Валерий Осипов - Факультет журналистики
— Ах, это вы! — с перекошенным от злости лицом крикнул шофер. — А ну, вниз! Живо!
Похоже было, что он действительно не знал, что в кузове у него оказались пассажиры.
— Что вы делаете? — хрипло заговорил Тимофей. — Зачем вы так быстро гоните? Вы же искалечите нас…
— Прыгай на землю, падла! — еще сильнее перекосился лицом шофер. — Кому говорят?
— В чем дело? Чего орешь? — слабым голосом спросил Пашка, с недоумением глядя на шофера. Шофер выругался и передернул затвор.
— Прыгать! Немедленно! Стрелять буду!
Пораженные этой нелепой угрозой и еще ни о чем не догадываясь, Пашка и Тимофей перелезли через задний борт.
— Послушайте, — начал было Тимофей, но шофер тут же перебил его:
— Руки на голову! Кто такие? Беглые? — частил он свирепой скороговоркой. — В мороз отвалить решили?
И тут Пашка понял, что он принимает их за убежавших из какой-то колонии осужденных.
— Ты что психуешь? — с ненавистью заговорил. Пашка. — Мы из газеты, журналисты. У нас документы есть…
Он сделал шаг вперед и хотел было сунуть руку за пазуху, но шофер вскинул ружье.
— Руки! Не подходи! Стрелять буду, сволочь!
— Мы никакие не сволочи, — глухо сказал Тимофей, напряженно глядя на прыгающий в руках шофера ствол, — мы студенты Московского университета…
— Студенты? — скрипнул зубами шофер. — Не такие ли студенты, как вы, шофера на соседней стройке убили?!
— Да не дури же ты! — не выдержав, сорвал с головы шапку Пашка. — Разуй глаза! Видишь волосы? Разве осужденные с такими волосами ходят?
— У вас, сволочей, и за проволокой придурков волосатых полно!
— Ну, проверьте в конце-то концов наши документы! — отчаянно крикнул Тимофей.
— Я проверять, а ты мне нож в горло?.. У меня трое детей, падла бездомная! У меня в машине поч та, деньги, переводы!.. Оружие есть? Бросай на землю!
— Нет у нас никакого оружия, — устало сказал Пашка. — Нечего бросать.
— Не хотите? — ощерился шофер. — »Дело ваше… К машине не подходить! А еще раз на ходу влезете — пристрелю! Без предупреждения!
— Что вы делаете? — испуганно сказал Тимофей, показывая на Пашку. — Посмотрите, он же в сапогах… У него же ноги отмерзнут!
— Из-под проволоки лез, о ногах не думал, — усмехнулся шофер, — а теперь забеспокоился, да? Волю почуял?
— Неужели ты вольных от беглых отличить не можешь? — со злостью спросил Пашка. — Кто тебе только, дураку, оружие дал?
Шофер, ничего не отвечая и не опуская ружья, пятился к кабине. Потом, все так же стоя лицом к Пашке и Тимофею, влез на ступеньку, поставил ногу на педаль газа, взял ружье в одну руку, а второй рукой и свободной ногой завел мотор.
— У нас вещи в кузове! — закричал Пашка.
— Не подходи! Стрелять буду!
— Стреляй, гад! — рванулся вперед Пашка.
Шофер вскинул карабин и выстрелил в воздух.
Одинокое эхо глухо лопнуло над огромным пространством скованной льдом Волги, покрытой морозным туманом.
Тимофей схватил Пашку сзади за плечи, дернул к себе.
— Не надо, Павел, не надо! Он же ненормальный! Он убить может!
— Тимка! — дрожал всем телом Пашка. — Там же все наши блокноты, все записи!.,
— Не надо, Паша, не надо! — дрожал, как и Пашка, Тимофей. — Мы все потом вспомним, все восстановим в памяти…
«Почта» с белой полосой наискосок на борту двинулась с места.
— Назад идите!. Года по три накинут за побег, не больше! — кричал шофер, по-прежнему стоя одной ногой на ступеньке, держа в правой руке ружье.
— Отвечать за нас будешь, негодяй! — закричал Пашка и ткнул в сторону машины кулаком.
— Вы людей убивать будете! — кричал шофер. — А потом жалости просите? На слезу жмете? Урки проклятые, жулье чертово, бандюги, рецидивисты!
Он быстро нырнул в кабину, и полуторка, взревев мотором, рванулась вперед.
Пашка и Тимофей, не сговариваясь, бросились за «почтой», но бежать было бесполезно. Машина, стремительно набирая скорость, уходила в туман и вскоре совсем растворилась в нем — только стук мотора доносился еще некоторое время из белесого морозного марева, а потом затих и он.
Павел Пахомов и Тимофей Голованов стояли одни посреди застывшей в белом ледяном безмолвии Волги.
— Блокноты жалко, — сказал наконец Пашка. — Столько писали, писали, и вот…
Тимофей, опустив голову, молчал.
— Пошли, — сказал Пашка.
— Куда? — понуро спросил Тимофей.
— Обратно, в Жигулевск… До того берега, наверное, в два раза дальше…
— Как твои ноги?
— Нормально, — сказал Пашка, постукивая сапогом о сапог.
— Хочешь, надень мои валенки?
— А ты как же?
— У меня то ноги все время в тепле были.
— Спасибо, Тим, не надо.
Они вышли на дорогу и двинулись обратно. Белый туман обступил их со всех сторон. Легкая поземка крутилась вокруг ног, заметая дорогу. Тишина вокруг была вязкая, вечная, абсолютная. Казалось, что весь земной мир плотно прижат сверху свинцовым прессом пустого стылого неба.
…Они прошли минут десять, и Пашка начал все чаще и чаще постукивать сапогом о сапог. Потом он пробежал несколько метров вперед и вернулся обратно.
— Мерзнут? — спросил Тимофей, глядя на Пашкины ноги.
— Есть немного.
Мороз усиливался. Туман густел, оседал, давил на голову и плечи. Спина деревенела от монотонных однообразных движений.
Тимофей, потерявший перчатки, шел сгорбившись, нагнувшись вперед, глубоко засунув руки в карманы пальто, Он все время сжимал и разжимал пальцы рук. А Пашка, наоборот, двигался, неестественно выпрямившись, откинувшись назад, сильно и почти безразлично выбрасывая перед собой сапоги. О ногах он вроде бы уже и не думал. Вначале, на каждом шагу стараясь напрягать и расслаблять ступни, Павел ощущал каждую ногу от колен и до самых кончиков пальцев, но лотом идти таким способом стало трудно, и он, «потеряв» колени, только слабо шевелил иногда пальцами, а потом и пальцы «ушли» куда-то…
Начало задувать. Туман потемнел и наполнился густеющей фиолетовой изморозью. Ветер лез в рукава и за шиворот цепким цинковым холодом.
Пашка сделал шаг за Тимофеем и вдруг не почувствовал под собой ноги — дорога исчезала. Пашка выкинул вперед вторую ногу — дороги не было. Пашка упал.
— Тимка! — слабо позвал Пашка, — Тим!..
Тимофей, не оборачиваясь, уходил вперед.
— Тимка!! — изо всех сил закричал Пашка. — Тимка!!
Тимофей остановился, прислушиваясь. Медленно повернулся и, увидев лежавшего на снегу Пашку, пошел к нему. Не вынимая рук из карманов пальто, Тимофей опустил к Пашке согнутую в локте руку. Пашка схватился за Тимофея и выпрямился.
9
Свет двух автомобильных фар возник из тумана, как два белых пристальных зрачка нереального, неземного желтоглазого призрака.
Машина — крытая брезентовым каркасом полуторка — затормозила. Из кабины выпрыгнул человек в черном овчинном полушубке и, энергично скрипя валенками по снегу, подошел вплотную к Пашке и Тимофею.
— Вы откуда? — тревожно спросил Он. — Кто такие?
— Мы журналисты, корреспонденты из областной газеты, — забормотал Тимофей, — нам нужно на левый берег…
Тимофей полез под пальто и вытащил командировочное удостоверение. Человек в черном полушубке подошел к фарам, бегло прочитал бумагу.
— Ладно, потом разберемся. Полезайте в кузов.
Тимофей показал на Пашку.
— Ему нужно в кабину. У него ноги отморожены.
— В кабине женщина с грудным ребенком. Лезьте скорее в кузов. Там полно всякого тряпья. Сними с него сапоги, закутай ноги. Пускай потерпит.
Если стоит сем, значит, не очень поморозил, только прихватило.
Он обошел вместе с Пашкой и Тимофеем, поддерживая Пашку под руку, вокруг машины.
— Сергунь! — зычно позвал шофер.
Полог над задним бортом откинулся, и показалась бородатая голова в лохматой шапке с опущенными ушами.
— Тут я, — бодро ответила бородатая голова.
— Помоги людям подняться. Тут обморозился один. Разуй его, тряпок наверти на ноги.
Бородатый Сергуня, старик лет шестидесяти, протянул вниз руки и без труда поднял в кузов сначала Пашку, а потом и Тимофея.
— Оба здесь! — крикнул он шоферу, уже пошедшему к кабине. — Оба два! Трогай!
В темноте крытого кузова сначала ничего нельзя было разобрать. Ощущалось лишь рядом сытое, чесночное, немного хмельное дыхание старика Сергуни и кислый овчинный запах, шедший от его тулупа.
— Где ноги-то у тебя, браток? — хлопотал Сергуня, стоя около Пашки на коленях. — Ага, вот они. Ну-кося, давай сапожок твой сымем… Так, теперича в тряпицы ее обернем… Давай, вторую… Есть вторая. Мотай на ее побольше, тряпья хватает… Суй под меня ножонки. Сунул? Теперича терпи, я на их сидеть буду.
