Сергей Снегов - Язык, который ненавидит
— Что я тебе говорил? Борис — златоуст! При капитализме он был бы лидером в парламенте, а у нас новатор в горном строительстве. Просто бери карандаш и записывай каждое слово!
Записывать рассказ Балкина я не стал, но постарался запомнить. И передам его своими словами.
Все началось с того, что Балкина с этапа сразу доставили в Нагорное отделение, населенное почти исключительно женщинами. Он никого в Норильске не знал, но лагерное начальство имело о нем исчерпывающие сведения строитель по специальности, сидит седьмой год, осталось три, трудился на многих объектах и был энергичен и деловит. А в бараке его предупредили, что он должен опасаться начальника зоны Брычникова — хам по поведению, зверь по жестокости, дубина по интеллекту.
Два дня Балкин вкалывал на общих работах, а утром третьего предстал пред грозные подслеповатые очи Ефима Брычникова.
Даже среди вохровских офицеров Брычников числился «здоровилой» и «железякой». Несколько незаурядных дел, совершенных незадолго до того, как его выбросили из партии и уволили с комбината, прославили имя Брычникова и в блатном мире. Знаменитого Моньку Прокурора, наотрез отказавшегося выходить на работу, Брычников самолично перевоспитывал в своем кабинете — Моньку после этого разговора на руках доставили в ОПП — местный Оздоровительно-профилактический пункт, более, впрочем, известный под скептическим наименованием «Отдел подготовки покойников». А когда «постельный шарик» Катька Крыса, вызванная для уточнения анкетных записей в личном деле, крикнула в качестве последнего аргумента: «Не трожь, говору, я же сифилисом больная!», Брычников бодро ответил, наращивая усилия: «Поделим пополам, нехорошо жадничать!» Если же к этому добавить, что язык старшего лейтенанта Ефима Брычникова исчерпывался несколькими словами, обслуживающими единственный глагол «дать», и сводился к неприхотливой вариации фразы: «Давай, а то дам!», то облик начальника Нагорного отделения станет ясен. Балкин не был человеком робкого десятка, но на рожон не лез. Он почтительно стоял перед Брычниковым и старательно придавал своему насмешливому от природы лицу идеологически выдержанный вид.
— Контрик? — прохрипел Брычников, не удовлетворившись внешним осмотром.
— Статья пятьдесят восьмая, пункт восьмой, через семнадцатую уголовного кодекса РСФСР, — мягко уточнил Балкин.
— Я тебе дам, контра! — завопил Брычников, стукнув кулаком по столу. Вредил, гад! Вредить не дам, понял?
Борису Балкину, закончившему кроме Харьковского Строительного института еще Военно-Строительную Академию, удалось сравнительно просто разобраться в «крикописи» начальника Нагорного отделения, как ее называл старик Никифорыч, дневальный конторы Рудстрой, в прошлом профессор-ассириолог, специалист по клинописным таблицам. Балкин на лету переводил в уме крики Брычникова на более привычный ему русский язык. В результате беглой расшифровки получилось следующее. Ему, Брычникову, начхать на дипломы Балкина, он готов сегодня же сгноить его, Балкина, на тяжелых работах, затаскать по штрафным изоляторам, натянуть ему на плечи деревянный бушлат. Он, Брычников, считает, что только так и следует обращаться с террористом, шпионом и диверсантом Балкиным. На время это придется отложить, но не радуйся, инженер, расправа от тебя не уйдет! Обстоятельства не во всем подчиняются Брычникову. На строительстве рудника — прорыв, нужно принимать срочные меры, а то всем достанется — кому по шапке, кому по заднице. Начальник строительства полковник Волохов уверен, что Балкин сможет добиться перелома. Для этого его и перебросили сразу в Нагорное. Сегодня же примешь самый отстающий десятый участок. Рабочие на участке — одни бабы, так чтоб все было в ажуре, понятно? Каждый вечер докладывай выполнение. А не дашь выполнения, пеняй на маму, что родила, больше винить некого! Чего стоишь, выпучив глаза?
— Разрешите идти выполнять, гражданин начальник? — почтительно осведомился Балкин. Он никак не мог отделаться от военной привычки стоять прямо и говорить четко.
— Давай! — разрешил Брычников, несколько смягчаясь оттого, что инженер, видимо, неплохо понял его технические указания по части строительства.
Балкин прежде всего направился в вещевую каптерку — он был опытный лагерник и знал, что никакое добро, как бы мало оно ни было, нельзя выпускать из рук, тем более такое богатство, как обмундирование первого срока, полагавшееся ему по новому чину. В скрипучей — от свежести — черной телогрейке и ватных брюках, в кирзовых сапогах, с начальственной папкой под мышкой, он прибыл на свой десятый участок и вступил в командование. Это событие было отмечено лихим матом трех девиц, разравнивавших площадку перед конторой.
— Начальничек! — кричали они. — Подженимся на крылечке. Не пожалеешь! Такое чудо покажем — сроду не видел! Или неверующий?
Балкин пробежал в свой новый кабинет, бросив на ходу:
— Я от праведной веры в женские чудеса до святости дошел! Каждый раз крещусь, как стаскиваю штанишки. Но сейчас некогда, хорошенькие, потерпите до другого случая.
Теперь уже не мат, а хохот несся ему вслед. Повеселевшие девицы снова взялись за лопаты, а Балкин вызвал бригадиров и открыл совещание. Отчаянное положение десятого участка вскоре стало ему ясно во всех подробностях.
— Мужиков на нашем объекте нет, а что с женщин спросишь? — сказал один из бригадиров. — Еле-еле по полнормы наворачивают.
— Хахаля мешают, вот причина, — мрачно добавил второй.
— Какие хахаля? — не понял Балкин.
— Расконвоированные, — пояснил бригадир. — Мужики из других зон. Лбы. Им бы спать после своих ночных и вечерних смен, а они, взамен сна, на горе по кусточкам и поджидают марух. А те только об этом и болтают, как бы выскочить к ним. Не до работы…
Слово взял третий бригадир:
— Погубит нас любовь! В производстве нет вреднее любви. Я считаю так: нагнать комендантов и свернуть любви шею.
— А штрафы не применяете? — поинтересовался Балкин.
— Штрафуем! — отозвались бригадиры хором. — Бригада на уменьшенном питании, как злостно невыполняющая нормы. А толку нет. Хахаля сами недоедают, а притащат своим марухам пайку-другую.
— Понятно! — бодро сказал Балкин. — Ситуация нелегкая. Ничего, как-нибудь перебедуем. Теперь попрошу вас пробежаться со мной по рабочим точкам.
На участке работало около ста женщин. При виде нового начальника, окруженного бригадирами, они торопливо хватались за лопаты, кирки и носилки. Но Балкин наметанным глазом строителя легко определил, что усердие показное. Уже один вид ржавого инструмента свидетельствовал, что пользуются им без особого старания.
— Нелегкая ситуация! — повторил Балкин еще веселее и повернулся к бригадирам. — Где тут у вас парк культуры и отдыха со спальными местами для влюбленных?
Его провели по склону горы — на вершине ее шло строительство рудника и находился балкинский десятый участок. Склон был густо прикрыт карликовой ольхой и рахитичными березками. Далеко внизу, вдоль ручья, тянулись проволочные заборы, отделявшие производственную зону от остального мира. Горный лесок казался пустым, только на некоторых кустиках позвякивали тундровые синички.
— Это самое! — хмуро сказали Балкину бригадиры. — Прячутся здесь, подлюги!
Неплохое местечко! — одобрил Балкин. — В солнечную погоду загорать можно!
— Или мы ее, или она нас! — повторил один из бригадиров. — Столько зла от любви, просто не поверишь!
Пока они разговаривали, осматривая гору, в воздухе потемнело и над строительными участками рудника вспыхнули прожекторы. У конторы гулко ударили в подвешенный рельс — дневная смена закончила работу.
И тотчас же мертвый лес ожил. Из кустов, из-под березок, из лощинок выползали парни в бушлатах и телогрейках, с котелками в руках, с буханками подмышками. А навстречу им с вершины посыпались кричащие, визжащие и хохочущие женщины. В общий гам ворвались пронзительные голоса неизвестно откуда возникших комендантов, с усердием разгонявших парочки. Теперь вся гора гремела, ругалась и целовалась, и ликовала. Потом прогудели новые удары по рельсу — приказ строиться в колонны к разводу. Неистовые голоса комендантов стали покрывать прочие звуки. Женщины пробегали мимо Балкина с дарами возлюбленных, сверкая на него веселыми глазами.
— Начальничек! — кричали они задорно. — Чего бельмы вылупил? Завидки не берут?
— Как вам это нравится? — безнадежно сказали бригадиры, когда все опять стихло. — Попробуй в этих немыслимых условиях выгнать запланированную производительность…
— А высокая производительность есть решающее условие победы нашего общественного строя, — насмешливо пробормотал Балкин. И добавил решительно: — Считаю, что вами допущен коренной ляпсус в толковании высочайших философских категорий бытия, и именно от этого проистекают производственные беды. Покорить природу можно, лишь покоряясь ей!
