех, как в театр, — в новом костюме, при галстуке, в ослепительно белой рубашке. Он что-то шептал, идя вслед за Лесковым. Лескову показалось, что Закатов обращается к нему, он спросил:
— Что вы, Михаил Ефимович?
Мысли Закатова были далеко, от ответил рассеянно:
— У меня в руках немало силы, в волосах есть золото и медь…
Лубянский, взяв Лескова под руку, проговорил с радостной улыбкой:
— Покатились по скользкой дорожке автоматизации. Новое горе нашим мамонтам — на регулятор не накричать, взыскания на него не наложить. Немыслимое усложнение руководства, не правда ли?
Кабинет Савчука был переполнен; пришли плановики, механики и бухгалтера, рабочие и мастера сидели с инженерами, дробильщики — с измельчителями, электрики — с флотаторщиками. Савчук открыл совещание словами: «Давайте послушаем технику завтрашнего дня». Закатов доложил результаты испытания регуляторов. Лесков старался не глядеть ему в лицо: он страшился, что и на собрании Закатов от восторга заговорит стихами. Лубянский сообщил, что с сегодняшнего дня регуляторы находятся в его материальном подотчете, — акт приемки подписан.
— Богаче стал на миллион, — сказал он шутливо. — Неприятностей, думаю, будет не меньше…
Савчук насмешливо закончил:
— … чем на десять миллионов.
Это была не единственная шутка директора фабрики. Лесков видел, что Савчук ведет себя странно. Он задавал каверзные вопросы, допытывался, не помогают ли регуляторам со стороны, точно ли они сами ведут процесс. Его вопросы и реплики как-то снизили парадный тон собрания, теперь отовсюду сыпались критические, замечания. Всем выступавшим Савчук одобрительно кивал головой: казалось, сомнения в работе автоматики были ему по душе так же, как заверения в ее доброкачественности. Все это мало походило на его прежнее поведение.
А потом с речью выступила Ясинская. Лесков слушал ее, поражаясь, как мог он так ошибиться при первом знакомстве, — тогда она показалась ему мягкой и доброй, от нее словно струился свет. Все это был обман, он это выдумал про нее — за столом сидела сухая, черствая женщина. Прав был Лубянский: ее ничто не занимало, кроме собственных цеховых удобств. Она так и сказала:
— Автоматика сама по себе нас мало интересует: даже если одному технологическому переделу она и выгодна, это еще ее не оправдывает: возможно, на других переделах станет не лучше, а хуже.
Нужно, конечно, все это окончательно проверить на практике, — закончила она, обращаясь к Савчуку. Тот слушал с видимым одобрением. — Конкретных возражений против запуска автоматизированного передела у нас нет, а опасения имеются.
Лубянский мстительно прошептал Лескову:
— Что я вам говорил? Полностью спелись Савчук и Ясинская… Деться им некуда, автоматика работает. Представляете, что было бы, если б хоть малейшая неисправность?..
У Лескова создавалось впечатление, что автоматику не принимали в эксплуатацию, а судили. Это так не вязалось с радужным настроением, в котором он пребывал до сих пор, что он не выдержал. После речи Ясинской Лесков встал с твердым намерением дать отпор и ей и другим критикам.
— Мне кажется, мы теряемся в деталях, — заметил он, отвернувшись от места, где сидели Надя с Катей. — Что пользы спрашивать, как будет регулятор вести себя в каждом отдельном случае, надо посмотреть… — Он добавил едко: — Не интересуемся же мы заранее, как поведет себя щенок на волне, а бросаем его прямо в воду — пусть плавает… Всех возможных вариантов заранее не сосчитать, дело это напрасное.
Савчук и ему добродушно закивал головой, словно Лесков говорил то самое, чего он от Лескова ждал. Заключая обсуждение, Савчук встал и, не начиная речи, засмеялся. И весь зал ответил ему смехом: видимо, улыбки директора казались присутствующим более ясными, чем его слова. Даже Лесков не удержался от смеха. «Ах, черти! — сказала улыбка Савчука. — Горло перегрызут за свою автоматику!»
