Эрнст Бутин - Суета сует
Михаил подошел к ней и, стараясь придать лицу самое веселое выражение, наклонился к насупившейся Аленке.
— Не узнала, Алена? — умильно, а от этого сипло и фальшиво спросил он. — Не боись. Я же дядя Миша, — и вывернул из-за спины руку.
На огромной черной ладони сидела большая голубоглазая кукла, прижимая к кружевному невесомому платью пакет с конфетами.
— А это тоже Алена. На, — Михаил протянул куклу девочке.
Аленка быстро и вопросительно глянула на мать, неуверенно взяла куклу, но лицом не потеплела, не оттаяла.
— Хоть бы бороду-то сбрил, — поджала губы Марина. — Сюсюкать не пришлось бы.
— Сбрею. На тот год, помереть мне, сбрею. — Михаил повернулся к Дениске, опять медленно вывел руку из-за спины, и мальчик замер. Перед ним был самосвал — красный, большой, с настоящими маленькими покрышками на колесах и даже с веселым шофером в кабине. А в кузове — гора конфет под прозрачной пленкой.
Дениска с испуганным, счастливым и недоверчивым видом принял самосвал и чуть-чуть улыбнулся.
— Что сказать-то надо? — насмешливо спросил Роман.
— Спасибо, — тихо выдохнул Дениска, и Аленка, как эхо, повторила: — Спасибо.
— Ну вот, — Михаил перевел дух. — Приняли. Самое трудное осилили…
— Не надо было тратиться, — вежливо перебила Марина. — Деньги ведь.
— A-а, деньги, — поморщился Михаил. — Куда их? Солить, что ли? Я корешу одному эти игрушки заказывал, он к морю ездил. В Москве купил.
Марина открывала дверь, а Михаил топтался за ее спиной, дышал табачно в затылок женщине, посмеивался:
— Говорю ему: «Ну, вражина, если не привезешь что-нибудь путевое, считай — пропал!» Привез. Говорит, в немецком магазине «Лейпциг» купил…
Они вошли в прихожую — тесную, маленькую, с зимней, еще не убранной одеждой на вешалке, с разбросанными детскими ботиками, сапожками. Марина торопливо отшвырнула их ногой в угол, сдернула с Дениски шапочку, стала расстегивать на нем куртку и прикрикнула:
— Да поставь ты свой самосвал!
Но мальчик только крепче прижал машину к себе. Михаил довольно засмеялся. Скинул, не расшнуровывая, башмаки, нацепил, боком как-то, на гвоздь свою легкомысленную курточку, сверху кепку и прошел в комнату, волоча по полу рюкзак. Дениска увидел это, завизжал от восторга, затопал, и Аленка, поглядев на брата, тоже завизжала и затопала. Марина шлепнула Дениску по затылку.
— Вот, явился «бич божий», — быстрым шепотом под шуршание рюкзака прошипела она и зыркнула на мужа злыми глазами.
Тот развел руками — я, дескать, при чем? Снял с Аленки пальтишко, и она, схватив куклу, с которой не сводила глаз, убежала вприпрыжку в спальню. Марина высыпала конфеты из кузова на столик: «Получите после ужина!» — и Дениска, надув щеки, урча и гудя, умчался за сестрой.
— Миш, есть будешь? — громко спросил Роман.
— Ага, — отозвался Михаил. — Только ничего не готовьте. Так, пожевать чего-нибудь.
— Я сперва Дениску с Аленкой покормлю. Ладно? — веселым голосом крикнула Марина, а сама сердито буравила мужа взглядом.
— Валяйте. Нам особо-то ничего и не надо. Мы с начальником на балконе посидим. Сойдет легкая закусь…
Марина показала кулак Роману, муж беззвучно оскалился, сделал страшные глаза — не вмешивайся! — и вошел в комнату. Михаил стоял посредине, и его широконосое черное, словно закопченное, лицо было довольным.
— Ничо не изменилось. Портрет вот только, гляжу, повесил, — он мотнул головой в сторону большой фотографии на стене, где Роман — бородатый, в энцефалитке, с геологическим молотком в руке — прислонился к огромной сосне. — Тогда снимался, начальник?
— Нет, это на следующий год, — Роман недовольно посмотрел на снимок. — Марина повесила.
— Орел, — удовлетворенно протянул Михаил, прищурился, — сокол-сапсан! В тот-то раз ты тоже такой был. Бой-парень… Гражданин начальник, разреши-подвинься.
— Кончай ты, — поморщился Роман, — какой я тебе начальник.
Он подошел к Михаилу, встал рядом, осматриваясь. Они были чем-то похожи: оба высокие, крепкие, темнолицые, только один с дремучей бородой, сухощавый и слегка сутулый, точно сохатый, а второй с сизой щетиной на усталом лице, с растрепанными редеющими волосами, начавший уже полнеть полнотой спортсмена-тяжеловеса, ушедшего на покой.
Михаил повернулся к книжному шкафу, внимательно осмотрел разложенные за стеклом кристаллы горного хрусталя, турмалины в породе, полировки яшм, гранитов, кубы пирита. Осторожно тронул пальцем клавиш пишущей машинки и отдернул руку, когда каретка сделала скачок. Оглянулся на Романа.
— Годится, — и засмеялся беззвучно.
— Спать будешь на диване, — решительно заявил Роман, как он всегда заявлял, когда Михаил приезжал к ним. И, как всегда, Михаил решительно замотал головой:
— Не-не. — Он отвернулся, поднял одну за другой со стола книги, с уважением медленно прочитал: — «Петрография»… «Минералогия»… Я к брату поеду. И не проси.
— Хоть бы познакомил когда-нибудь с братом, — незаинтересованно, думая о другом, попросила Марина. Она вышла из кухни, в фартуке, с волосами, собранными по-домашнему в пучок на затылке.
— А чего с ним знакомиться, — Михаил сосредоточенно шевелил губами — читал названия книг: — «Геоморфология», «Палеонтология»… Вахлак он. Ни бе ни ме. Божья коровка.
Марина, не слушая, открыла дверь в спальню. Михаил торопливо положил книги, подправил их ладонью и заглянул через плечо женщины.
Дениска и Аленка лежали животами на вытоптанной дорожке среди кубиков и потрепанных книжек, катали в самосвале белокурую красавицу куклу, говорили за нее писклявыми голосами, а потом пытались гудеть басом, изображая рев машины.
— Умываться и ужинать! — приказала Марина.
Малыши надулись, но молча встали и направились в ванную.
— Слушай, — Роман, уже взявшись за журнальный столик, повернулся к гостю, — может, в комнате сегодня посидим, а?
— Не-не, — зажмурился, замотал головой Михаил. — Не ломай заведенное. Дверь мы прикроем, чтоб детям не дуло. Не, начальник, давай на балкон.
Он поспешно распахнул балконную дверь, помог Роману установить столик. Притащил два стула, поставил, полюбовался:
— Во, законно. Все путем. — Сел, положил на стол кулаки.
Солнце было уже низко, и в вертикальных полосах окон белого высокого, с голубыми лоджиями дома напротив переливающимся багрянцем дробился, растекался закатный отсвет. Ровным шумом морской волны гудел внизу двор, изредка взрываясь криками пацанов, которые гоняли мяч.
Михаил прикрыл глаза, вслушиваясь в этот гул городского двора.
— Спишь, что ли?
Роман, прижимая к груди салатницу, иронически смотрел на гостя.
— Не-а, — Михаил повел плечами, словно и впрямь отгонял сон. — Хорошо. Все как у людей… Подожди-ка, — остановил он Романа.
Торопливо, на цыпочках, пробежал в комнату к рюкзаку, наклонился над ним, развязал шнурки, позвал:
— Мари-ин! Нате-ка вот, — достал искрящиеся каждой шерсточкой унты, украшенные веселым бисером, протянул женщине.
— Опять ты за свое. Просила ведь, не надо, — Марина с укоризной смотрела на него, а в глазах уже прорезалась, уже нарастала радость.
— Ладно, чего там, — буркнул Михаил. Опять нагнулся над рюкзаком, вынул пеструю коробку с черным силуэтом Наполеона, потом сверток. Прижал их к груди и так же, на цыпочках, торопливо, вернулся на балкон.
— Во, начальник, прими-ка, — он пошоркал бородой по коробке с изображением французского императора. — Тоже кореш из Москвы привез. Из Елизаровского магазина.
— Из Елисеевского, — машинально уточнил Роман. Взял коробку, вынул коньяк «Наполеон». Ахнул: — Обалдел? Ты знаешь, сколько это стоит?
— Откуда я знаю, — Михаил отмахнулся. — Нашел о чем говорить, начальник.
Сел, откинулся к перилам, вытянул ноги и, прищурив левый глаз, изучающе, насмешливо и одновременно как-то грустно засмотрелся на Романа. Тот налил в три стаканчика, позвал жестом жену.
Марина махала за стеклом рукой, не пойду, мол, но сама уже шла с недовольным лицом — знала по опыту, что отказаться не удастся. Взяла стаканчик, на донышке которого плескался золотисто-коричневый коньяк. Понюхала, повернула бутылку этикеткой к себе, хмыкнула:
— Ты прямо как нефтяной шейх, Михаил… За тебя.
Тот жмурился, улыбался. Поднял стаканчик.
— Вы не ругайтесь, Марина. Я за начальника сперва выпью. И за пацанят, — мотнул головой в сторону комнаты. — А за вас — вторым заходом. Годится? Без обиды?
Марина передернула плечами — пожалуйста, дескать. Выпила, прижала к губам ломтик сыра, выдохнула. И ушла.
Михаил подождал, пока она прикроет двери, тяжело развернулся, строго посмотрел в глаза Роману.
— Ну, будь здоров. Долго живи, понял!
Выпил, — пожевал губами, прислушался к себе.
