Вилис Лацис - Игра над бездной
Ничего определенного о делах третьего механика не говорили, но он пользовался дурной славой среди моряков. За его честное слово никто не дал бы пятака, и уже несколько лет никто из команды не ходил в компании с ним в кабак. А все потому, что после такого небольшого загула у кого-то, бывало, часы исчезнут, у кого-то пропадет кошелек с жалованьем за несколько месяцев, которое не пропить за один вечер в дешевом припортовом шинке. Но самые темные слухи ходили вокруг Субриса в связи со смертью кочегара донки[2] Майзитиса в кардиффском доке. Майзитис сошел на берег за покупками и попутно завернул в таверну, где задержался немного дольше, чем положено кочегару донки (на его обязанности лежало поддерживать пар в котлах в ночное время). Возвращаясь на судно, он свалился в док и утонул. На другое утро под трапом в воде была замечена фуражка Майзитиса. Стали искать и вскоре выловили труп кочегара. На темени у него зияла глубокая дыра, а на палубе исчез со своего места железный клин от люка бункера, дверь же каюты кочегара была раскрыта и пропали все сбережения прижимистого моряка. Как это произошло, никто никогда не узнал, но у Субриса в доме сразу же появилась новая мебель, а сам он обзавелся великолепным офицерским мундиром. Отправляясь на вахту, штурманы и механики «Ладоги» всегда запирали на ключ свои каюты, а в день получки все держались подальше от Субриса.
И вот этот человек сейчас был единственным, кто мог выручить Илмара. Они встретились на палубе. Кто-то из кочегаров вызвал Субриса из машинного отделения, где он ремонтировал динамо-машину. Маленький, худой, какой-то усохший, с лицом по-детски узким и перепачканными в масле руками, этот пожилой человек смахивал на подростка.
Пыль машинного и копоть кочегарки сделали его смуглое лицо еще темнее, и наиболее приметной деталью на нем были толстые чувственные губы, выделявшиеся своей плотской краснотой. Голос Субриса звучал мягко, даже лирично, улыбка у него была столь же детской, сколь и телосложение, мелкие проворные движения отличались юношеской ловкостью.
— Привет, инженер! — поздоровался Илмар и подал Субрису руку.
Тот свою сперва вытер белыми обтирочными конца-ми затем опасливо вложил в Илмарову ладонь. Рукопожатие Субриса было почти неощутимым.
— Это хорошо, что приходишь навестить старых друзей, — сказал он и меленько похихикал, показав при этом целый ряд коричневых, обкрошенных зубов. — Пошли ко мне, потравим.
Они вошли в каюту Субриса, тесным коридорчиком соединенную с машинным отделением. Этот неказистый человечек первым делом задернул шторку на иллюминаторе, после чего предложил гостю присесть и сам сел на краешек койки.
— Давно уже без дела? — поинтересовался Субрис.
— Первый месяц.
— Небось надоело ветер ловить и теперь ищешь шанс устроиться чифом на пароход?
— Так-то оно так, да в Риге с джобом худовато. Надо подаваться к янки.
— Там у них тоже ничего завидного. Тогда уж надо жарить прямо в Китай. Ты про Трейманиса что-нибудь слыхал?
— А что?
— Он в прошлом году кончил мореходное и под шумок подался в Ливерпуль. И ты подумай, — малый с капитанским дипломом в кармане нанимается простым матросом на английский барк, идет на нем до Китая, а там удирает на берег. Через неделю он уже был капитаном на китайском пароходе! Я письмо получил. Зовет, обещает устроить меня первым мастером.
— Чего же не едешь?
— Куда мне, я человек семейный. Надо топтаться тут, поближе к дому. Ты холостяк, молод, у тебя другое дело. Честно говоря, я просто удивляюсь, какого черта молодые ребята тут дохнут от скуки, здесь же никаких шансов.
— Вы когда выходите в море?
— Завтра вечером, около полуночи.
— Куда?
— В Ливерпуль и Манчестер.
— Хм, это то, что мне надо.
Субрис уселся на койку и стал болтать ногами.
— Я на берегу попал в небольшую историю и было бы неплохо отсюда убраться, — продолжал Илмар.
— С полицией?
— Да нет, с женщинами.
— Ах, паршивец, деньги платить не хочешь, все экономишь.
Илмар не торопился разубеждать его в том, что и денежный вопрос имеет отношение к его отъезду.
— Как ты считаешь, на «Ладоге» можно найти уголок потемнее? — продолжал он, понизив голос.
— Почему нет. В бункерах места достаточно.
— Много ли угля в бункерах?
— Бортовые полные и сто пятьдесят тонн в межпалубном. Вчера велел весь уголь стриммеровать в один конец, потому что в поперечный бункер пойдет штучный груз.
— Значит, место на одного зайца найдется?
— Хватит и на полдюжины. Только надо будет прихватить с собой еды. У нас харч в обрез. Если что возьмешь с камбуза, кок сразу заметит и сболтнет стюарду, а там и до капитана дойдет.
— Ладно, Субрис, съестного я куплю сам. Поможешь только доставить на судно.
— Это можно.
— Свои вещи я смогу оставить у тебя в каюте?
— Когда угодно. Только еду придется спрятать в бункере. Если таможенники найдут в моей каюте такой запас провианта, сразу заподозрят и станут обшаривать все закоулки.
— А как это провернуть, чтобы все было шито-крыто?
— Экое дело! Сегодня вечером съезжу и привезу на судно. Все будут думать, что вещи мои. А сам ты когда придешь?
— Лучше всего, конечно, завтра днем, тогда никто еще не станет присматриваться, что я тут делаю. Но сомневаюсь, успею ли уладить свои дела.
— Тогда — завтра к вечеру?
— Да, Субрис, что-нибудь около полуночи. Ведь раньше «Ладога» концов не отдаст?
— Завтра после обеда мы ожидаем сто тонн орехового ядра, поэтому, возможно, в море выйдем только под утро.
Они договорились, что Илмар днем доставит провизию, а в восемь вечера Субрис прибудет за вещами. И хотя моряки оказывают друг другу такие услуги безвозмездно, Субрис ни словом не возразил, когда Илмар дал ему десятирублевую ассигнацию.
— Горячий кофе я тебе буду приносить каждый раз при кормежке, — сказал он, как бы в извинение за свою жадность.
Когда Илмар уходил, Субрис не пошел с ним на палубу, чтобы не привлекать внимание других членов команды.
На улице Илмар встретил Анду с Паэглисом. Он поздоровался, но Анда сделала вид, будто не заметила его. Паэглис, очевидно, рассказывал что-то веселое, потому что Анда улыбалась. Разминувшись с Илмаром, она оглянулась, усмехнулась. Он еще раз поклонился, но она только скривилась и медленно отвернулась. С этим было покончено.
3Для человека со шрамом этот день выдался трудным и бесплодным. Каким бы терпеливым он ни был, но часами торчать на одном и том же месте и всматриваться в тысячи незнакомых лиц, непрерывной чередой плывущих по обе стороны улицы, может надоесть кому угодно. И потом это солнце, этот безжалостный майский пламень! В полдень оно жарило прямо в голову, огненными лучами заползая в подворотню, и лишало Берга последнего оазиса тени. Раскаленный булыжник мостовой дышал жаром, в воздухе ни дуновения, грудь вдыхала насыщенный пылью огонь.
Бергу стало совсем худо. Он устал, обливался потом и мечтал присесть, но наблюдательный пункт не был обеспечен таким удобством, как скамья. К тому же ему хотелось пить, а потом стало еще и голодно.
Через дом от того места, где стоял Берг, находилась небольшая кондитерская. После долгих колебаний он, наконец, решил поглядеть, нельзя ли из кондитерской вести наблюдение за нужным сектором улицы, и направился туда. Это была хорошая мысль, и когда честный служака убедился в том, что из окна кондитерской виден не только дом Крисона, но и частично соседние дома тоже, он стал себя ругать, что не перекочевал сюда раньше. Заказав печенья и лимонаду, Берг сел за столик у окна и, как бы углубясь в мысли, смотрел на улицу.
Так он провел два часа. Крисона не было и в помине. Заметив, что солнечные лучи падают более полого и на этой стороне улицы образовалась достаточно широкая полоса тени, Берг расплатился и снова вышел на улицу. И вновь потянулись часы, сменялись лица людей и перед глазами мельтешили какие-то мелкие события, складываясь в обыденную жизнь улицы, но Крисон все не шел. Хуже всего было то, что Бергу было неизвестно, сидит ли этот человек в своей берлоге и ждет темноты или запросто расхаживает себе по городу, верша свои преступные дела.
Покуда Берг тоскливо считал часы, Илмар действительно не терял времени даром. Воротясь из порта в город, он пообедал в какой-то кухмистерской. По дороге купил бумаги и конвертов, затем свернул в Верманский парк и написал два письма — Анне Вийуп и своим домашним. Илмар сообщал, что в жизни у него предстоят большие перемены и он не может сказать, когда навестит близких. Советовал им не волноваться, если некоторое время от него не будет никаких вестей, — с ним ничего плохого не случилось.
Опустив письма в почтовый ящик, Илмар пошел в большой магазин, торгующий съестным, и накупил себе провианта на две недели: морских галет, консервов, сыра, копченых колбас и сливочного масла. Покупки велел как следует упаковать, якобы для того, чтобы переправить их в провинцию, затем взял извозчика и отвез внушительного размера сверток на хранение на вокзал. Позднее Субрис получит его и доставит на судно.
