Юрий Рытхэу - Нунивак
— Пиши меня следующим.
— Не забудь, запиши и меня, — спохватился сидящий в президиуме Матлю. — Укажи: член бригады Таю, борющейся за звание коммунистической.
— Почему записываете только с вельбота Таю? — послышался недовольный голос Хухутана. — А мы как же? В последнюю очередь? Пиши и нашу бригаду целиком.
Желающих переехать оказалось больше, чем было готово домов. Пришлось прекратить запись. Кэлы, на которого напирали эскимосы, поднял обе руки и обещал:
— Не волнуйтесь! Всех переселим! По мере того как будут готовы дома. Не волнуйтесь!
Таю повернулся к Утоюку.
— Ну, капитан, последним покинешь корабль?
— Да, — ответил Утоюк. — Надо ведь кому-то остаться здесь.
— Ты прав, — дружески похлопал его Таю. — А вместо тебя пока возьму гарпунщиком Нытогыргына.
Перед отъездом Таю снова поднялся к себе в нынлю и взял кое-какие вещи. Вот ведь какое странное существо — человек! Таю снова охватила тоска, будто умер кто-то очень близкий… Он захлопнул за собой дверь, решив, что сюда больше не вернется. Пусть молодые выберут, что надо, увяжут… А он не может…
Обратно в «Ленинский путь» плыли на вельботе. За рулем сидел Таю. Возле него примостился доктор Вольфсон. Шла крупная попутная волна. Доктор был зеленый и часто наклонялся за борт.
Таю шутливо допытывался, что он нашел интересного в морской воде. Доктор свирепо сверкал глазами на подопечного, но даже ругнуться не мог: приходилось все время держать сжатыми зубы.
Таю поднимался с берега навстречу новым домам. Ветер кинул ему в ноги завитки стружек, принес запах свежераспиленного леса. И это показалось эскимосу так давно знакомым и привычным, что он ощутил в груди радостную взволнованность, какая бывает только у охотника, возвращающегося в родной дом с промысла.
14. ЛЕТЯТ УТКИ
Ох, какая жара,
Трудовая пора!
В. КЕУЛЬКУТ,ЛетомУдивительно жаркие дни стояли на побережье. Заведующий колхозным клубом, обязанный по должности всё знать, с ученым видом объяснил, что во всем виновата общая тенденция потепления Арктики.
Ребятишки купались в лагуне, радуясь теплу. Некоторые из русских жителей, разморенные жарой, кидались в воду и фыркали, как моржи.
Доктор Вольфсон ещё не разрешил Таю выходить в море. Каждое утро Таю вставал и провожал свой вельбот на промысел. Скоро должна была начаться охота на кита. Из колхозов южного побережья приходили хорошие вести: в Мечигменской губе видели большие стада китов.
Вельботы исчезали на стыке горизонта и воды, а Таю ещё долго сидел на берегу, всматриваясь в изменчивое лицо моря. Потом он долго бродил, приглядываясь к работе плотников, пробовал сам сложить печку, но стена вышла кривая, и Линеуну пришлось её перекладывать.
Когда настали жаркие дни, Таю полюбилось сидеть на берегу лагуны и глядеть на детские игры. Всё чаще приходила мысль, которую Таю гнал от себя: он стал стариком. Перешагнул тот порог, который отделяет просто пожилого человека от старика. В мальчишках он узнавал свое далекое детство, давно забытые подробности, которые никогда не пришли бы ему в голову, будь он на море.
С юга дул теплый ветер. Вместе с ветром летели утиные стаи. Они как будто знали, что никто не станет стрелять, чтобы не спугнуть моржей, собирающихся на лежбище за Лысым мысом. Изредка ловко пущенное древнее оружие ловли — бола — оплетало утку, и она камнем падала на землю.
Таю сидел на редкой траве, поглаживая ладонью её прохладную зелень. Сзади послышался кашель. Таю не повернул головы. Он узнал доктора Вольфсона. Глупо винить в болезни доктора, но разве не он заставил Таю думать о ней? Усилием воли Таю старался подавить в себе раздражение против Вольфсона, но всё чаще и чаще вступал с ним в спор, убеждая, что лучшее лекарство для него — это море.
— Сидим, дорогой друг? — спросил Вольфсон, с долгим вздохом усаживаясь рядом.
Таю не ответил.
— Искупаться, что ли? — небрежно сказал Вольфсон и вдруг, к удивлению Таю, стал раздеваться.
Он скинул побуревший пиджачок, пузырчатые на коленях брюки и долго расстегивал мелкие пуговицы на рубашке. С тонкими ногами, покрытыми темной порослью жестких волос, в широкой темной рубахе и в трусах, доктор походил на старого оленя-быка. Тело его было тощее, с выпирающими костями. Вольфсон несколько раз присел и мелкими шажками побежал к воде. Через секунду он уже плыл, бочком держа голову над водой.
— Эх, хорошо! — фыркал он. — Водичка жжет! Уф!
Когда доктор вышел из воды, волосы на ногах поднялись от холода торчком.
— Студеная вода! — сказал доктор, отряхивая с себя капли. — Дорогой друг, был бы ты здоров, я бы с тобой на пари вон до того острова поплыл.
— Не вышло бы, — ответил Таю.
— Да я реку Рось переплывал, — похвастался Вольфсон. — Есть такой приток Днепра.
— Не умею я плавать, — сказал Таю.
— Как же? — растерянно произнес доктор. — Ты же всю жизнь на море.
— Ни один эскимос в Нуниваке не умеет плавать, — ответил Таю. — Море очень холодное. Такого теплого лета, как сейчас, на моей памяти ещё не было… Живем на море, а держаться на воде не можем. Бывало, в начале зимы, когда лёд ещё тонок, провалится охотник в воду, и если некому подать ему помощь, он камнем идет ко дну.
Доктор оделся и снова сел рядом.
— Утки летят, — сказал он.
— Что-то ещё за утками несется, — отозвался Таю, вглядываясь в противоположный холмистый берег лагуны. — Похоже, что вертолет. Точно!
— Где же он? — прищурился доктор, следя за направлением пальца Таю. — Ничего не вижу.
— Пойдем на аэродром, — предложил Таю. — Пока идем, он уже сядет.
Когда доктор услышал шум мотора, он уважительно произнес:
— Глаза у вас, дорогой друг, как у горного орла.
Вертолет приземлялся не на настоящем аэродроме, а поближе, почти рядом с почтой. Здесь была устроена площадка — четырехугольник, сбитый из толстых досок. Люди уже бежали к ней наперегонки с собаками. Впереди несся Амирак.
Доктор и Таю подошли, когда из вертолета начали сгружать груз.
— Мне есть посылка? — возбужденно спросил Амирак у летчика Петренко.
— Есть, — ответил летчик. — Четыре ящика.
— Смотри, а наш жених, похоже, целыми ящиками подарки невесте приобретает, — сказал Вольфсон, кивая на Амирака.
— Всерьез устраивает свою жизнь, можно и потратиться, — сказал Таю, любуясь, как легко Амирак взвалил на себя все четыре ящика, связав их толстым ремнем.
Таю пошел рядом с братом.
— Не секрет, что у тебя в ящиках? — с лукавством задал он вопрос.
— Секрет, — весело ответил Амирак.
Вчера Таю слышал, что у Амирака большие неприятности на ферме: пало несколько черно-бурых лис. Приезжий зоотехник из района сказал, что у зверей авитаминоз. Послали школьников в тундру заготавливать зеленый корм… Что же, звероводство — новое дело на Чукотке. Всё может быть. Не откладывать же из-за того, что пало несколько лис, женитьбу? Тем более что Неля Муркина уже перевозила остатки товаров в большой магазин в «Ленинский путь». Амирак говорил, что она собирается уйти из торговой сети и переходит на звероферму… Счастья тебе, брат мой!
Дошли до домика, в котором жил Амирак. Он пригласил брата в комнату.
Жилище Амирака было просторное, с большим окном на лагуну. Впечатление простора усиливалось ещё и тем, что в комнате было пустовато для будущего семьянина: стол, один стул и продавленная раскладная кровать. В довершение всего в комнате стоял крепкий запах лисьего помета.
— Нехорошо у тебя в комнате, — осуждающе сказал Таю брату. — Пахнет нехорошо, мебель дрянная. Скоро к тебе жена приедет, а у тебя вонь и грязь, как на звероферме.
— Там даже чище, — грустно сознался Амирак.
— Вот что, брат, — сказал Таю. — Ты человек богатый: много зарабатываешь, вина не пьешь, так что кое-что отложил, наверно. Я тебе пришлю Риту и Рочгыну, и они тебе помогут привести в порядок твое холостяцкое жилище, чтобы не стыдно было принять невесту. Договорились?
После обеда Таю пошел на берег встречать вельботы, идущие к берегу с добычей. Здесь уже наготове стоял трактор. Моторист пробовал лебедку, возле жиротопки женщины мыли платформу на рельсовом пути.
— Сейчас увидишь, как работает наша механизация, — гордо сказал подошедший Кэлы.
— Послушай, председатель, — обратился к нему Таю, — скажи, давно ты не был на море?
— Уже и не помню, — помедлив, ответил Кэлы. — И рад был бы, да дела не пускают.
— Вижу, — сказал Таю. — Но ведь может случиться так, что тебя не выберут. Как будешь жить? Наверное, и гарпун разучился бросать?
— А что делать? — развел руками Кэлы.
— Сколько у тебя заместителей?
— Двое.
