Иннокентий Галченко - Геологи идут на Север
— Промазали, — огорченно говорит Егоров, осматривая место, где стоял зверь.
Наш «провиант» ускользнул из-под носа. А продукты у нас на исходе. На следующий день возвращаемся обратно.
— Только зацепились за золото, приходится возвращаться, — сокрушается Александр.
— Ничего, на следующий год мы придем сюда на весновку, — утешаю я его.
Шестого сентября мы, наконец, добрались до юрты Тарабыкина. Но отряда Асеева до сих пор нет. Меня это сильно беспокоит. Ведь я знаю, что продуктов, да еще при аппетите Мики, у них давно уже нет.
Но Мика появляется на следующий день. Его невозможно узнать, он весь оборван, как-то согнулся, щеки обросли щетиной и ввалились, движения вялые, куда девался его самоуверенный Громкий голос.
— Мика, что с тобой?
— Жрать! Дайте скорее! Я умираю от голода, — слабым, чуть слышным шепотом говорит он, садясь за стол, и с жадностью начинает есть все, что ему подают.
Якуты с удивлением смотрят на «Улахан киги» — большого человека, как они зовут Мику, восхищаясь его аппетитом.
Пережевывая, с набитым ртом, Мика отрывисто, невнятно рассказывает:
— Каюсь, увлекся. Сто пятьдесят километров вниз по реке отмахали. Почти до устья. Никакой слюды не нашел у Красной горы. Все рассчитывали барана убить. Но хотя бы утку или куропатку встретили. Пусто, голодно. Дичи нет. Первый раз такие дикие места встречаю. А тут Сергеев говорит мне: «Две банки мясных консервов осталось и малость муки». Вспомнил ваш совет не зарываться и повернул обратно. Двести десять километров — это пять — шесть дней надо было топать обратно. А тут еще лошадь потеряла две подковы и хромать начала. Беда в общем… Из последней банки консервов наш шеф-повар Сергеев сварил замечательный суп, а чтобы был погуще, решил заправить его крахмальной мукой. Перепутал старик мешочки и заправил его содой. Но героически съел его один — не пропадать же добру, — смеется Мика.
— Дальше три дня мы шли на подножном корму: ягоды, киселек из ягод ели да подмороженными грибами питались. Пробовали кашу варить из ягеля, но даже Сергеев решил, что это только олени могут есть.
Насытившись, Мика укладывается на боковую. Слепцов и Сергеев молча закуривают.
Десятого сентября мы выходим из поселка. До базы экспедиции двести пятьдесят километров тропой, которой шел Черский.
В верховьях Зырянки нам попадается множество пестрых сусликов. Они сидят столбиками у своих нор, наблюдая за нами, и с удивленным свистом исчезают при нашем приближении.
Останавливаемся на ночлег.
— Надо набить сусликов на зимние шапки. Восемнадцать штук потребуется на три шапки, — загорается Мика. И с места в карьер приступает к избиению сусликов из «малопульки». Александр и Слепцов едва успевают обдирать шкурки. Через час восемнадцать шкурок сушатся на рогульках.
— Аппетитно выглядят, — говорит Мика, рассматривая ободранные тушки. — Прекрасное будет жаркое.
Через два часа готово ароматное жаркое. Все от него отказываются. Я съедаю одну тушку. Действительно, вкусно. А Мика разделывается с остальными. В следующие два дня это блюдо действует на него, как хорошая доза касторки.
* * *В Угольной мы встречаем Раковского, бегло докладываем ему о результатах работы. Хвалиться нам особенно нечем. Но нас не покидает надежда. Мы должны, во что бы то ни стало должны найти богатые промышленные месторождения металла.
Конец апреля. Наши Потапов и Тарабыкин долго совещаются, как безопаснее спустить нарты с грузом в долину реки Бурустаха. С трудом мы только что пересекли бесснежное голое плоскогорье Улахан-Чистай. Старики-каюры отпрягают оленей, привязывают на полозья веревки-тормоза и начинают спуск. Но снега на спуске почти нет, и нарты вообще не скользят вниз. Чрезмерная осторожность оказывается лишней. Сконфуженные, наши проводники снимают тормоза, запрягают оленей, и мы благополучно спускаемся в долину.
На берегу реки облюбовываем место для весновки. Разгружаем нарты. Устанавливаем палатку и устраиваемся на ночлег. Утром Мика уезжает с каюром обратно в Кыгыл-Балыхтах. Весной он приведет нам восемь лошадей с каюром. Мы с Александром остаемся вдвоем на весновку.
Мы должны продолжать работы предыдущего года в правобережье реки Неры, центральной части хребта Черского. В задачу нашей партии входит также съемка верховьев рек Неры, Рассохи и Омулевки, чтобы ликвидировать «белое окно» на карте работ Верхне-Колымской экспедиции. Нам также надо обнаружить месторождение слюды, образцы которой мы видели в окнах юрт.
Потом мы должны выйти к реке Емдигею, одному из верхних притоков реки Колымы, куда мне обещают забросить лабаз с продуктами, и дальше по Колыме, через пороги добраться до прииска «Утинки». Оттуда можно отправиться по автотрассе в Магадан. Карта у нас расспросная, с грубыми ошибками, и я очень смутно представляю, как мы найдем вершину реки Емдигея и лабаз.
Мы с Александром делаем первый маршрут на высокий голец, стоящий против нашей палатки. Перед нами, как гигантская карта, открывается панорама местности. Невольно охватывает гордость от сознания, что мы первые видим эти места. Черский проходил значительно южнее, а Сарычев севернее. Все здесь меня интересует. Стараюсь разобраться в гидросети и схематически ее зарисовать, мысленно намечаю свои будущие маршруты. Пытаюсь угадать доступность перевалов, засекаю красивые белоснежные, с резкими тенями гранитные масссивы альпийского характера, отдельные высокие гольцы. На севере видны высокие гребневидные горы с красноватым оттенком, ясно юрские песчаники, а ниже — черные сопки с пологими склонами, густо заросшие лесом. В бинокль местами хорошо видна линия между беловатыми гранитами и черными сланцами. Хорошо заметна граница леса.
Стараюсь разобраться в геоморфологических тонкостях: что это — горная страна, сплошной хребет, цепи отдельных хребтов или высокое плоскогорье с насаженными на нем короткими цепями. На все эти вопросы дадут ответ наши и последующие работы, когда будет исследована большая площадь. А пока меня интересует вопрос, где, по геологическим данным, можно ожидать промышленное золото и как более эффективно направить поисковые работы.
Дует резкий, порывистый ветер, холодно. Увлекшись работой, я торопливо зарисовываю рельеф.
— Пора спускаться. Потные мы, воспаление легких в момент схватишь, — ворчит Александр, стараясь спрятаться от ветра за камнями.
Мы быстро спускаемся, лакомясь по дороге сладкой прошлогодней брусникой.
Обрабатываем окрестные ручьи, но пока без существенных результатов — пробы почти сплошь пустые.
— Саша, давай мне лоток, попробую на той косе, где сливаются два ручья, взять последнюю пробу, — говорю я Александру.
Мы оба здорово устали, несмотря на то, что идем налегке, не захватив с собой даже ружей. Откровенно говоря, нам последние дни надоело их таскать — дичи нет, а ружья за день основательно оттягивают плечи и мешают работать.
Я иду впереди, и Александр молча шагает за мной. Обогнув густые кусты стланика, я выхожу на косу и останавливаюсь, как вкопанный. Навстречу идет тощий медведь. Мишка от неожиданности и испуга пытается встать на задние лапы для обороны, но, видя, что ему не грозит опасность, садится и подозрительно, с беспокойством смотрит на нас. Я стою настолько близко от него, что вижу зрачки его беспокойно бегающих глаз и клочья плохо вылинявшей шерсти.
— Саша, возьми нож и бей им по совку, — говорю я как можно более спокойным голосом, не оборачивая головы и не двигаясь, глядя в упор на медведя.
По опыту знаю, что медведи терпеть не могут упорного человеческого взгляда, спокойного голоса и звона металла. Услышав неприятный звон, мишка беспокойно заерзал. Его нервы, как видно, не выдержали, и было заметно явное его желание немедленно бежать, но, наверное, страх, что мы его схватим сзади, удерживал на месте. Потом он как-то боком отскочил метров на десять в сторону и опять сел.
Мы усилили шум. Тут уж мишка не выдержал, сорвался с места и, смешно закидывая зад, стремительно помчался от нас в гору.
Взяв пробу, мы возвращаемся в палатку.
— Теперь всегда буду таскать с собой ружье, — говорит, закуривая, Александр, — а то какой-нибудь медведь сдуру задерет или искалечит нас.
* * *Через три дня приходит Мика с каюром Данилой Корякиным. Они привели с собой восемь лошадей.
— Лучших получил, — хвастает Мика, спрыгивая с крупного белого жеребца — подарка вдовы якутки. Он любовно похлопывает спину лошади.
Пятого июня уже отправляемся в первый круговой маршрут, оставив продукты в высоком лабазе.
Спускаемся вниз по реке Бурустаху. Берем пробу со сланцевой щетки коренных пород. Широкое лицо Александра расплывается в радостной улыбке.
— Наконец настоящее золотишко вижу. Три года пустоту мыл! А тут золото, да еще в рубашке! — восхищается он, показывая мне явно промышленную пробу.
