Иван Шутов - Апрель
Джо Дикинсон сидел за рулем машины, поджидая выхода Гольда из квартиры капитана. Джо решил действовать прямо и открыто, как советовал Сэм Морган. Вчера Джо встретился с ним в солдатском клубе. Из разговора с дежурным клуба, низкорослым и щуплым солдатом с веселыми веснушками на лице, Джо стало ясно, что новый его приятель — человек, которого слушают многие.
В клубе был скучный, будничный день. Не гремел джаз, по лестнице в танцевальный зал не поднимались пары. Дежурный стоял перед Джо, как Давид перед Голиафом. «Зачем тебе понадобился Сэм?» — спросил он. «Мы вместе строили мост в Мичигане», — ответил Джо. «А-а, понимаю, — улыбнулся дежурный. — Ты с ним хочешь выпить по этому поводу стаканчик. Сэм сейчас выйдет, буфет сегодня работает». — «Нельзя ли вызвать Сэма?» — настаивал Джо. «Он занят, и тебе придется подождать». — «Занят? — удивился Джо. — Чем он может быть здесь занят? Играет партию в бильярд?» Дежурный снисходительно улыбнулся. «Видишь ли, приятель, у нас есть ребята, которые интересуются не только буфетом и танцами. Их, например, заинтересовал вопрос: почему мистер Черчилль, как только окончилась война, поехал в Америку проповедовать другую? И Сэм растолковывает им, в чем тут дело».
Да, Сэм умеет все хорошо объяснять. Джо передал ему о сговоре капитана Хоуелла, Лаубе и Гольда и предложил нокаутировать в темном углу инженера Гольда, как только он выйдет из квартиры капитана.
Сэм отверг это предложение и объяснил Джо, как следует поступить…
Джо долго ждал выхода Гольда. Прошел час, томительный и скучный. От десятка выкуренных сигарет стало горько во рту. Гольд все не показывался. «Наверно, они пьют за успех своего гнусного предприятия, — думал Джо. — Они уверены в том, что задуманное ими черное дело удастся. И тысячу раз прав Сэм Морган, говоря, что за каждым их шагом должны следить ребята, которым добытый мир дорого обошелся». Во Франции Джо был ранен и дважды контужен. Пятнадцать человек из его роты не вернутся домой. Товарищи Джо не щадили ни жизни, ни здоровья в этой, как говорил полковой проповедник, «священной войне». И капитан Хоуелл оскорбляет память погибших товарищей Джо, обманывает миллионы честных американцев, обделывая здесь темные свои дела. Огромное дело доверили ему — вместе с русскими союзниками на долгие годы крепить мир. А он топчет и разрушает эти принципы, выполняя волю американских денежных магнатов — сеять зерна раздора, разжигать новую войну. С каким оживлением говорит он об этой новой войне! Он готовится к ней, зарабатывая здесь сотни тысяч на грязных спекуляциях вином и валютой. К тому времени, когда в Европе вновь заговорят пушки, он надеется быть за океаном и посылать в бой доллары. «Эти солдаты обладают чудесным свойством — не гибнуть, а приводить с собой сотни и тысячи своих товарищей». От этих речей, которые капитан Хоуелл произносит в кругу офицеров и в беседах с укрывающимся преступником гитлеровцем Августом, кровь закипает в жилах Джо. Будущее для Хоуелла — не мир и цветение земли, а разорение и кровь, на которых он хочет зарабатывать. Вот кого послала Америка после войны в Европу — злоумышленников, своими делами взрывающих завоеванный кровью народов мир. Нужно бороться с ними всеми силами и средствами! В этом Сэм Морган тысячу раз прав…
В темном подъезде дома, возле которого стояла машина, зазвучали шаги. Джо увидел инженера Гольда с портфелем подмышкой. Вполголоса он напевал какую-то мелодию. «Уверен, что дело удастся», — подумал Джо и громко сказал, обращаясь к Гольду:
— Сэр, капитан приказал отвезти вас на машине куда вам будет угодно.
— Это кстати, — обрадовался Гольд. — У меня есть еще дела. Грюнанкергассе, два, к Лазаревскому!
Джо показалось, что он ослышался. К Лазаревскому? К русскому инженеру, за клевету на которого Гольд получил сегодня деньги от капитана? Ведь это соответствует намерению Джо. Он и собирался отвезти инженера к Лазаревскому.
— Как вы изволили сказать адрес, сэр? — спросил Джо.
— Грюнанкергассе, два, — раздраженно ответил Гольд. — Ты, кажется, после схватки с капитаном совсем оглох?
— Нет, сэр, после этого случая я стал очень хорошо слышать кое-какие вещи, — ответил Джо и дал машине газ.
Все складывалось к лучшему. Довольный Джо тихо запел:
Мне часто снится мост в Мичигане,
Он о счастье моем поет.
Когда поезд идет по нем,
Когда поезд идет по нем
И внизу бушует река,
Мост о счастье моем поет…
Машина шла быстро. У начала Кертнерштрассе мигал рекламный фонарь на изогнутой ножке. За ним в переулке находилось кабаре «Шифе латерне». Глянув на фонарь, Гольд подумал, что неплохо было бы сегодня завалиться в кабаре, послушать, о чем будет болтать бойкий конферансье «доктор» Карл Денк, выпить вина. Но дела прежде всего. Нельзя упускать возможности до появления статьи в печати получить с Лазаревского за перила.
Мелькнуло темное строение Стефан-кирхе, острым шпилем уходящее в небо. «Виллис» промчался по улице Моцарта, свернул на Грюнанкергассе. Джо вкатил прямо во двор. Гольд вышел из машины.
— Сэр, я жду, — сказал Джо, — пока вы покончите с делами, чтобы отвезти вас домой. Так приказал капитан.
— Прекрасно, — ответил Гольд. — Я благодарен капитану за его заботу.
Он подошел к двери на веранду, нажал кнопку звонка.
Лида в это время была занята работой, которая увлекла ее. Днем, идя на Грабен за цветами для Катчинского, она обратила внимание на витрину магазинчика, в котором продавались чехословацкие газеты и журналы. Радостно изумленная, она замерла у витрины. С обложки журнала на нее смотрел… Юра Большаков! В танкистском шлеме, с двумя орденами на груди, освещенный солнцем, он радостно улыбался. Лида ответила ему улыбкой, тихо сказала: «Здравствуй, Юра!» Никаких сомнений не могло быть, что это он, ее Юрий. Каждая черточка лица, глаза и эта прядь, чуть выбивающаяся из-под шлема, — все было его. В уголке обложки под портретом она разобрала слова: «Освободитель Праги лейтенант Ю. Большаков. Читайте о нем в «Улице мира», стр. 18».
Лида зашла в магазин, купила журнал и чешско-русский словарь, с помощью которого хотела прочесть очерк о Юрии. Прижимая журнал к груди, она поспешила за цветами и, купив их, радостно возбужденная, чуть не побежала домой. Ей не терпелось поскорее засесть за чтение.
С полудня до вечера она сидела над переводом; он подвигался медленно.
Звонок Гольда оторвал ее от этого занятия.
Гольд снял шляпу, поклонился:
— Добрый вечер, фрейлейн! Господин Лазаревский дома?
— Его нет, — ответила Лида. — Но он скоро придет.
— Разрешите подождать? Он назначил мне деловое свидание.
Лида впустила Гольда на веранду, включила настольную лампу.
Гольд уселся в плетеном кресле и, придав лицу сладкое выражение, заговорил:
— Такой чудесный вечер, фрейлейн, а вы сидите дома. В городе весело.
— У меня много дела, — ответила Лида.
— У вас дела?!
— Да! Вас это удивляет?
— «Дело» в устах молодой девушки — это значит посещение парикмахерской, маникюрши, портнихи. В этом нет ничего удивительного. Но к вечеру молодая дама должна покончить со всеми своими «делами».
— А у меня к вечеру они только начались.
— Неужели вы все дни и вечера сидите в этих четырех стенах?
— Нет. Я часто гуляю по городу.
— Интересно, что вы увидели на венских улицах?
— Вчера, например, я шла извилистым переулком, недалеко от Фляйшмаркта. На высоте второго этажа на одном из домов фреска: страшная лягушка, вся в бородавках, на нее направляет зеркало человек, по виду ремесленник. Тут же на стене написана история. Двести лет тому назад в колодце этого дома завелась химера. Она отравляла воду, и люди хворали. Тогда один бочар опустил в колодец зеркало. Химера увидела себя в нем и от отвращения к собственному виду околела…
— О, теперь я знаю ваши вкусы, фрейлейн! — оживился Гольд. — Вас интересуют романтические истории. Кстати, сегодня вечером в кинотеатрах демонстрируются фильмы — сказки для взрослых детей. В «Элите» идет французский фильм «Моя жена ведьма», в «Колизеуме» — «Вечное проклятие», но он несколько тяжел, этот фильм; в «Аполло» — «Преступление лорда Артура Севиля», по Уайльду. Я понимаю: вам одной неудобно итти в театр. Хотите, я буду вашим кавалером?
Лида мельком взглянула на Гольда, усмехнулась.
— Спасибо, но сегодня я не намерена выходить из дому.
— Почему?
— Скоро приедет отец, ему нужно разогреть ужин.
— Вы разве затем приехали сюда, чтобы торчать эти весенние вечера на кухне?
— Нет.
— Зачем же? Извините мои вопросы. Но я удивлен.
— Я приехала к отцу затем, чтобы он, надолго оторванный от семьи и родины, почувствовал себя в свободные часы легко и радостно.
— Это, конечно, похвально, но следует ли жертвовать ради этого собственными удовольствиями?
