Михаил Колесников - Алтунин принимает решение
Сергей исподтишка наблюдал за Юрием Михайловичем. Тот сидел не поднимая головы, мрачный, отчужденный. Ради чего страдает этот человек? Почему отказывается признать очевидные вещи? Ведь понимает же он, что состояние кузнечного производства не отвечает в полной мере современным требованиям!
Где она, твоя правда, Юрий Михайлович?..
С хмурого Самарина Сергей переводит взгляд на Пригожина и Скатерщикова.
Рослый и рыжий Пригожин, весь испятнанный веснушками, почему-то у всех вызывает чувство симпатии. Сергею он тоже нравится. Взгляды их встречаются, и главный инженер Второго машиностроительного дружески улыбается Алтунину как единомышленнику.
У Скатерщикова вид натянутый, грустный. Петенька, наверное, с тоской думал, что алтунинская затея с объединением цехов все-таки может увенчаться успехом, и тогда ему, Скатерщикову, придется пойти на понижение, смириться с должностью начальника участка. Их с Алтуниным все считают друзьями, но ни один заклятый недруг не наносил еще Скатерщикову столько морального и материального ущерба, как Алтунин.
Думалось, Скатерщиков попросит слова и постарается обосновать нецелесообразность объединения цехов. Но он, как и Самарин, замкнуто молчал. Молчал и Пригожин, еще до конференции исчерпавший свои аргументы в двух газетных статьях. Все и так знали: он - за!
Выступил секретарь парткома Букреев. Говорил он красиво, даже не без изящества, что как-то не вязалось с прежним мужиковатым обликом того Букреева, которого так хорошо знал Алтунин. Наверное, Сергей заблуждался в своем убеждении, будто хорошо знает Олега.
Секретарь парткома повел речь о нравственном прогрессе в развитом социалистическом обществе, о том, что этот прогресс становится одним из важнейших показателей всестороннего развития личности. Роль нравственных начал в жизни общества возрастает. В наше время значение административного регулирования взаимоотношений между людьми уменьшается, зато сфера морального воздействия расширяется и углубляется.
Он говорил также, что современный руководитель должен обладать универсальными познаниями. Обязан знать сильные и слабые стороны своего производства в целом, иначе не сможет эффективно управлять им. Социалистическое управление всегда и везде является управлением коллективами. И таким оно останется даже при самой развитой электронно-вычислительной технике.
- Вы как руководители, как активисты производства, — убежденно сказал Букреев, — не только управляете производством, вы формируете его каждый день, каждый час, и в то же время на примерах своей деятельности и с ее помощью воспитываете новую личность. Это почти незримая работа, но без нее не было бы нашего производства. Этой работой заняты мы все, а образцы ее показывает товарищ Алтунин...
- "Зачем Олег так? Это же нескромно", — мысленно упрекнул его Сергей. Смущенный и растерянный, он плохо слушал последующие выступления. Внимание напряглось только, когда послышался низкий голос Ступакова:
- ...Ну, а что касается объединения кузнечных цехов, у главка и министерства возражений нет. Вчера получили разрешение. Теперь все зависит от нас самих, от цеховых коллективов, от их руководителей - товарищей Самарина и Алтунина, с одной стороны, и товарища Скатерщикова - с другой.
Зал снова всколыхнулся, Сергей был удивлен и обрадован. Значит, наверху возражений нет? Когда успели запросить?! Выходит, и Ступаков основательно готовился к конференции... Теперь Юрию Михайловичу, хочешь не хочешь, придется принять под свое начало кузнечный цех Второго машиностроительного. И у Алтунина забот прибавится. Как хорошо, что не ушел к Карзанову, не согласился стать заместителем главного инженера по вспомогательному производству!.. Он сам будет заниматься объединением цехов, не передоверяя этого никому другому. Даже Юрию Михайловичу!
Алтунин чувствовал себя победителем и едва дождался закрытия конференции. Хотелось немедленно броситься в цех и вновь, в который уж раз, прикинуть, как все будет выглядеть после объединения. Понимать-то он понимал: дело это не такое простое и быстрое, на него уйдет немало времени, будут еще большие трудности. И все-таки радость победы подхлестывала его.
Когда расходились из зала конференции, Сергей задержал Скатерщикова.
- Как, жив?
- Благодаря твоей милости дышу на ладан... Не знаешь, случаем, что это такое: дышать на ладан?
- Не знаю.
- Все-таки ты, Алтунин, фантомас какой-то: всех под микитки - и меня и Самарина. Позвони, когда проснется человеческая совесть. Впрочем, надеяться на это не приходится. Я успею отбыть "по собственному желанию" в неизвестном направлении. Объединяйтесь без меня.
- Зря торопишься.
- Ты что-нибудь предлагаешь?
- Пока останешься в своем цехе, который теперь будет называться участком. А как только завершим объединение, станешь либо вторым замом у Юрия Михайловича, либо меня сменишь.
- Не верю я тебе.
— Поверь еще один раз.
— С меня довольно. Мне тут делать больше нечего. Неужели ты воображаешь, что я смирюсь с должностью начальника участка? Объясни мне: за что ты меня все время наказываешь?.. Ну да ладно, не трудись. Заявление об уходе "по собственному желанию" я уже заготовил.
Скатерщиков выглядел довольно жалко. Щегольской его кремовый костюм почему-то обвис, синие глаза словно бы выцвели. Сергею стало жаль Петеньку.
- Зря убиваешься. Давай договоримся так: после объединения я сразу же уйду на участок, а кадровиков и Лядова уговорю поставить на мое место тебя. И Самарина сагитирую. Он будет только рад.
Эти искренние, от души идущие слова не произвели впечатления на Петра.
- Ты всегда мягко стелешь, только спать почему-то бывает жестко, — отмахнулся он. — Не нужно мне твое самопожертвование. Нам лучше разойтись так, чтоб и не встречаться больше. Уеду куда-нибудь. Черт с тобой, с твоими идеями. Надоел ты мне хуже горькой редьки. За какие такие грехи я каждый раз должен страдать? Кто ты такой, чтоб все время выбивать у меня из рук будущее? Ты исковеркал всю мою жизнь. Обвиняешь меня в карьеризме, а сам ты и есть злейший карьерист - непременно желаешь выскочить в знаменитости.
Что мог ответить ему Сергей? Продолжать с Петенькой разговор не имело смысла. Сейчас им было очень трудно понять друг друга. Алтунин всегда считал Скатерщикова умным и сильным парнем, способным своротить гору. Когда он дрался за свое изобретение, его можно было и понять и даже оправдать. Но за что он борется сейчас? За то, чтобы ходить в начальниках цеха, хотя бы и очень убогого? Смешно.
13Нет радости на сердце Алтунина. Когда усталый он возвращается домой, Кира встречает его молча. Он идет на кухню ужинать. А Кира на целый долгий вечер отгораживается от него учебниками. Сердится за отца.
Самарин словно бы устранился от цеховых дел. Сергею пришлось перебраться из его кабинета в комнату начальника участка. Приказа о слиянии цехов пока нет. Освоением новой технологии Самарин заниматься не хочет. Опытные бригады, правда, не распустил, но в дело это не вникает, отмахивается от него. Все конфликты с инструментальщиками теперь приходится улаживать Алтунину, так как Юрий Михайлович не желает разговаривать с Силантьевым. Даже новый большой заказ цеху он целиком переложил на Алтунина: делай как хочешь.
Но подготовительную смену отменил решительно, и все были в растерянности.
Зачем он так?.. Неужто только из-за самолюбия?.. При чем здесь сотни рабочих кузнечного цеха, которые давно знают Самарина и привыкли уважать его? Что он хочет сказать таким своим поведением всем этим людям, верившим в него? Я прав, все остальные ошибаются? В чем ошибаются? Или он в самом деле так уж прочно верит в свою непогрешимость?..
Горечь, горечь... Во всем горечь, недоговоренность. Почему Алтунину всякий раз нужно продираться сквозь джунгли человеческих самолюбий? Люди очень уж субъективны во всем, и как-то не верится, что когда-нибудь в отдаленном будущем искусство управления ими превратится в науку управления. Каждый вольно или невольно привносит свой субъективизм даже в производственные отношения. А самое тяжелое впечатление производят люди, привыкшие распоряжаться, командовать и вдруг отошедшие от горячей суматохи жизни, оставшиеся наедине со своим блистательным прошлым. Не у каждого хватает силы воли включить себя в новый ритм, почувствовать себя полезным и стать им в иной сфере деятельности. Кажется, Хемингуэй сказал, что с годами приходит смирение. А если оно так и не пришло?.. Речь, наверное, должна идти не о смиреннии, а о переоценке собственных возможностей.
Сергею было больно и обидно. Снова и снова делал он попытку объясниться с Юрием Михайловичем, Казалось: стоит найти нужные слова - и он все поймет. Ведь находили же они раньше общий язык. Нельзя жить, сосуществовать так дальше. Нужно работать, выслушивать советы и распоряжения начальника цеха... А у него словно бы этакое пренебрежение к Алтунину. Почему Юрий Михайлович не хочет понять, что Сергей старается не для себя, не для своей карьеры, а для пользы цеха? Или Самарин всерьез убежден в своем единоличном праве приносить эту пользу? Как это он любит говорить: "За мое ж добро, да мне же переломили ребро". У него как и раньше все шуточки да прибауточки, только из них теперь всякий раз сочится злая ирония: "Я его калачом, а он меня в спину кирпичом..." О ком это? Об Алтунине или же о Силантьеве, или о Клёникове? Поди - догадайся. Отношение к определенной группе людей, которые, по разумению Юрия Михайловича, словно бы в чем-то предали его. В чем? Мол, сам знаю, что для цеха хорошо, что плохо, — вы мне не указ. Не твоим смыслом хлебать молоко кисло, обольешься и пресным. Наживи свою болячку, да и лечи ее, а мою не трожь. Не суйся, середа, наперед четверга! Накручивает и накручивает свою ветхозаветную мудрость. Самарин сам по себе, а прогресс сам по себе. Вроде бы они разучились понимать друг друга.
