Анатолий Левченко - Пятьсот веселый
Но Генке неинтересно было даже и ругаться с Арвидом. После размолвки с Леной он чувствовал себя одиноким и никому не нужным.
А Лена кокетничала, как казалось Генке, со всеми, особенно с Владимиром Астаховым. Так и вертелась возле Марины. Ну, ясно для чего: чтобы попасть на глаза «этому красивому дядечке»!
Генка страдал. Ему казалось, что все видят, как он страдает, и от этого было еще больнее и обиднее.
Арвид, черт полосатый, радуется. Все время заговаривает с Леной, и она смеется, слушая его дурацкие шуточки.
Первый раз в жизни ревность больно сжала Генкино сердце.
— Гена! — вдруг услышал он голос Марины. — Гена, подойди, пожалуйста, сюда.
Марина сидела на чемодане рядом с Владимиром. При виде унылого Генки Астахов хотел сделать недоумевающее лицо, но у него ничего не получилось, и он пошел к двери курить свои шикарные сигареты. Ну, ясно, и Астахов знает об его, Генкином, позоре.
— Что случилось? — спросила Марина, когда Генка подошел к ней и стал так, чтобы Лена не видела его лица.
— Ничего не случилось. — Генка хотел сказать это спокойно, но голос предательски дрогнул. — Все в порядке.
— А ты помирись, — горячо шепнула Марина, обдавая его теплом карих глаз. — Леночка ведь тоже переживает. Я это чувствую. Не веришь?
Генка не верил. Но он обрадовался сочувствию. Добрая душа, Марина! Вот человек, ради которого можно сделать все. Если бы она только попросила о чем-нибудь!
— Спасибо, — поблагодарил Генка, немного воспрянув духом.
— Ура! Ишим! — заверещал Арвид. — На горизонте Ишим! Да здравствует ишимский базар!
Лена подошла к брусу и стала рядом с Арвидом, а тот разошелся пуще прежнего и без остановки сыпал свои плоские шуточки.
Генка пошел к другому брусу, где курил Владимир Астахов.
— Страдаешь? — спросил вдруг Владимир, хотя он никогда первым не заговаривал с Генкой.
— Я? Ничуть, — храбро соврал Генка. — Просто надоело ехать.
— А ты не горюй, — Владимир не поверил бодрому голосу Генки.
— Я и не горюю, — рассердился Генка, хотя Владимир говорил с ним очень мягко и доброжелательно. Раньше Генка обрадовался бы этому. — Все чепуха, кроме Москвы.
— Ну, ладно, страдай в одиночестве, — проговорил Владимир. — Иногда это полезно.
Поезд остановился, как всегда, бесцеремонно. Лена с испуганным криком повалилась на Арвида, а тот, счастливый и довольный, уберег ее от падения и победно оглянулся на Генку, чуть придержав девушку в своих объятиях.
— Пойдем, — буркнул Генка Арвиду, когда Лена пошла проведать отца. Она так и не взглянула на Генку.
Паровоз, пыхтя, отвалил от пятьсот веселого, а это означало для всех: можно не спешить, спокойно дойти до базара, никто не отстанет.
Солнце все так же нещадно палило с высоты, раскаленное добела. Генка посмотрел себе под ноги, и сердце его отметило, что и здесь, за тысячи километров от дому, растут такой же жилистый подорожник, та же лебеда и неприхотливая полынь. Ах, эти милые знакомые травы! Как они ухитрялись прорасти сквозь песок и гравий железнодорожного полотна? Как стойко они выживали там, где, казалось, невозможно было выжить.
— Вот так базар! — восхитился Арвид, окидывая взглядом прилавок под легкой крышей. — Чего здесь только нет!
Весь прилавок был заставлен ведрами, кастрюлями, горшками, кринками, чашками и тарелками. Для всей этой посуды, разномастной и разнокалиберной, даже прилавка не хватило, и многие торговки разместились на земле под открытым небом.
— Картошка! — завопил Арвид таким голосом, будто увидел не обыкновенную картошку, а ананасы или бананы. — Смотри, какая разваристая! И пар идет!
Сидевшим в основном на хлебе и воде ребятам базар показался сказочно роскошным. Дебелые тетушки в платочках на все голоса расхваливали свой товар, но без этого можно было и обойтись, потому что пассажиры пятьсот веселого хватали все подряд.
Генка купил большущую чашку картошки у тетки, которая показалась ему наиболее опрятной.
— Берите, ребятишечки мои, — скороговоркой застрекотала тетка, опрокидывая картошку на свежевымытый огромный капустный лист. — Картошечка у меня сладкая, земля на огородике с песком, вот картошка и получается вкусная да рассыпчатая…
А в это время Арвид уже ожесточенно торговался с теткой, перед которой стояла гигантская чугунная сковорода с жареными карасями. У торговки было плоское лицо, напоминавшее по форме рыбу, которой она торговала, а выпученные глаза тоже были как у рыбы, только что вытащенной из воды.
Ну как можно было после сухомятки, после многодневного поста устоять при виде золотистой поджаристой корочки, которая даже на взгляд казалась хрустящей и удивительно вкусной! Арвид торговался азартно, с плосковатыми шуточками-прибауточками. Тетка еще сильнее вытаращила глаза, ошеломленная таким потоком красноречия.
— Да бери ты, черт говорливый! — рассердилась, наконец, она, от злости маленькая пуговка ее носа зарделась, как вишня. — Бери или не мешай торговать. Не засти свет другим людям.
Арвид ловко схватил со сковороды двух самых лучших карасей, приблизил их к остренькому носу и зажмурился от наслаждения:
— Красотища! Вкуснятина! Но я шее равно хочу мяса. Мяса и зрелищ!
Последние слова Арвид выкрикнул так, что соседние торговки вздрогнули. А старуха, торговавшая чудовищно дорогими малосольными огурцами, перекрестилась и ахнула:
— Припадочный! Припадочный как есть!
Мяса на прилавках не было. Но тут ребята увидели устроившегося на отшибе мужика в кепчонке, такой рваной, будто он снял ее с огородного пугала и надел на себя специально для того, чтобы привлекать покупателей.
— Мясо! Свежая говядина! — ржавым голосом скрипел мужик. — Покупайте свежую говядину.
Он сидел на старом ящике, а на другом ящике лежал самодельный противень из толстенного железа. На противне виднелась груда жареного мяса, разрезанного на маленькие кусочки.
За торговцем, спиной к спине, сидел какой-то мужик, здоровый и молодой, судя по широким плечам и крепкой толстой шее. Мужик выпивал прямо из бутылки, запрокинув кудлатую голову.
— Почем? — поинтересовался Арвид, жадно оглядывая горку мяса, которое показалось Генке подозрительным, по крайней мере, оно мало походило на «свежую говядину».
Мужик медлил, не называл цену. Короткими пальцами, на которых поблескивала рыбья чешуя, он разворошил горку мяса, прикидывая на глазок покупательную способность по-тюремному остриженного долговязого мальчишки. Внешность покупателя не показалась ему внушающей доверие, и он лениво процедил сквозь зубы:
— Не возьмешь ведь. Топай отселева.
Но Арвида было не так-то легко отшить. Скороговорка его прямо-таки мелкой дробью посыпалась на продавца.
— Тьфу, анафема проклятый! — выругался мужик, улучив паузу. — Закрой свое поддувало! — Тут он разделил мясо на три кучки и назвал такую цену, что даже видавший виды Арвид позеленел от негодования.
— Ты шутишь, дядя?!
— Не хочешь, так топай туда, откуда принесло, голь перекатная. — Мужик безразлично поскреб щетину на щеках, медных от загара.
Генка стоял рядом с Арвидом, обе руки у него были заняты свертками с картошкой и рыбой. Он хотел вмешаться в спор, но тут подошли Владимир Астахов и Матвей.
— Мясо покупаете? — спросил Владимир, бросив брезгливый взгляд на неопрятного мужика и его товар.
— Говядинка у меня свежая, — заторопился мужик, прихорашивая руками кучки на противне: он сразу почуял денежного человека.
Владимир вдруг поднял тяжеленный противень и понюхал «товар».
— Говядинка, говоришь? — Слишком спокойный голос Астахова заставил торговца прижаться спиной к спине здоровенного мужика, опять запрокинувшего голову. — А почему она у тебя тухлая?
— Пшел отселева! — заверещал мужик. — Ходют тут всякие умники! Проваливай своей дорогой!
— Выбрось эту гадость, пожалуйста, — совсем тихо произнес Владимир, и даже Арвид, любивший скандальчики, растерянно отступил и прижался к Генке.
Торговец, схватив сидевшего сзади мужика за плечо, завопил:
— Гришаня! Твово дяденьку родного забижают!
— Кто это? — лениво отозвался пьяный, даже не оборачиваясь. — Вот я ему покажу кузькину мать.
— Пойдем со мной в милицию, — едва разжимая зубы, сказал Астахов. — Там с тебя хорошо спросят.
— Ой, лихо, Гришаня! Ой, лишенько! — взвизгнул торгаш, воздев к небу обе руки. — Допоможи своему дяде родному! — А сам в это время отходил, освобождая дорогу заступнику.
— Га! — зыкнул Гришаня и, наконец, тяжело встал, повернулся к Владимиру. Генке почему-то запомнились четкие черные брови на расплывшемся красном лице с толстыми губами.
— Этот, что ли? — спросил Гришка и сделал шаг в сторону Владимира.
— Этот, — услужливо и мстительно залепетал сзади торгаш. — Этот, Гришаня, этот!
