Александр Иванов - Не жди, когда уснут боги
— Даже в командировке о дочери пекусь. Не то, что ты. Вон сколько накупила. Все свободное время моталась по очередям.
— Могла бы не мотаться.
— Это еще почему?
— У Вики и без того барахла полно. Растет, не успевая снашивать. Почти, новые платья идут на тряпки.
— Ну и что? Для единственного ребенка грешно жалеть.
— Роди второго. Вон демографы бьют тревогу. Скоро некому будет работать. Представь: мы уйдем на пенсию, а Вике вкалывать за нас двоих. И так — сплошь и рядом.
— Пустяки! — повела она мягким овальным, плечиком, словно муху прогнала. — Когда прижмет, человечество и не из таких ситуаций выкрутится. Приходится выбирать: или высокая рождаемость, или высокая производительность труда. Кто на что горазд.
Алексей попробовал улыбнуться. Улыбка получилась жалкой, невеселой. Да и слова прозвучали затем не язвительно, как хотелось бы, а вяло, даже, пожалуй, оборонительно:
— Рассуждать и выбирать женщины научились, а природную суть свою — побоку…
Сумка опустела. Алена выпрямилась. Казалось, она и не слышала, о чем говорит Алексей. Какая-то мысль все сильней завладевала ею. Мельком посмотрев на раскрасневшееся лицо Вики, она сказала:
— Я проголодалась. Пойдем на кухню, заодно и поговорим.
Алексей догадывался, о чем она думает. Пусть приблизительно, в общих чертах, но догадывался. Все это уже было, было не однажды, и все-таки именно сейчас дурное предчувствие медленно и неотвратимо вселялось в него. Он знал, какой предстоит разговор, но не знал, откуда ждать беду. Одеяльце слегка сползло с Вики, Алексей механически поправил его, не обратив внимания на то, что руки ребенка, которые он невольно задел, горели, как угольки.
Они сидели друг против друга, как сидели уже не один год, пили чай и молчали. За окном мутнело: надвигались сумерки.
— Итак, — сказал Алексей, — начинай.
Она вздрогнула, словно ее нежданно разбудили, но ответила спокойно, готовой фразой.
— Нечего начинать, пора закруглять эту глупую историю.
— Да? — Он сделал вид, что удивился.
— Конечно. Осталось только название — семья. Мы совершенно разные люди, какой прок, что под одной крышей? Кто от этого выигрывает — я? ты? Вика? По-моему никто. Надо решать. Зачем мучать друг друга?
— Раньше ты так не считала.
— Дура была, вот и не считала. Сколько времени потеряно! Я уже предлагала тебе: давай расстанемся по-хорошему. Какой смысл тянуть? Но ты, как репей, вцепился в устоявшийся быт и тебя не оторвешь.
Алексей смотрел на нее и думал, что она мало изменилась с тех пор, как они повстречались. Следит за собой, не распускается. Вся в братца. Гришка, тот никогда не наживет живота, разденется — мускулы, как у циркача, играют. Кстати, обещал зайти сегодня, и что-то нет, нет…
Вспомнился поход в горы, куда отправились они втроем. Надо сказать, что до знакомства с Зоей Гришка всегда присоединялся к ним. Это потом их троица распалась. Так вот, тогда они ходили в березовую рощу, раскинувшуюся на взгорье, неподалеку от вечных снегов. Перебирались через бурную речушку; ее воды осатанело прыгали, образуя серебристые облака брызг. Меж берегов были натянуты тросы, а на них люлька. Забрался в нее — и тащи, перебирая руками, себя и рюкзаки, к какому берегу пожелается.
Алексей сначала взялся переправлять Аленку. То ли подбадривало ее присутствие, то ли та сторона была пониже, но это ему удалось довольно быстро. Зато назад… Люлька проскользила до середины, застряла на провисших к центру тросах, и он, сколько ни бился, не мог продвинуться даже на метр. Кожа на ладонях слезла, бурлившая под ногами река вот-вот, казалось, слижет его холодной волной. Выручил Гриша. Обмотав трос рубашкой, он спустился к люльке. Вскоре перепуганная насмерть Алена перевязывала Алексею ладони и дивилась его мужеству. Всю ночь она просидела рядом, прижимая забинтованные руки, как ребенка, к своей груди.
Странно, думал Алексей, в то время Алена открыто, как бы с удовольствием выказывала любовь к нему, потом стала сдержанней, как бы стесняясь своих чувств, а уже потом находила любой повод, чтобы понасмешничать, а то и поиздеваться над ним. Пожалуй, окажись он сейчас в таком положении, как в тот раз, рассчитывать на поддержку бы не пришлось.
— Почему же ты не отвечаешь? — спросила она. На донышке глаз подрагивали незнакомые холодноватые искорки. С некоторых пор он замечал все больше незнакомого в своей жене. Правда, не столько внешнего, ибо видеться-то они виделись постоянно, и любая перемена воспринималась, как некий естественный процесс, слитый с ним самим, сколько глубинного тайного движения, которое не сразу становится явным, отражаясь в чертах характера и поступках.
Она повторила вопрос.
— Не знаю, как тебе, — сказал он, уводя глаза в сторону, к стенке, — но мне надоел этот каждодневный треп о разводе. От бескровных войн случаются инфаркты. Наступление вскружило тебе голову. Не забывайся. В таком деле нет победителей и побежденных. Лучше бы все заново…
— Поразительно! — воскликнула она. — И что тебя так держит?
— Все! — ответил он.
И это было правдой. Нелегко давалось ему любое приобретение, то, что начинало жить рядом с ним, он слишком тратился сердцем, душой, оставлял в близком кусочек самого себя и потому с такой неохотой, с таким скрипом шел на необходимые подчас потери. Разлад с друзьями, знакомыми, даже пропажа книги из семейной библиотеки — все это заставляло его мучиться, страдать.
Именно боязнь потерь, боязнь лишиться привычного, расстаться с тем, к чему прикипел всем существом, порождало в нем робкую веру в возможность наладить отношения с Аленой, делало его уступчивым, уязвимым.
И еще была память. У нее свои права, своя избирательность. Одни, перебирая минувшее, видят лишь срывы, неудачи, всякие житейские дрязги, а ему, Алексею, вспоминались больше случаи радостные, романтичные даже, осветляющие его сегодняшнее неказистое бытие. И он, как бы ненароком переступив настоящее, протягивал нить между прошлым и будущим и балансировал на этой нити, изо всех сил стараясь удержать равновесие.
Теперь все грозило рухнуть.
Они сидели друг против друга, перебрасывались фразами, за которыми теснились годы счастливых мгновений, взаимных недопониманий, обид и надежд, отступали в тень раздумий, опять вступали в разговор как вступают в глубокую воду, где можно выплыть, а можно и утонуть.
— Я уже все решила. Разменяем квартиру, и мы с Викой начнем новую жизнь, — сказала Алена.
— Как у тебя все просто получается, — усмехнулся Алексей. — Может, Вика со мной захочет остаться.
— Я мать, ребенок всегда остается с матерью.
— Ну, не всегда, положим…
— На что ты намекаешь? Когда мать ведет черт знает, какой образ жизни? Ко мне это не относится, а потому любой суд…
— Ха-ха! — злорадно перебил Алексей. — По логике вещей ребенка нельзя оставлять с тем, кто затеял раскол семьи. Если ты перекати-поле, то зачем Вике с тобой мотаться?
— У меня единственный ребенок и…
— У меня, у меня, — скорчив гримасу, передразнил он. — А у меня?
— Женишься, заведешь другого.
— Уверен, ты в тыщу раз скорей выскочишь замуж.
— Не твое дело.
— Конечно. А вот для Вики…
— Оставь Вику в покое! — глаза ее сузились, полоснули злым огнем. — Все равно будет по-моему.
— Как знать, — возразил он.
Они долго спорили, очень долго спорили о том, с кем же останется Вика. В ход шли всякие доводы: кто больше гуляет с ней, кто воспитывает в ней такие-то черты характера, а кто такие-то, кто балует ее, а кому по душе ее самостоятельность. Пустые пререкания, как бесцельное вращение жерновов, перемалывали все, что попадалось под руку.
Алексея бесила напористость жены. Получалось, что во всей семейной жизни она не видит ни единого светлого пятнышка, ей бросать ничего не жаль — встала, ушла и забыла. И будто бы на Вику только у нее права.
Вспомнилось, как она добивалась Викиного расположения. Едва он, обложившись книгами, садился за диссертацию, и нужные мысли вплотную обступали сто, как раздавался голос: «Алеша, поиграй с Викой, ей скучно». — «Ты же знаешь…» — начинал он. «Вика! — призывала она дочь в свидетели, — папе опять некогда побыть с тобой. Для своего ребенка он всегда занят». Она находила поводы постоянно подчеркивать это при Вике. «Видишь, папа зарядку делает, о собственном здоровье печется, а тебе и минутки не уделит». «Видишь, папа новый галстук купил, а тебе…».
Да, Алена не сомневалась, что Вика, если перед ней встанет вопрос, кого выбрать — отца или мать; предпочтет ее. Она ни секунды не сомневалась в этом. Потому и предложила, в конце концов:
— Пойдем, спросим саму Вику.
— Зачем будить человека? Спросим завтра.
— Нет, сейчас!
Алена решительно направилась в детскую. Включила свет; оба одновременно подошли к Викиной кроватке и склонились над ней.
