Исай Давыдов - Девушка моего друга (сборник)
Начальственность чувствуется в каждом его шаге, в каждом жесте. Надя проходит за ним. Она тоненькая, высокая, даже чуть-чуть выше меня и намного выше Ширкова. Наверняка она могла бы запросто, не поднимаясь на цыпочки, разглядеть во всех подробностях лысину Ширкова, если бы вдруг у нее появился к этому интерес. От этой мысли мне становится смешно, и я
задерживаюсь в коридоре, чтобы согнать с лица непрошенную улыбку.
И Ширкова и Надю дождь слегка прихватил. На их одежде крупные расплывшиеся пятна дождевых капель.
Я сажусь на кровать, гости — на стулья возле нее, и Ширков бережно кладет на стол кулек, из которого выкатывается яблоко.
— Вот мы тут тебе принесли...
Я смущенно благодарю. Мне очень неловко. Когда я сам приношу гостинцы больным— это вроде в порядке вещей. А вот когда мне приносят — делается как-то не по себе.
Ширков неторопливо, по-хозяйски, оглядывает комнату, задерживаясь глазами на каждой вещи, как бы оценивая ее. Надя с жалостью смотрит на мой гипсовый сапог и тихонько спрашивает:
— Больно?
— Сейчас уже нет, — спокойно отвечаю я.
— Совсем не больно? — Надя явно удивлена.
— Совсем не больно, — подтверждаю я. — Только сильно наступать, конечно, нельзя, поворачивать
там и всякое такое. А если осторожно — ничуть не болит.
— Значит, перелом не очень большой?
. — Так себе... Средненький.
Я замечаю, что Ширков с. интересом прислушивается к нашему разговору. Когда я замолкаю, он четко, немного скрипуче спрашивает:
— Ну, а что врачи говорят? Работать-то будешь?
— А куда же денусь? — с улыбкой отвечаю я. Конечно, буду!
— Вообще-то, понятно, будешь, — соглашается Ширков. — А на высоте?
— И на высоте буду. — Я пожимаю плечами. —Заживет же нога!
— Да по-разному заживает. — Ширков задумчиво чешет затылок.
— Бывает, после такой заживки профессию приходится менять.
— Обойдется!
Я говорю это как можно равнодушнее, но сам снова:
начинаю беспокоиться: а вдруг действительно не смогу работать на высоте? Вот ведь и Ксеня интересовался этим у врача... Что же это — с бригадой расставаться?
Впрочем, лучше об этом не думать. Все равно, думай не думай— ничто не изменится. Снимут гипс, тогда видно будет.
Я спрашиваю Ширкова и Надю о делах на стройке.
— Хорошие дела! — солидно отвечает Ширков. — План четырех месяцев выполнили на сто три и четыре десятых процента. Это по генподряду. А своими силами еше больше — на сто двенадцать.
Ширков так же солидно, с гордым видом умолкает, и я понимаю, что он дал, по его разумению, исчерпывающую характеристику положения на стройке. Я рад, конечно, что у нас хорошие проценты, но меня интересуют не они. Ширков же, видимо, ничего больше рассказывать
не собирается.
Надя чувствует какую-то неловкость и начинает торопливо говорить о делах в своей бригаде. Я вежлива слушаю. Ее бригада штукатурит новую больницу именно в эти дни — морг. Я понимаю, конечно, трудовой энтузиазм штукатуров, но почему-то сегодня он меня не волнует. Наверно, потому, что ни в новую больницу, ни тем более в морг я пока не собираюсь.
Видимо, Надя понимает, что говорит что-то не то, и растерянно умолкает на полуслове.
Теперь на выручку к ней бросается Ширков. Он начинает расспрашивать меня, кто за мной ухаживает, где и кем работает тетя Катя, как она ко мне относится и почему я не могу жениться, пока живу в этой комнате.
Я, как могу, объясняю ему, намекаю на отношение тети Кати к Валюшке, да и вообще, говорю, комната не моя, а если бы и была моя, то в одной комнате с теткой жить молодоженам неудобно.
— Оно, конечно, лучше бы отдельно,— замечает Ширков.— Да сейчас многие живут вместе. Не хватает...
Мне вдруг начинает казаться, что Ширков и Надя пришли вовсе не для того, чтобы меня навестить, а для того, чтобы подготовить меня к отказу. Видимо, комнату мне давать не собираются. Верить этому не хочется, потому что верить — страшно.
Вначале я хочу прямо спросить об этом Ширкова.
Потом соображаю, что он может обидеться: вот, мол, пришел навестить человека, а он...
Я пытаюсь перевести разговор на другое: говорю о сегодняшней грозе, о кинокартине «Чистое небо», которую успел посмотреть, пока нога еще была цела. Надя невпопад отвечает мне и все время оглядывается на Ширкова.
Ширков молчит и только время от времени важно кивает. Надя снова смотрит на меня, и я вижу,
что взгляду нее очень уж сочувствующий. Толи ей жалко меня, потому что я сломал ногу, то ли просто она знает такое, чего я не знаю.
От всего этого мне становится как-то не по себе, и я, честно говоря, уже не рад, что они пришли.
Мы неловко молчим. С улицы доносятся уходящие раскаты грома. Дождь кончился. Сквозь тучи снова прорывается солнце.
В это время в коридоре щелкает замок. Я понимаю, что пришла с работы тетя Катя, и очень рад этому.
Все какая-то разрядка.
Тетя Катя входит в комнату, я знакомлю ее с гостями, и сразу же вслед за этим она извиняется, убегает на кухню и гремит там чайником.
Ширков долго и тяжело глядит ей вслед, на дверь, -явно что-то соображая, потом медленно поднимается и скрипуче произносит:
—Ну, мы пойдем. Пора.
—Да куда вы спешите? —говорю я. —Сидите. Чаю сейчас попьем...
—В другой раз, —твердо говорит Ширков. —Сейчас нам некогда.
И он протягивает мне руку.
Мне остается только попрощаться. Они выходят из комнаты. Я слышу, как в коридоре их еще пытается убедить в чем-то тетя Катя. Скрипучий голос Ширкова произносит нечто неразборчивое, и вслед за этим хлопает выходная дверь.
—Как не с добром приходили, —говорит тетя Катя, входя в комнату. —Не люблю я, когда гость откушать боится.
На другой день после работы ко мне буквально влетает Володька Красулин. Глаза у него вытаращены, на лбу и на конопатом носу блестят крупные капли пота.
Он забывает поздороваться и сразу выпаливает:
—Генка! Надо действовать!
—Как? Зачем?
—Сейчас расскажу! —Володька бухается на стул и ловит ртом воздух. —Фу! Знаешь, как мчался?
Я наливаю ему стакан воды. Он залпом выпивает его и начинает вытирать носовым платком пот. Затем, наконец, произносит:
—Тебе не хотят давать комнату!
—Почему?
Я говорю это резко и сразу же вспоминаю вчерашний визит Ширкова. Неужели я был прав?
— Никто ничего толком не знает, —говорит Володька.
—Принес эту новость после обеда Кельба. Его жена печатала списки. Ты из них вычеркнут.
Жена Кельбы работает машинисткой в конторе стройки. Значит, новый дом уже делят! Почему же меня вычеркнули?
Я снова задаю этот вопрос Володьке. И он снова отвечает:
—Я ж тебе сказал, что никто толком ничего не знает.
Мишкина жена вроде поинтересовалась в постройкоме, почему тебя вычеркнули, а ей сказали, что неизвестно:
будешь ты теперь работать на стройке или нет.
Надо, мол, вначале обеспечивать твердые кадры, а с тобой выяснится потом.
—Кто это ей сказал?
—А черт его знает, кто! Во всяком случае, не Ширков.
Она его не видала.
—Чепуха какая-то! —говорю я. —Не верится!
—Вот и мы то же самое сказали! Ксеня расшумелся.
Я, говорит, схожу в постройком, я им покажу! Он специально и ушел пораньше. Чтобы Ширкова застать. Наверно, оттуда к тебе придет.
Я облегченно вздыхаю. Раз за это дело взялся Ксеня, значит, все будет в порядке. Он пробьет, что
угодно.
Мы долго сидим с Володькой, играем в шахматы, пьем чай, болтаем и ждем Ксеню. А его все нет.
Приходит Валюшка. Володька сразу глядит на часы, прощается и уходит. И тетя Катя уходит
в магазин. Я целую Валюшку и все прислушиваюсь: не раздастся ли в коридоре звонок. Но звонка
все нет.
—Ты ждешь кого-то? —спрашивает Валюшка.
—Да нет! —Я бодро улыбаюсь. —Просто боюсь, чтобы тетя Катя не застала нас врасплох.
—Я услышу! —Валюшка гладит мои волосы.
Я не говорю ей ничего о комнате. Мне не хочется расстраивать Валюшку. Она сегодня такая радостная...
Я жду, что вот-вот раздастся звонок, придет Ксеня и скажет, что все в полном порядке. Тогда можно будет и рассказать.
Но Ксеня в этот вечер так и не приходит.
На другой день Володька снова прибегает ко мне после работы и рассказывает, что Ксене в постройкоме обещали все уладить, и волноваться мне не о чем. Ксеня, мол, так и сказал: волноваться Генке не о чем.
—Чего ж он сам-то не пришел? —спрашиваю я.
—А он разве у тебя не был? —Володька удивленно
таращит на меня свои голубые глазищи.
-—Не был.
—Странно! Я думал, был. Ну, может, не успел. Ничего!— Володька ободряюще хлопает меня по плечу.— Сегодня зайдет. Может, с девочкой там свидание было назначено... Не у тебя же одного...
