Николай Атаров - Избранное
— Ты заметила, мы встречаем его всегда, когда неприятности, — сказал Митя, подождав, пока уйдет официант.
— Какие же у нас неприятности?
Митя не ответил.
— Кто с ним, не знаешь?
По тому, как она облизнула губы, Митя безошибочно угадал, до какой степени ей все это неприятно. Оле действительно вдруг показалось, что собеседник Фомы Фомича, может быть, и есть тот «ответственный товарищ», к которому она могла попасть в секретари по пантюховской протекции. Рослый мужчина с выхоленным горбоносым лицом с седыми висками методично разрушал раков, неторопливо обгладывая каждую клешнинку. А Пантюхов хвастливо рассказывал ему о своей удачной бильярдной партии:
— Он мне говорит: «Шар у лузы, что ж вы не режете?» А я ему: «Ножа нет!» — и отвожу к борту.
Пока Пантюхов смеялся, довольный собственной остротой, Любезный склонился над его ухом и что-то сообщил ему: тот с ловкостью, необыкновенной для своей грузной фигуры, обернулся.
— Оля! — вскричал он. — Приобщаешься к жизни? Хвалю!
В свою очередь, он коротко что-то сказал собеседнику, и тот тоже повернул в сторону Оли свое красное от выпитого вина лицо.
— Идите к нам, дети! — пригласил Пантюхов, привстав из-за стола. — Угощаю раками.
Но Оля осталась на месте. Тогда он взял стакан с пивом и сам направился к ней.
— Хочешь раков, Оля? Попробуй. Идемте сюда! — крикнул он собутыльнику. — Любезный, сюда!
Не прошло и минуты, как водка, пиво, раки, сыр и соломка перекочевали с одного стола на другой, в соседство Митиных и Олиных киселей, простокваши и миндального печенья.
— Нам пора идти, Оля, — негромко предложил Митя.
Оля не обратила внимания на его слова. Она была так взбешена, что теперь ей стало совсем не страшно. Сцепив пальцы, положив на них подбородок, она уставилась на Фому Фомича и решила выдержать схватку.
— Это и есть Оля Кежун, моя родственница, — сказал Пантюхов приятелю, тоже не обращая никакого внимания на Митю. — Характер у нее мой: не унывает! Верно, Оля?
— Верно. А вы сами-то раков любите? — спросила Оля.
Пантюхов захохотал. Теперь-то и Митя заметил, что он всех угощает раками, а сам тычет вилкой в сыр. Какой же верный глаз у Оли!
— А ты найди-ка раков в городе! Или тут попробуй закажи. Бородин, закажи-ка раков!
— Фома Фомич шутят, — с улыбкой помогал Пантюхову хвастать Любезный. — С утра сами корзинку раков прислали.
— А захочу — воз и еще маленькую тележку пришлю!
Пантюхов отлично догадывался, как ненавидит его Оля, воспринимает как персонаж из «Крокодила», и ему казалось, что если однажды — чем задирать и дразнить этих сосунков — он рассказал бы им о всей сложности его борьбы за существование, они если не полюбили бы, то хоть залюбовались им, как он сам иной раз любуется собой. Только времени нет на все эти глупости.
— Что, Оля, прав я был? — заговорил Пантюхов серьезным, даже сочувствующим тоном. — Говорил: «Плюнь на школу. Пробивай сама дорогу в жизнь. А то как раз останешься ни в тех, ни в этих».
— Не понимаю ваших намеков, — сдержанно сказала Оля. — Объясните.
— Что прикидываешься. Прекрасно понимаешь. Подробности могу пояснить. Звонил мне один, так сказать, педагог. Звонил как единственному твоему родственнику.
— Казачок? — быстро спросила Оля.
— Он самый.
— А ему нечего рассказать!
— Правильно ставишь вопрос. Я ему тоже дал отпор. «Что ж, говорю, что из-за нее по ночам дерутся, так ей все шишки получать? Ты про нее-то можешь сказать что-нибудь определенное? А не можешь — отваливай!» Это я ему сказал, — с достоинством отметил Пантюхов. — А тебе скажу иначе, извини, что при людях. В твоем возрасте человеку пора на ноги становиться. Или учиться, или работать, или замуж. Одно из трех! А если «лови, лови часы любви», так с этим и в тридцать лет не опоздаешь.
Не замечая оцепенения, с каким слушали его Митя и Оля, Пантюхов постучал ножом по стакану, подзывая Любезного:
— Еще одну порцию сыра… — И вдруг, добродушно поглядев на Митю, засвидетельствовал: — Бородин сердится. А чего ему сердиться? Едешь в университет? Я твоей тетке обещал помочь в этом деле.
— Не нужно мне вашего покровительства! — сдерживая себя и оттого сутулясь, ответил Митя. — Вы судите обо всех по себе и очень цинично… для вашего возраста. И не воображайте, что если вы станете смеяться все время, то вам поверят, что вы такой весельчак… жизнерадостный. Всем видно, что вы своим смехом маскируете.
Теперь Пантюхов расхохотался до полного побагровения висков и шеи.
— Ох, ты… черт! — пролепетал он, задыхаясь. — Мне ведь то же самое всегда говорила одна знакомая, пока ее не хватила кондрашка!
— Кондрашка — это он, а не она, — густо окая, поправил приятель.
— А? — переспросил начальник автобазы.
— Кондрашка — мужского рода. Надо говорить: «Хватил кондрашка…»
Это были первые слова, сказанные этим человеком за столом, и Оля повернулась к нему. Неужели они так говорят о маме?..
— …А ты говоришь «хватила». Я просто уточняю, — закончил приятель.
Фома Фомич даже рот раскрыл от удовольствия — так понравилось ему это юмористическое уточнение.
— Ну да! Я и говорю, пока она не померла!
— Уйдем, — шепнула Оля.
— Надо только расплатиться. Сейчас.
Не дожидаясь, Оля быстро пошла через пустой зал к дверям, а Митю задержала рука Пантюхова:
— Я заплачу, ты догоняй. Ты на меня не сердись, Бородин. А то можно и так: рискните, женитесь и пошлите всех к черту! И меня тоже. Свадьбу будешь справлять, я тебе транспорт дам… Только не надо драться!
Митя чувствовал, как тянет его Оля за рукав. Когда она успела вернуться? Что-то, помимо его воли, удерживало его возле Пантюхова. Оля и Любезный силой отводили его от стола. Он слышал, точно в тумане, как Оля, обернувшись, бросила Пантюхову:
— Мне стыдно, что мама считала вас родственником!
В вестибюле Митя расплатился с Любезным. Было заметно, что толстяк так озадачен происшедшим, что не считает денег. И для Мити было все равно — лишь бы без сдачи, скорее.
Он догнал Олю на улице.
— Я ни капельки… ни капельки… — Оля хотела, но не могла говорить — так дрожали ее губы. — Я даже рада. Давно пора.
— Ты просто молодчина!
— Я сейчас же к Антониде Ивановне. Я ни одной минуты не хочу ждать. Теперь сама хочу с ней поговорить.
— Лучше пойдем вместе за билетом. Кассы уже открыты. Ты успокойся, Оля. В конце концов все это нелепо и смешно. Как двадцать три лежачих места.
Но что-то странное творилось с ней. И он проводил ее до дверей школы.
ИСПОВЕДЬТетя Маша сразу поняла, что Митю грызет совесть. Кончил школу, теперь ему трава не расти! А девочку из-за его вспыльчивости замучают нотациями. Не взглянув на Митю, тетя Маша сунула принесенный им пароходный билет в сумочку и попросила снять чемодан с антресолей в прихожей.
Чтобы не пропустить возвращения Оли из школы, Митя выбрался на балкон. Ждать долго. Он вернулся в комнату, покосился на тетины предотъездные хлопоты, нашел заложенный среди книг задачник и снова вышел на балкон.
Со двора доносился писк младенцев в детских колясках, голоса нянек. Рассеянно поглядывая на коляски, Митя от нечего делать решал задачу: «Самолет вылетает под углом в тридцать градусов со скоростью шестьдесят метров в секунду… Требуется найти…» Он выписывал условия задачи, посмеиваясь в душе над авторами учебника с их допотопными скоростями самолетов.
Когда через часок тетя заглянула в дверь балкона, Митя сказал, разогнув спину и заломив руки над головой:
— А не пойти ли мне в летчики, тетя?
— Места себе не находишь? В летчики из любви к девочкам не идут, — сказала она невозмутимо. — А идут из любви к родине.
И скрылась. Всегда изрекает заповеди — ну и профессия! Через минуту появилась со стопкой выутюженного белья в руках.
— Дожидаешься? Долго ждать, дорогой: Антонида Ивановна заседает с малярами, обеспечивает летний ремонт.
Коли так, надо найти себе дело. Митя расчистил и прибрал балкон. В этих плоскокрыших и бесчердачных домах, которые строились до войны, на балконах вечно растет завал ненужных вещей — дырявых кастрюль, старых плетеных стульев, ненужных досок. С ними надо бороться!
А Оли все не было. И в комнатах тоже скучно. С детства недолюбливал Митя сумерки, когда, кажется, можно еще уговорить тетю, чтобы она отпустила на улицу, но вот уже в чужом окне желтая полоска электричества, все кончено, пора ложиться спать. Давно вышел из такого возраста, а ощущение этого недоброго часа осталось.
Он не выспался сегодня. Какой долгий вечер! С газетой в руках Митя искоса поглядывал на тетю. Сидит, по-домашнему покрыв седую голову черным деревенским платком. Совсем не похожа на учительницу французского языка. Задумавшись, поглаживает кончиком пальца пушистую губу. Вдруг Митя понял: ее ведь тоже беспокоит, что Олю вызвали в школу. Зачем понадобился Антониде Ивановне этот вызов?
