Борис Дубровин - О годах забывая
Наташа смотрела на кусты саксаула, на глинистую, потрескавшуюся землю, слушала шорох мотора. Все ее существо кричало: «Нет, неправда! Не может быть, чтобы это был Георгий, нет, нет! Ложь! Какая-то путаница, двойник! Выдумывает эта женщина! За что на меня так жизнь навалилась? Он же — отец моего ребенка! Мало ли Георгиев Огарковых! Да и объективно ли она передает?! Любой проходимец мог воспользоваться его именем и фамилией. Бывают же такие случаи!»
Машина подпрыгнула на колдобине. Людмила Константиновна внимательно оглядела свою спутницу. Наташа сидела с отсутствующим выражением, якобы не слышала из сказанного ни слова.
«Как она ему сказала? Убирайтесь вон?! Убирайтесь сейчас же вон! Да быть того не может!.. Но если это он? Неужели до этого дошло? Нет! Все выдумка!» Наташа обернулась к Людмиле Константиновне, решив опровергнуть клевету об Огаркове, но вдруг вспомнила, как Огарков, забрав у нее последние деньги, бросил беременную, оставил без гроша. «Он и ушел-то с важностью непререкаемого собственного достоинства. И тогда он так же, как и у Людмилы Константиновны, дважды пересчитал и дважды осведомился, не требуется ли расписка! Он! Подлец!» А в памяти всплыло и другое: объяснение в любви, поэтичные вдохновенные слова о пустыне, его прикосновения. Она поморщилась, не находя Георгию оправданий.
— Вы что-то хотите сказать? — встревожилась Людмила Константиновна. — Вам плохо? Остановить машину? Или ударились больно?
— Боль забывается, привычка — нет! — впервые за всю дорогу подал голос пожилой, с орлиным носом и тонкими, нервными крыльями ноздрей, шофер Расул.
— При чем тут привычка? — не глядя на него, пойманная на мыслях о Георгии Огаркове, отчужденно огрызнулась Наташа и невольно опять поморщилась.
— Так… к слову вставил, думал о своем. Ездит тут один… в чесучовом костюмчике с портфельчиком. Такой оратор! Оратор-моратор, а верблюда под ковром не спрячешь! Видно сразу: где плов, там и он.
— Мало ли вокруг людей в чесучовых костюмах? — не глядя на шофера Расула и не видя ничего, неприязненно отозвалась Наташа, надеясь, что Расул наконец-то замолчит.
Крылья ноздрей саркастически взлетели, орлиный нос сморщился, Расул рассмеялся:
— Мало-немало, а только все беды человека от его языка. Ну зачем он обещал устроить меня личным шофером к начальнику главка? Я его и так бы угостил. Я — человек не жадный. Расула все знают. Правда, Людмила Константиновна?
Людмила Константиновна, потеплев, кивнула: когда убирают бахчи, привозит он в детдом целую машину арбузов. Просто так, бесплатно, от души. «Желание ребенка — сильней приказа падишаха или даже моего начальника», — всегда говорит Расул и своей рукой разрезает самый здоровенный арбуз, раздает ломти детям и уезжает.
«Скорей бы эта дорога кончилась!» — думала Наташа.
Все трое молчали. Людмила Константиновна не знала как лучше начать разговор об Атахане, и решила подождать, пока Наташа успокоится.
Мотор зафыркал, зачихал, поперхнулся. Машина остановилась. Расул выскочил из кабины, открыл крышку капота, поколдовал, захлопнул крышку и ласково пристукнул:
— Не подыхай, ослик: придет весна, вырастет трава!
И машина понеслась.
— Ай, — покрутил он жилистой рукой, — чесучовый-месучовый! Он и собаке кусок хлеба должен. Хватит о нем, — сказал и опустил руку на баранку руля.
Потянулись пески, барханы, верблюжья колючка. Какая-то шустрая синекрылая птаха наискось пролетела над ними и взмыла к опаленному небу.
«Как быстра эта пичуга! Как детство… Давно ли мы с Игорьком играли у маминых ног? Давно ли Игорек из пластилина слепил первый «ястребок»? А я… давно ли качала свою первую куклу? И вот уже Юлька… Вот уже я — без пяти минут врач. Врач… Выручу ли ребенка? А как Павлик? Что подумал Атахан, прочитав мое письмо? Может, хорошо, что я не догнала машину, не отобрала, не разорвала свое послание. Какой беспомощный и отчаянный Павлик! А с Юлькой — рыцарь!»
— Людмила Константиновна! Нет… Нет… Это, наверное, совпадение. Мне сказал один славный мальчонка… у него мама… Э, да нет…
— Совпадение? — заинтересовалась и напряглась Людмила Константиновна. — Какое совпадение?
— У вас дети есть?
— Очень много. Вот Байрамов…
— Атахан Байрамов? Он — бывший детдомовец! — усмехнулся шофер Расул. — Мне о нем Салих говорил, а Салих самого Кулиева возит. Жаден очень Атахан: ловит змей и сбывает их подороже! И замкнутый! Деньги, видно, в кубышку прячет. Сам в старой пограничной фуражке да в гимнастерке стираной-перестиранной щеголяет. И все молчит. Нет чтобы выпить! Или закурить! Святоша! И все молча! Так Салих говорит.
— Ну, знаете, — оборвала его Людмила Константиновна, обращаясь не к шоферу Расулу, а к Наташе. — Молча? Так сердце не скатерть, перед всяким не расстелешь.
— Но Салих говорит, что он смелый… Один на один со змеей! Такой смелый и из камня хлеб добудет, не то что… Но ведь все копит, говорит Салих, все ловит и продает. К нему из Ташкента за змеями большие люди приезжают, большие деньги платят.
— Болтун твой Салих! Так и передай ему!
— Салих? Никогда! Салих… если сказал, так и есть! Салих говорит: Атахан каждое утро зарядку делает, отрабатывает точность реакций, как будто гюрза разбирает, физкультурник ты или нет! Вот смех: в пустыне чудак в трусиках делает физкультурные упражнения! Умора! Так каждое утро. Даже в воскресенье! Не все винтики-минтики у него на месте. На курорте-мурорте — пожалуйста, а в Каракумах!.. — Он расхохотался, всплеснув руками, отчего машина слегка вильнула в сторону. — А на бритье Атахан свихнулся, — продолжал потешаться Расул. — Очень важно змеям, чтобы их ловил гладко выбритый физкультурник! Нет, змеи до добра не доведут!
— А знает ли ваш Салих, который возит самого Кулиева, что подлинное благородство молчаливо?
— Что? — не очень-то понял Расул.
— Настоящее благородство молчаливо, — с вызовом повторила Людмила Константиновна, посмотрев на орлиный профиль Расула.
— Не понимаю, почему настоящее благородство молчаливо? — недоуменно подняв плечи, спросил Расул.
Наташа задумалась.
— А потому, что все деньги, полученные за проданных змей, и часть денег от своей зарплаты бурильщик Атахан Байрамов отдавал и отдает мне.
— В чем же благородство? — наступал Расул. — Вы ему — не мать, он отдает вам их на хранение, не доверяет сберкассе. Салих и говорит о кубышке. Прав-то Салих…
— Много знает ваш Салих!
— Много-немного, а правду знает!
— Да, послушайте! — И они услышали историю сиротской жизни и судьбы Атахана.
Несколько сбивчиво передала все это Людмила Константиновна, добавив, что Атахан на свои средства содержал человека, ни имени, ни фамилии которого не знал. Один из «крестников» Атахана работает на нефтепромыслах, а второй, Курбан, подпал под влияние этого Георгия Огаркова. А тот, говорят, бросил жену с ребенком, потом обещал на ком-то жениться, набрал денег в долг и исчез. А теперь развращает Курбана. Каково Атахану? Он и змей ловил, чтобы больше денег посылать своим стипендиатам…
— Как, как? — Пораженная Наташа не сразу приходила в себя, не в состоянии была совладать с нежностью, разбуженной повествованием о судьбе Атахана. — А как же он посылал деньги?
— Деньги переводил на меня, а я посылала! У нас целый штаб: бывшие воспитанники помогают новым воспитанникам встать на ноги. Мы раз в год собираемся, определяем сумму помощи, вот и все…
— А как же это началось?
— Атахан предложил, и все подхватили. У нас такие люди выросли! Ученые, артисты, офицеры, даже один генерал, пограничники, нефтяники — герои! Атахан — мужественный, хороший человек. Он усыновил русскою мальчика…
— А почему же… почему же никто, кроме вас, ничего не знает? Почему же… Почему же Атахан ни слова об этом… никому? Почему?
— Боюсь я высоких и громких слов, презираю эти шаблоны мнимой мудрости. — Людмила Константиновна смотрела в окно, вспоминала годы детства, отрочества, юности Атахана и многих таких, как он. Вот отчего она тщательно выбирала выражения и не торопилась с окончательным ответом.
— Так почему же он молчал?
— Подлинное благородство… молчаливо. Ведь людей определяют их дела и поступки, а не громкие фразы и показуха.
Теперь Наташа всполошилась: Людмила Константиновна может узнать, кем приходится Огарков Юльке… И впервые для Наташи имя Огаркова прозвучало пощечиной.
Но так бывает — молчишь, долго молчишь о самом сокровенном и вдруг в дороге откроешь попутчику все. Может, и не случайно просыпается желание высказаться. Может, попутчик чем-то вызвал доверие… И Наташа заговорила:
— По призыву комсомола двинулся Георгий Огарков в пустыню, а я за ним. Вернее, он очень хотел остаться в Москве, его бы могли оставить из-за меня… Но я, неожиданно для него, поехала. За дальней дорогой Огаркову грезился длинный рубль. Начал он метаться с промысла на промысел. А я не согласилась: мне понравилось там, куда нас направили. Одним словом, узнав, что я и после рождения ребенка не уеду никуда, Огарков бросил меня… Долго рассказывать… да и жутко. Чуть не повесилась… Но Кулиев Кара Кулиевич — он тогда, после демобилизации, парторгом на промыслах был — место мне нашел в больнице, заставил, да-да… заставил жить, помог на вечернее отделение в мединститут поступить. Он и доктор наш Тахир Ахмедович много для меня хорошего сделали… Диплом на днях получу! И махну в Каракумы. Хочется побольше пользы принести людям. А для чего же еще жить, если не для этого?
