Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки
Окот шагнул к волчатам. Передние оскалились, показав белые зубки, один зарычал. Из середины кучки донесся писк. Окот вытянул над волчатами руки и застыл. Щенки замерли, и тогда старик быстрым движением набросил одному на морду колечко, левой рукой обхватил челюсти, а большим пальцем правой зацепив колечко, продернул его через голову на шею. Вся операция заняла десяток секунд. Волчонок совсем по-собачьи потряс мордой, фыркнул, вытянул шею, тряхнулся, ременное кольцо исчезло в шерсти. А Окот, давая щенкам успокоиться, снова застыл с поднятыми над ними руками.
Валька смотрел во все глаза. Яркие атрибуты символики, познаваемые с детства в сказках, книгах, кино: мрачное ущелье, вечный звон создательницы жизни воды, стон ветра в камнях, человек, распростерший руки над зверями, — оказались рядом, живыми, реальными, и оттого обрели силу, которой им недоставало в искусных подделках. И Вальке почудилось, что время распалось и он канул в его дремучие необъятные глубины, что в руках его не карабин, а плавниковая дубина и в ущелье решается вопрос, кто выживет в борьбе: крохотная группа людей с таким же крохотным, впервые выхоженным стадом полудиких оленей или могучие безжалостные звери, волей природы задолго до человека поставленные хозяевами всех стад, тогда еще диких, хозяевами животных, не знавших завораживающей ласки человеческой руки и не пробовавших величайшего лакомства с ее ладони — соли…
— Мэчынкы, — старик шагнул назад. — Харашо.
Валька попробовал пересчитать щенков, но они растревожились, лезли друг на друга, заталкивали головы под тельца братьев и сестер в спасительную темноту, скулили.
— Адинасать, — сказал Окот и сапогом из ручья обмыл камни, на которых лежали рюкзак и кольца. — Идем.
— А как?.. Брать разве не будем?
Окот нетерпеливо махнул, и Валька зашагал в недоумении и досаде. Они вышли из ущелья, перебрели речку.
— Дед, объясни, — не выдержал Валька. — Почему не взяли?
— Нелизя, — сказал Окот. — Ины и Нэвыскэт будут ходить в стадо, убивать собачки, олени. Окота. Са-а-авсем плоха.
— Куда уж хуже, — ухмыльнулся Валька. — Окоту жить надо минимум еще сотню лет. А все же: если брать и убивать нельзя, зачем ошейники? На прогулку водить?
— Окот хитрый, — старик прищурился. — Окот толька смотрел, никого не трогал, уходил. Нэвыскэт скажет: «Окот хороший, пускай гуляит тундра». Потом ссенок немнога растет, ошиник хватай, — старик левой рукой сдавил себе горло и высунул язык, — ссенок подыхай. Кто, как убивал — Нэвыскэт не знаит. Долго крисит, идет далеко-о-о, там будет жить.
Так вот он, древний способ, понял Валька. Да, волки мстят за истребление выводка, потому и придумали древние такой выход. Беспощадный, конечно… Но с волками, как говорится, жить…
В яранге ждал готовый обед. Валька поводил биноклем и разыскал фигурку Кымыне в густом пойменном кустарнике. В руках удочка. Рыбачит. Ну и хорошо.
— Кушай, спи будем, — сказал Окот.
Во сне Валька ел огурцы, пахучие, метровые, а когда проснулся, старика рядом не было. У входа Кымыне потрошила рыбу. Вот откуда сон. Хариус, как и корюшка, пахнет огурцами.
— Поздравляю с первым уловом, — сказал Валька.
— Спа-си-ба, — нараспев, с улыбкой ответила Кымыне.
— Дед ушел?
— Стадо смотреть, — она кивнула. — И меня не дождался. Во-он шагает. Где ваши волки? Наверное, не нашли?
— Да нашли! Только дед… — Валька рассказал о случившемся.
— Какомей! — прошептала Кымыне. — Неужели? — В темных глазах обозначилась жалость, раскрытые губы задрожали. Так прошло несколько минут в молчании и растерянности. Наконец недоумение и жалость пропали, губы сомкнулись в твердую линию.
— Это жестоко, — сказала Кымыне.
— Наверное, — Валька пожал плечами. — А что делать? Столько оленей… — Он замолчал, почувствовав, что возражение шатко.
— Они не виноваты, — сказала Кымыне.
— Пока, — согласился Валька. — А дальше? Ины отведет в стадо…
— Вот и сразись с ним. Вы мужчины. Вы умные и смелые. Вы равны. Или ты боишься?
— Я?! Плохо ты меня знаешь!
— Я не думала, что будет так жестоко и ответ понесет невиновный. Да, предки мудры. Но у них не было вертолетов и карабинов. Их мир лежал между этими горами и океаном. А у нас есть Земля, и мы знаем, что мир только начинается на ней. Человек такой сильный стал! Теперь может позволить зверю вырасти, показать характер, а потом решать его судьбу… — Она помолчала, наклонив голову и обдумывая появившуюся мысль. По губам ее скользнула лукавая улыбка: — Вот мои предки вели свой род от медведя. А как нас учат в школе, а, Валя? Так ли сильно, мои предки ошибались? — Улыбка, уже не скрываемая, полная лукавства, разлилась по ее лицу.
— Смотри ты! — Валька вздохнул и вдруг легко засмеялся, глядя в черноту распахнутых глаз Кымыне: — Заблудший, брат?.. А ты знаешь. Я только на миг окунулся в древний мир — это такая страшная сила! Как, оказывается, хрупки нити цивилизации.
— Да, — сказала Кымыне. — Чуть нагрубил, чуть забыл, чуть нарочно отвернулся… Трудно было предкам плести эти нити, а мы…
— Так, — кивнул Валька. — Именно чуть — и завоешь, вместе с Ины.
* * *Утро пришло солнечное, с упругим ветром. В ольховнике Валька выбрал место для засады, оставил там рюкзак с термосом и едой, загнал патрон в ствол и пошел в расщелину. Они с Кымыне решили, что риск встречи со взрослыми волками невелик: детей много, родители почти все время должны охотиться.
Щенки играли. Один стоял на оленьем черепе, остальные пытались его столкнуть Наконец его опрокинули на спину, все попрыгали сверху в кучу малу. Валька засмеялся. Куча распалась, и звери исчезли в нише. Валька подошел, огляделся, прислонил карабин к каменной стене. Потом достал нож и, подражая Окоту, недвижно застыл над щенками. Один торчал из кучки, под него забились трое.
— С тебя и начнем, высокий, — сказал Валька. — Высокий — Никвыкин. Вот тебе и имя… — Валька левой рукой резко ухватил его за шею, провел в шерсти указательным пальцем и, подцепив удавку, зажал остальными пальцами. Кончик ножа под нее… Готово! Валька бросил разрезанную петлю к ногам: — Живи, Высокий! Теперь ты, у-у, кусучий, смелый… А я вот так! Смелый — Нытъывкин… Беги! — Валька бросил к ногам вторую петлю. — Ну а ты? Вот хороший парень, вот какой спокойный. Спокойный — как это?..
Через пять минут все было кончено. Валька распрямил спину, сунул в ножны нож и вытер с лица пот. Собрал и еще раз пересчитал удавки. Да, одиннадцать. Теперь замыть следы сапог…
Волчата барахтались в кучке. Жалобно скулил Глупый, рычал Бесстрашный, а Веселый, выбравшись из кучки, уже улыбался.
— Да ты еще и Умный, — сказал ему Валька. — Ладно, живите, ребята. А я вам теперь вроде крестный отец, так? Ну, пока: не дай бог, мамаша пожалует, с ней встреча ни к чему… — Валька ухватил правой рукой карабин, а левой, уже на ходу, запихнул в карман ремешки.
* * *Ины пришел сверху, через крутую седловину гряды. Опустился по ручью к логову, бросил взгляд на щенков и разжал зубы. Олененок, перекинутый через спину и придерживаемый за копытце, сполз на упругий ковер ивняка. Волчата закрутили носами и осторожно двинулись к добыче. Передний, самый крупный, Никвыкин, через три-четыре шага припадал к земле и свирепо рычал. Шестеро сестер и четыре брата следовали его примеру. Ины отступил в сторону. Нос его сморщился, челюсть отвисла: Ины улыбался, наблюдая игру детенышей.
Высокий подкрался к теленку, потянул воздух и прыгнул. Прыжок был неуклюж, но достиг цели — острые зубки прокусили на шее шкуру, пасть наполнил солоноватый вкус, а в сознание хлынул возбуждающий запах крови. Ины одобрительно заворчал, но тут же осекся: нос уловил необычный запах, и он увидел непонятный предмет. Ины осторожно вытянул шею: перед ним лежал кожаный ремешок. От него исходил запах волчат и еще чей-то, очень смутный. Кто тут был? Росомаха, любительница украсть чужого щенка? Песец, жадный пожиратель птичьих яиц? Кто? Чужой запах почти растворился в запахе волчат, но все же чуткий нос Ины ощущал его.
Волк заметался по площадке, тычась носом в песок. Рычали волчата, булькал ручей, ползли солнечные пятна, а Ины искал. И нашел; крохотная ямка справа от логова пахла громом человека. Ямка осталась от приклада карабина.
Перед семьей появилась Нэвыскэт. Минуту она наблюдала за возившимися у тушки олененка волчатами, потом бросила на них сверху куропатку и, подойдя к Ины, лизнула его в нос. Он не ответил. Нэвыскэт вопросительно глянула ему в глаза и сразу заметила тревогу. Ины виновато опустил голову, волчица обнюхала ямку, заметила ремешок, глухо поворчала и посмотрела на Ины. «Я предупреждала, — говорил взгляд Нэвыскэт. — И вот пришло время расплаты!»
![Николай Сухов - Донская повесть. Наташина жалость [Повести]](/uploads/posts/books/133680/133680.jpg)
