Георгий Черчесов - Прикосновение
Но Надю дядя Урузмаг зря ругает. Она не такая, как он думает. Полюбила она. Многие месяцы молчала, скрывала свою любовь. И в чем ее винить?
— Знаешь, чем отличается лодырь от хорошего человека? — неожиданно вне связи с предыдущим спросил Урузмаг.
Руслан отрицательно покачал головой.
— Совести у него нет. Для него это так, чепуха. Ты замечал: хороший человек в дураках остается, а негодяй торжествует? Часто так бывает. Почему? Погоди, сам отвечу. Потому что негодяй, бездельник совершает такие поступки, которые настоящий человек никогда не совершит, так как считает их низкими, недостойными мужчины. Те врут, наговаривают, подначивают, а этим совесть не позволяет плохо поступать. Предки наши говорили: кто громче кричит, голос того по всему ущелью разносится. Не хотел бы слышать, а слова сами в уши влетают. Вот почему иной подлец торжествует…
…Теперь дорога шла мимо выстроившихся в ровные ряды одинаковых домиков. Видно, что хозяева очень старались, чтобы все — окна, деревья, заборы — выглядели близнецами и были строго выстроены по одной линии. Вдоль частокола и под окнами каждого дома непременно разбиты цветники.
— Ишь как тут живут, — кивнул на домики Урузмаг. — Помидоры, огурцы, картофель в город на базар везут. Большие деньги домой привозят. И цветы тоже продают. Много цветов. Разных. В горах таких нет. Семена, говорят, присылают им. — И опять возвратился к какой-то своей теме: — Вы на комбинате не бездельничали и другим не позволяли. И вон какие корпуса поставили. Быстро. А почему все и везде так не работают? Почему не заставляете? Посмотри, как в колхозах. Есть такие, что трудятся с утра до ночи, душу в дело вкладывают… А рядом — притворщики… Одни в десять раз больше людям дают, а другие и себя прокормить не могут…
Урузмаг так долго разглагольствовал. У самого города он замахнулся кнутом, но лошадь и ухом не повела. Но на сей раз дядя изменил своим правилам и с силой огрел животное кнутом. Бедарка рванулась вперед. Колеса застучали по вымощенной камнем улице Владикавказа…
Глава пятнадцатая
…Дом оказался двухэтажным. Он стоял, вытянувшись вдоль берега Терека. Половину второго этажа занимала веранда с большими стеклами. Пять комнат соединялись когда-то между собой, из них на веранду вели три двери. Ясно было, что хозяин строил дом для одной семьи. Но времена менялись, и теперь между смежными комнатами две двери были наглухо заколочены толстенными досками, и получились три квартиры, одна из которых была однокомнатной. Дядя провел племянника в конец веранды и, отворив дверь, заявил:
— Понравится — купим тебе.
В комнатах царил полумрак…
— Здесь у него были спальни, — не уточняя у кого, сказал дядя, как бы оправдываясь за то, что внутри темно, хотя на улице сейчас вовсю светило яркое солнце.
Руслан распахнул створки окошка и выглянул наружу. Под окном сразу за деревом, чьи ветви заглядывали внутрь и сквозь которые солнечные лучи не могли заглянуть в комнату, начинался глубокий овраг. Дерево вот-вот должно было свалиться вниз: корни его сиротливо оголились.
— Окна можно расширить, — угадав по лицу племянника пришедшую ему мысль, сказал Урузмаг. — Я уже прикинул как.
— А овраг не страшен? — спросил Руслан.
— Чепуха, — успокоил его дядя и, понизив голос, произнес: — Беспечные люди эти городские. Не знают, что ли, как укрепить овраг? Но мы и не с таким справлялись. Посадим по склону кустарник, а у здания еще ряд деревьев — и живи, сколько хочешь! Хоть сто лет! Но ты, Руслан, не обмолвись. Хозяин из-за оврага сбросил цену. — Урузмаг, довольный удачной сделкой, засмеялся.
— Обе комнаты будут мои? — уточнил Руслан.
— Обе! — обрадовался дядя, уловив в его вопросе ожидаемое согласие. — Не очень хорошие, но что делать? Нелегко купить сейчас дом. И этот люди добрые помогли найти…
— А вы рядом будете жить?
— Внизу, — вздохнул Урузмаг. — Эти комнаты, что сразу идут за твоими, чудаку принадлежат. Он, знаешь ли, вцепился в свои комнатушки и никак не хочет продавать. Я уж ему и обмен предлагал, чтоб он вниз спустился. Не желает! Но что горевать? Под одной крышей с тобой будем. Все равно что одной семьей. — И заглянул ему в глаза с тревогой: — Не нравится тебе квартира?
Не нравится?! Руслан зажмурил глаза, покачал головой в изумлении… Дядя, дядя, как можно задавать такой вопрос? Ты и не догадываешься, каким счастьем вдруг повеяло. Да разве мечтал я о собственной квартире? Живя в бараке, кровать к кровати с десятком таких же, как и я, отвыкаешь думать о своем уголке. Так и кажется тебе, что всю жизнь будешь открыт чужим взорам. Тебе, дядя, не приходилось искать укромный уголок, убегать от людей, от их любопытства и усмешек… Пожил бы, как я, дядя, не задавал бы таких вопросов.
Руслан уже любил эти грязные, с полусгнившими полами комнаты, эти тусклые крошечные окошки, этот угрожающе подступивший к зданию овраг, эту дверь, которая скроет его от чужих взоров. Ему захотелось немедленно закрыть дверь и остаться одному, наедине только с шумом Терека.
— Нравится, дядя, нравится! — выдохнул Руслан.
— Вот и хорошо. — Дядя заторопился: — Пойду скажу, пусть уберут это барахло, — кивнул он на сваленные в угол вещи и, постукивая деревяшкой, спустился на первый этаж.
И Руслан остался в этом царстве тишины и покоя. Он уселся на подоконник и предался мечтаниям. Он думал о том, что никогда не забудет доброту Урузмага. Жизнь всегда предоставляет возможность возвратить человеку сторицей все, что он сделал, Так уж устроен мир, и, если ты в долгу перед кем-то, рано или поздно, но получишь возможность ответить ему тем же, покрыть долг. А не сможет Руслан рассчитаться с Урузмагом — пусть Руслан ослепнет, станет калекой, если забудет радость сегодняшнего дня!
Мечтания его прервал высокий горец в кожанке, перепоясанной широким ремнем, на котором торчала кобура с пистолетом. Незнакомец заслонил собой свет.
— Выходит, договорились? — сказал он деловито и кивнул на окошко: — Все хотел вставить пошире раму, да так и не собрался. В городе это обычно — времени ни на что не хватает. Целый день в бегах, посидеть некогда, а вечером спохватишься, прикинешь, и выходит, что ничего не сделал. И куда только убегает в городе время? — спросил он и усмехнулся, глянув на Руслана серыми глазами. — А ты рад, что в город приехал. Еще будешь жалеть, — предупредил он. — Я вот давно понял, что сглупил… — Он ногами лениво тронул вещи в куче, присматриваясь к ним и прикидывая, на что они еще сгодятся. — Покойная жена противилась, не желала ехать в город. Я гаркнул на нее, да так, как никогда себе не позволял. А сейчас жалею. И к словам жены надо прислушиваться. Иногда. Двенадцать лет я в городе. А что видел? Как живу? Для кого живу? В ауле все просто. Там каждый день смыслом наполнен. Каждый день что-то полезное делаешь. Весной сеешь, знаешь для чего — чтоб земля в благодарность тебе урожай дала. Пашешь, боронуешь, сеешь, убираешь урожай, водишь по горам отару, косишь сено… Ни одно из этих дел не назовешь пустым… А здесь… За что людям в городе деньги платят? Рабочим ясно: за то, что они производят полезные вещи. Но в городе тысячи людей за столом сидят, что-то пишут, читают… — Он сурово сдвинул брови, ткнул носком сапога в барахло и вытянул в сторону Руслана ладонь: — Что они дали мне, тебе, людям? Ничего! А им деньги платят!!! — закричал он гневно и вдруг навис над Русланом, шепотом спросил: — И ты за этим приехал — сидеть в кабинете?
Гагаев отрицательно покачал головой:
— Еще не знаю, чем буду заниматься.
Хозяин махнул рукой, сиял папаху и провел по наголо бритой голове ладонью:
— И я не знал. Когда с белыми воевал, все было ясно: руби шашкой врага. Когда за бандами по горам гонялся — тоже нужен был всем, А сейчас? Куда ни придешь, спрашивают: грамотный? А я ни читать, ни писать не умею; Все умею. Все умею. А грамоту не знаю. Хотел научиться, а в школе не по себе стало: сижу — здоровенный горец рядом с женщинами за партой и слушаю девчонку, которая и мужчин-то не видела, а говорит нам про то, как надо жить, про будущую светлую судьбу. А того не понимает, что стыдно мне там сидеть и ее объяснения выслушивать да на ее вопросы отвечать… Не знаю я грамоте, не знаю. А начальники разводят руками? «Куда же тебя послать? Теперь везде грамотные нужны». Нет, не отмахиваются от меня, посылают, чтоб в кабинетах сидел. Но не понимают меня люди. Уезжать мне надо. Возвращусь в аул, там меня все понимать будут. Там и жизнь интереснее пойдет. Надоело в милиционерах ходить. Дело нужное, да надоело! Я людям добро делать хочу, своими руками лучшую жизнь строить, блага творить, а тут бегай за преступниками! Или стой на перекрестке. Пусть этим занимаются другие, а я к земле поближе должен быть!
— И мне далеко от земли никак нельзя, — послышался с веранды голос Урузмага. — Я должен ее запах чувствовать и во сне.
