Павел Федоров - Пограничная тишина
— Я же завтра уезжаю, — с тихой грустью проговорила Настя.
— Это я знаю, — вздохнула Валя.
— Уеду и выйду замуж.
— Будет врать-то...
— У меня, Валечка, и жених уже есть.
Погладив сестренку по голове, Настя повернулась на спину и закинула руки на затылок.
— У тебя есть жених? — Валя быстро вскочила и облокотилась на подушку.
— Я ж тебе сказала.
— Ну да? Ты, наверное, обманываешь?
— Нет, Валечка милая, не обманываю, — ответила Настя с глубоким вздохом.
— А мама с батей знают?
— Мама знает, а батя еще нет.
— А чего же ты мне раньше не сказала? Он очень красивый, да?
— Он хороший, Валя.
— Кто он такой? Рыбак?
— Нет. Офицер, Валя, пограничник. Он сегодня к нам приходил.
— Приходил? А чего ж ты мне его не показала?
— Я не знала, где ты была. Ты еще увидишь его.
— Значит, офицер, пограничник... Это которые в зеленых картузах, да?
— Не в картузах, а в фуражках.
— Вот это здорово! — не обращая внимания на замечание сестры, продолжала Валя. — А ты знаешь, какие пограничники герои? Ой-ей-ей! Я про Карацупу читала. Они разных бандюков и шпиенов ловят. Да так ловко! Ты знаешь? Ой!
Не находя слов, Валя легла поперек постели, уткнувшись подбородком в теплый живот сестры и, гладя ее сильную, тугую руку, тихо спросила:
— Ну и как же ты теперь будешь?
— А пока никак, Валя.
— Ты станешь скоро жена... А когда свадьба?
— Не знаю, Валя. — Настя ворошила в темноте мягкие Валины волосы...
Вдруг во дворе залаяла собака. Сестры вздрогнули и крепче прижались друг к другу.
Настю охватило тревожное чувство. Пес лаял каждую ночь, чаще всего попусту, но сегодня, как это бывает со счастливыми и впечатлительными людьми, Настя испугалась. Она боялась теперь всего, что могло омрачить ее неожиданную радость.
— Косматый на кого-то лает, — прошептала Валя.
— Ну и пусть брешет...
— Там кто-то пришел, — сказала Валя.
— Я сейчас посмотрю, — проговорила Настя, пытаясь подняться с постели.
— Не ходи! — запротестовала девочка и вцепилась в Настю.
— Погоди. Я только в щелочку погляжу.
Настя легонько отстранила сестренку и подползла к двери.
Из-за темной горной вершины всплывала луна. По двору разливался ее бледноватый свет и озарял изгородь. По ту сторону, у калитки, виднелась какая-то фигура в фуражке с высоким околышем. В отблесках луны светились на плечах погоны.
— Это он, Валя, — дрожащим голосом проговорила Настя и, схватив платье, стала торопливо надевать его.
— Кто это? — испуганно спросила девочка.
— Пришел все-таки, — как в забытьи ответила Настя.
— Я тебя никуда не пущу, — запротествовала Валя.
— Ну что ты, глупенькая! Это же Миша, жених мой. Понимаешь?
— А может, это не он, — вздрагивая воем телом, шептала Валя.
— Я тебе говорю, что он. Ложись в постель...
— Нет, я не лягу. Чего он ходит ночью? Мог бы днем. Я тоже на него посмотреть хочу.
— Завтра посмотришь. Он хороший. Миколке значок подарил. А ты молчи. Можешь в дырочку поглядеть... Только маме ни слова, чуешь?
— Да, чую...
Настя тихонько открыла скрипнувшую дверь, чувствуя, как трясутся у нее и подкашиваются колени. После разговора с матерью она не переставала думать о Михаиле ни одной минуты и не сомневалась, что это он. Смело подойдя к калитке, Настя отдернула задвижку и подняла глаза. Сердце дрогнуло и замерло. Перед ней стоял Пыжиков.
— Это вы? — проговорила Настя одними губами.
— Я, Настя. Пришел... Не ждали? Здравствуйте! — ловя ее руку и горячо дыша в лицо, проговорил Петр.
Он не рассчитывал, что ему удастся встретиться с Настей в такое позднее время. Прежде чем подойти к калитке, он долго бродил по улице и около дома. Сейчас ему показалось, что девушка предчувствовала его приход и, очевидно, ждала. Ведь Ромашков предупредил ее, что Петр здесь. Выходит, зря он его обидел.
— Вы знали, что я приду? — переспросил Пыжиков, беря Настю за руку. Рука была теплая, но вялая, словно неживая.
— Я ждала... Я думала... — шептала Настя вымученным голосом.
— Я знал, что вы будете меня ждать, — уверенно сказал Петр.
Ее волнение он принял на свой счет и попытался неловко обнять девушку. Она испуганно отстранилась. Рука ее вдруг сделалась жесткой и упругой. Она настойчиво высвобождала ее, а он не хотел отпускать. Там, у моря, однажды при прощании он поцеловал ее. Настя тогда засмеялась, погрозила ему пальцем и убежала. Казалось, повод для более интимных отношений был, и Петр перешел на «ты».
— А что ты думала?
— Я думала, что...
— Думала, не приду? Я бы всю ночь, Настенька, простоял у калитки! Ходил бы под окнами до самого утра... Ты знаешь, что я тебя люблю и мне многое надо рассказать. Пойдем где-нибудь присядем.
— Нет. Я никуда не пойду. — Настя покачала головой и почувствовала, что начинает вся дрожать. В воздухе было прохладно и сыро. Но Петр ничего не замечал.
— У вас, наверное, в саду скамейка есть. Идем, мне очень нужно поговорить. Я пришел сказать тебе...
— Говорите здесь. В саду мокро.
— Все это пустяки! Важно, что мы встретились. Здесь, в этом далеком лесном углу, скрестились наши дорога и, мне кажется, — навсегда... Это я и хотел тебе сказать. Я многое передумал, Настя. Нет слов, как я рад, что вижу тебя. А как ты?.. Почему ты молчишь?
— Мне нечего сказать, Петр Тихонович.
— Странно что-то вы говорите... — опять официально и настороженно проговорил Пыжиков. — Вы же меня ожидали, знали, что я приду?
— Нет, Петр Тихонович, я вас не ждала.
— Вот как! Это правда?
— Зачем мне обманывать вас?
— Но вы так быстро вышли...
— Мне показалось... Я думала... Я решила, что это не вы, а... — кутаясь в шаль, Настя отвернулась и смущенно взялась за ручку калитки, словно намереваясь ее закрыть.
— Значит, вы ждали кого-то другого? — осененный догадкой, спросил Петр.
— Да, — твердо ответила Настя.
— Кого же?
— Я думала, что это... капитан Ромашков.
— Ромашков?! — от его голоса, казалось, дрогнула калитка, закачалась на своих колышках невысокая изгородь.
— Не кричите. Услышат...
— Ромашков? — повторил Петр. — А зачем ему тут быть?
— Затем, что он мой жених. — Настю тяготила эта совсем ненужная встреча, и она решила прекратить ее.
— Вы просто смеетесь надо мной. Это шутка! — не верил Петр.
— Нет, Петр Тихонович, такими вещами не шутят. Прощайте и не обижайтесь... Так случилось...
— Не верю! Не верю!
— Не Шумите. Мама проснется.
Настя захлопнула калитку и стремительно побежала к сараю.
Ухватившись за изгородь, Петр смотрел ей вслед и видел, как мелькнула за скрипнувшей дверью темная шаль. Он вспомнил веселую, задорную улыбку Насти, ее милые, лукавые глаза и только теперь вдруг понял, как дорога ему эта смелая девушка, выросшая здесь, в далеких Дубовиках.
Пошатываясь, Петр пошел от калитки прочь, растаптывая сапогами липкую грязь и выщербленную луну, блестевшую в круглых лужах. «Когда же он успел стать женихом?» — мучительно думал Пыжиков. Боль и обида терзали его. «Ведь никогда он там не встречался? Знал, что я встречаюсь с ней, сам же предлагал жениться, и вдруг такая подлость! Все выскажу, что я о нем думаю, — и конец...»
Так, плывя в хаотическом потоке несуразных мыслей, Петр тяжелой походкой прошел улицу из конца в конец. Растрепанный и грязный, он ввалился в сельсовет и остановился около сидевшего за столом Ромашкова. Глядя на него усталыми, поблекшими глазами, он в упор проговорил:
— Выйдем на минуту. Мне с тобой поговорить надо.
— Что-нибудь случилось?
— Да. Выйдем! — требовательно повторил Пыжиков. Ромашков взглянул на него и понял все.
— Хорошо. Давай выйдем.
Поднявшись со стула, Михаил вышел первым. Петр последовал за ним. Поглядывая на сильную, широкую спину Ромашкова, снова злобно подумал: «Не прощу! Нет!»
Притаптывая мокрую землю, вдоль забора ходил часовой, задевая сырыми полами плаща кусты жухлого бурьяна. Над плечом часового, покачиваясь, торчал конец ножевидного штыка, будто собирался проколоть висевшую над ним луну. Солдат прошагал дальше, а раскосый небесный глаз, окруженный мигающими звездами, спокойно плыл в далеком холодном пространстве.
Выбрав сухое место, Ромашков присел на верхней ступеньке крыльца. Но Пыжиков снова заартачился и стал возражать.
— Ты, брат, какой-то шальной. Садись и говори, — настаивал Ромашков. — Придумал ночное объяснение.
— Я тебе сегодня все объясню... — с угрозой в голосе ответил Пыжиков.
— Послушаю.
— Здесь нельзя. Хочешь, чтобы все солдаты знали? Пройдем дальше.
Довод был основательный, Михаил возражать не стал. Они прошли через калитку на улицу и сели на скамье.
