Сергей Снегов - В полярной ночи
— Я отвлекся. Ты, кажется, кончил, Николай Петрович?
Назаров добрался только до половины задуманной речи, но ответил коротко и решительно:
— Да, я кончил.
— Очень хорошо! — сказал Дебрев. — Очень хорошо! — повторил он, видимо теряя контроль над своими словами и не слыша, что говорит. Лишь с усилием он заставил себя вернуться к заседанию. — Товарищи. — сказал он, — мне кажется, разговоров хватит. Я предлагаю Караматину, Назарову и Лесину немедленно засесть и составить проект приказа по комбинату с точными сроками. Прошу с этим приказом ко мне через часок, а сейчас кончим на этом, товарищи.
Все встали. У двери Дебрев задержал Седюка:
— Останься минут на пять, Михаил Тарасович. Седюк возвратился на свое место. Дебрев сел в кресло и молча смотрел на стол, словно на нем еще лежала страшная шифровка.
— Добились они своего! — сказал он хрипло. — Добились-таки — поставили нас на колени!
— Да что случилось, Валентин Павлович? — воскликнул Седюк. — Неужели что-нибудь на фронте? Что со Сталинградом?
— Ничего со Сталинградом. Ожесточенные сражения, — горько усмехнулся Дебрев. — Стоит Сталинград. А вот устоим ли мы с тобой, этого не знаю. — Он снова жестоким усилием заставил свой задрожавший голос стать спокойным. — Москва сообщает, что на караван, шедший к нам из Архангельска, напал в арктических водах немецкий крейсер. Все суда потоплены, часть команды погибла, часть пленена. Потом крейсер рванулся в устье Каралака, — очевидно, хотел проскочить к Пинежу, там еще похозяйничать. В устье Каралака, меж островков, стояли старые грузовые суда, переоборудованные в мониторы. Представляешь положение — трех- и шестидюймовки против его двенадцатидюймовок? Крейсер отходил на безопасное расстояние и расстреливал все эти суда. Но прорваться в Каралак он не сумел, сам получил повреждения. Самолеты, находившиеся у него на борту, сгорели. Опасаясь подхода наших самолетов — их вызвали по радио, — он бежал и скрылся в тумане. Сейчас его преследуют с воздуха.
Голос Дебрева пресекся. Он некоторое время молчал, сдерживая волнение, потом заговорил снова:
— Ты представляешь, что это значит, Михаил Тарасович? Это двенадцать тысяч тонн грузов, самое необходимое для нас, то, без чего мы не можем строить, не можем пустить завод, просто не можем жить! Это арматура, серная кислота, консервы, масло, цемент, самое для нас сейчас важное — цемент! Ведь это же ни пополнить, ни достать неоткуда! Ты это понимаешь?
И внезапно растерянность и отчаяние, охватившие его, бурно превратились в гнев. Весь красный, с искаженным лицом, Дебрев хватил кулаком по столу.
— Точно рассчитывали, точно! Все равно просчитаетесь! — с яростью крикнул он. — На колени нас хотели поставить? Врешь, не поставите!
Он заметался по кабинету, бешено ругаясь, грозя кулаком.
— Нет! — крикнул он, останавливаясь перед Седюком, уставясь в него ненавидящими глазами. — Нет, какого дурака я свалял, понимаешь? Сейчас единственное наше спасение — Пустынное. Там же тысячи тонн грузов, их надо непременно доставить сюда, все, что возможно, все, что невозможно, — все! А я согласился остаться тут, рассчитывал, как дурак, тут планировка медеплавильного, тут ТЭЦ, это центр, это решает. Там центр, там решается наше строительство, а я — здесь!
— Туда поехал Сильченко, — напомнил Седюк. — Надо дать ему телеграмму, он сделает все, что сумеет.
Дебрев закричал еще бешенее:
— А что он сумеет? Он сто раз подумает, прежде чем решится перегрузить баржу на жалкую сотню тонн. Ты его не знаешь, а я с ним каждый день сталкиваюсь, одно он понимает — удерживать мою руку! — Дебрев вдруг в бешенстве передразнил Сильченко: — «Нельзя так, Валентин Павлович, люди есть люди, они не любят, когда их по голове бьют, лучше просто поговорить, помочь, ободрить!» Говори, помогай, одобряй! — крикнул Дебрев, снова впадая в ярость. — Сейчас бить нужно, именно бить, всех бить, кто мешает, кто недостаточно шевелится, кто не понимает — не время из себя олимпийца корчить! Сейчас там, в Пустынном, нужно идти в крайком партии, до самых высоких начальников добираться, хватать их за горло, кулаками махать у них перед носом, по телефону с ЦК связаться — разве он это сумеет? Мне там надо сейчас быть, понимаешь? Мне! — И, остывая после вспышки, он повторил с мрачным убеждением: — Тут, конечно, ничего не поделаешь, комбинат я бросить не могу, но знаю: сейчас там должен быть я, а не Сильченко.
Он сидел в кресле серый, постаревший, сразу потерявший весь свой внушительный вид, потом устало проговорил:
— Ладно, иди. О шифровке пока никому ни слова. Мне нужно одному подумать. Через часок зайди ко мне с проектом приказа.
19
Седюк не пошел к Дебреву с проектом приказа. Он не возвратился в проектный отдел. Он ходил по темным улицам и разговаривал с собой, кричал на себя. То самое состояние, которое раз уже бросило его из спокойной теплушки эшелона на забитые войсками и машинами фронтовые дороги, снова охватило его, гнало куда-то в неизвестное. И от этой борьбы с самим собой он изнемог, как от тяжкой физической работы. Он возвратился домой в третьем часу и сразу же уснул.
Непомнящий назвал телефон влюбленным мартовским котом. Но Седюку сквозь сон казалось, что около него обиженно скулит побитый пес. Телефон дребезжал не меньше минуты, прежде чем, разбуженный этим дребезжанием, он догадался схватить трубку. Глуховатый, недовольный голос спросил:
— Алло! Это товарищ Седюк?
— Да, я, — ответил Седюк, проводя ладонью по лицу, чтобы стряхнуть сон.
— Вы сказали, что вам можно звонить ночью. Это говорит Газарин. Я звонил уже два раза, вас все не было. Я тут кое-что прикинул — похоже, наше с вами дело выйдет. Когда можете ознакомиться?
— Приходите сейчас же, — быстро сказал Седюк. — Знаете, где мое общежитие? Угловой дом, комната номер пять, около моста через Большой Волчий ручей.
Газарин явился через полчаса. Он, не раздеваясь, сел на стул, вытащил из кармана кипу исчерканных бумаг и разбросал их по столу. Не обращая внимания на спящего, он говорил так громко, что Непомнящий приподнял голову, с удивлением посмотрел на него, потом, зевая, уселся на кровати.
— Итак, рационализация, которая может дать выигрыш на десятки процентов, нам ни к чему, верно? — говорил Газарин. — Нам нужно повысить производительность в десятки раз. Только такое повышение производительности прогрева может существенно помочь, и только его нужно искать. Оно же может основываться лишь на методах принципиально новых и неизвестных. В эту сторону я и направился.
— Ну, и каков результат?
— Кажется, неплохой. Вот расчет нового метода электропрогрева вечно мерзлых грунтов — глубинного электропрогрева. В основе этого метода лежат две идеи. Первая: электроды, по которым ток поступает в землю, загоняются на большую глубину — не менее трех метров. И чтобы преградить току возможность концентрироваться на поверхности, верхняя часть электродов обмазывается изолирующим составом — например, кузбасс-лаком. В грунт, окружающий нижнюю часть электрода, наливается раствор поваренной соли, чтобы увеличить проводимость этого грунта. Эффект этой идеи таков: ток идет от электрода к электроду, растекается в земле по глубинным слоям и нагревает только эти глубинные слои. Над местом нагрева лежит по крайней мере полуметровый слой вечной мерзлоты, это прекрасный изолятор тепла, не хуже пуховой подушки, — все непроизводительные потери тепла в воздух полностью отпадают. Ручаюсь, что при этом методе на отогрев одного кубометра грунта затратится не сто киловатт-часов электроэнергии, как сейчас, а тридцать — тридцать пять, не больше. Когда верхний слой под действием теплоты нижнего слоя сам отогреется, можно пускать экскаватор — фронт работы на большую глубину готов.
— Но ведь и время разогрева увеличится? — возразил Седюк.
— На это отвечает вторая и основная идея глубинного электропрогрева, — торжествующе ответил Газарин и с силой ударил ладонью по бумагам. — В ней и заключается существо дела. До сих пор электропрогрев вели при напряжении в сто двадцать, двести двадцать и триста восемьдесят воль,т. Уже двести двадцать и триста восемьдесят вольт опасны для жизни человека. Выше этих напряжений дело не шло. Я предлагаю применить высокое напряжение — шесть тысяч вольт!
Седюк в изумлении переспросил:
— Подать шесть тысяч вольт на землю? Да ведь это равносильно короткому замыканию на землю! Да еще в каком масштабе!
— Совершенно верно, — подтвердил Газарин. Он наслаждался изумлением Седюка. — До сих пор такие вещи, если они происходили, рассматривались как крупные аварии. Вся электротехника трудилась над изобретением такого метода и такой аппаратуры защиты, которые мгновенно выключали бы моторы и генераторы и снимали напряжение в сетях, как только происходили подобные замыкания на землю. Это была тяжелая беда, и от нее изобретательно защищались. А сейчас мы превратим эту грозную беду в трудолюбивого, верного работника.
