Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи
Воронцова. Как странно то, что вы говорите. (Замолкает.) Что я? (Смотрит на море.) Как быстро темнеет.
Пушкин. Подходит гроза. Видите?
Над морем мигает отдаленная зарница.
Да… странность и прелесть любви… в том, что мы с вами живем в одно время. А могло быть иначе. Тысячелетия были до нас и будут после нас. Они нас могли разделить. Но жизнь свела нас после многих лет неясного ожидания. А могло быть иначе. И вот надо же было так случиться, что меня сослали в Одессу, а вы приехали сюда из своих пышных Александрийских садов. И вошли в библиотеку вашего дома, когда я сидел там и писал свои заметки о цыганах. Вы остановились позади, я оглянулся и увидел свет ваших глаз. «Какой у вас неразборчивый почерк!» – это единственное, что вы тогда сказали, но я ощутил эти слова как слова… любви.
Воронцова (порывисто). Родной мой!.. (Наклоняется к Пушкину, но тотчас отстраняется.) Нет не могу.
Пушкин (восторженно). Что с вами?
Воронцова. Нет, ничего… (Быстро опускается на колени рядом с Пушкиным, обнимает его за плечи, прижимается головой к его груди.) Как мне страшно остаться… без тебя.
Пушкин (тихо). Как ты сказала?
Воронцова (едва слышно). Без тебя…
Пушкин поднимает голову Воронцовой. Она смотрит на него встревоженными глазами, потом снова прячет лицо у него на груди. Волна захлестывает в сад.
Пушкин. У тебя лицо холодное от бури.
Воронцова. Я не могу дольше скрывать это…
Пушкин. Зачем скрывать любовь?
Воронцова. Нет. Вот здесь… (сжимает у себя на груди платье) я ношу несчастье. Послушай. Только что приезжал Лекс. Он привез секретный пакет для тебя. Я отобрала его. И вскрыла.
Пушкин вскакивает, помогает подняться Воронцовой. Буря разыгрывается, Срывается ветер. Шумит сад.
Пушкин. Опять этот Лекс! Что было там, в пакете?
Воронцова. Я не в силах тебе рассказать. Прочти. (Достает бумагу, протягивает Пушкину.)
Пушкин начинает читать. Воронцова порывисто вырывает у него бумагу, но тотчас отдает ее обратно.
Все равно! Читай! Все кончено теперь!
Пушкин (берет фонарь, светит на бумагу и читает; бумагу рвет ветром). «По повелению его императорского величества, сообщенному мне Новороссийским генерал-губернатором графом Воронцовым, вам надлежит не позже, чем на вторые сутки по получении сего, отправиться в имение ваших родителей в Псковскую губернию, где вы будете находиться под надзором местных властей без права перемены жительства. Прогонные деньги в сумме 389 рублей 4 копеек благоволите получить в моей канцелярии. Одесский градоначальник Гурьев». (Начинает хохотать.)
Воронцова. Что с вами?
Пушкин. Властители России! Лавочники! Рассчитали все до четырех копеек. Дешево же я обошелся его величеству – всего триста восемьдесят девять рублей четыре копейки. (Перестает смеяться.) О нет! Черта с два! Вся эта нечисть, в том числе и ваш сиятельный супруг, хочет заклепать мне рот. Дураки! Если пистолет дает осечку, то слово – никогда!
Воронцова делает движение, чтобы уйти. Пушкин ее удерживает.
Прости меня! Но это так подло.
Воронцова. Я не сержусь.
Пушкин. Если бы ты уехала со мной!
Воронцова. Нет! Не требуй от меня невозможного.
Пушкин. Чего же стоит тогда любовь?
Воронцова. Сколько раз я думала: что делать дальше? И не могла решить. Уйти к вам? Какое это было бы счастье!
Пушкин берет ее за руки.
Но непрочное. Мимолетное и всегда отравленное страхом.
Пушкин. Почему?
Воронцова. Потому что люди не позволят мне быть счастливой. Никогда! Все обрушится на меня и на вас. Клевета, презрение света, гнев родных, изгнание, месть, бедность. Все! Мне страшно об этом подумать.
Пушкин. Какие трезвые речи! Кто вам внушил эти мысли?
Воронцова. Что скрывать! Я люблю вас. И человека и поэта. Не знаю, кого больше.
Пушкин. Но отказаться от любви? Ради чего?
Воронцова. Я не отказываюсь от нее. Но наши жизни никогда не придут к единой гармонии. Поверьте, так нужно. Когда мы встретимся – а встретимся мы непременно, – вы первый же скажете, что я была права.
Пушкин. Я не могу представить себе свою жизнь без вас.
Воронцова. Дайте руку. (Снимает со своей руки и надевает на палец Пушкину кольцо.) Это старинный арабский перстень из сердолика. Он ограждает от несчастий. Никогда не снимайте его… даже если забудете меня. А теперь попрощаемся.
Сильный порыв бури. Грохот волн. Далеко в ночном мраке снова загорается и гаснет зарница. Воронцова обнимает Пушкина за плечи, долго смотрит ему в лицо, потом медленно целует Пушкина в глаза, в лоб, в губы.
(С отчаянием.) Что это? Родной мой! Неужели ты плачешь? (Успокаивает Пушкина, как маленького мальчика.) Не надо! Не мучь свое сердце из-за меня! Ну, милый!.. Ну зачем это?.. Мы увидимся – и тогда, может быть, я больше не покину тебя. Может быть, У меня хватит сил. Слышишь?
Пушкин. Да, это слабость. Но я не могу понять всех этих постоянных потерь в своей жизни.
Воронцова (снова порывисто обнимает Пушкина). Бедный мой! Так надо. Прощай. И помни: где бы ты ни был, я всегда в мыслях с тобой.
Пушкин. Так надо… Ну что ж! Прощай! До сих пор я не знал, что ты такая…
Воронцова. Какая?
Пушкин. Такая хорошая… И такая слабая духом.
Слышны голоса.
Воронцова. Кто-то идет. Уходи. Но нет, нет!.. Не навсегда!
Воронцова торопливо крестит и обнимает Пушкина. Он скрывается в темноте. Воронцова облокачивается на балюстраду, смотрит на море. Все чаще мигают зарницы. Голоса приближаются. Люди идут с фонарем, его свет падает на мокрую листву акаций. Воронцова не оглядывается. Входит Воронцов со слугой. Слуга несет фонарь. Воронцов останавливается, молча смотрит на Воронцову. Делает знак слуге. Тот ставит фонарь на землю и уходит.
Воронцов. Вы меня сегодня не ждали?
Воронцова быстро оборачивается, смотрит на Воронцова, молчит.
Я вернулся в Одессу несколько раньше, чем предполагал.
Воронцова молчит.
Почему вы одна? Здесь? Даже без вашего вечного спутника господина Раевского?
Воронцова все так же молчит.
Я вас не узнаю, Элиз. Вы даже не здороваетесь.
Воронцова не двигается. Он наклоняется, берет ее руку и замечает на земле конверт, оброненный Воронцовой. Целует ей руку, потом подымает конверт, читает при свете фонаря надпись на нем.
Он был нынче здесь?
Воронцова. Кто?
Воронцов. Коллежский секретарь господин Пушкин.
Воронцова. Да, был.
Воронцов. Надеюсь, что вы его больше никогда не увидите.
Воронцова (гневно и холодно). Я не остановлюсь ни перед чем, если вы позволите себе еще хоть раз так издевательски выразиться о нем. Можете быть спокойны, я остаюсь при вас. Но я требую, чтобы вы не вторгались в ту область моего сердца, которая принадлежит только мне. И никому больше.
Воронцов (несколько мгновений думает, потом пожимает плечами и почтительно кланяется Воронцовой). Как вам угодно.
Воронцова берет у него конверт, рвет его на мелкие куски и бросает по ветру. Воронцов подает ей руку. Она отстраняет его и уходит. Воронцов напевает французскую песенку и смотрит ей вслед. Жалко мигает от ветра забытый на земле фонарь. Сильная молния. Первый тяжелый гром прокатывается над морем и заглушает грохот прибоя.
Картина пятаяКомната отца Пушкина, Сергея Львовича, в Михайловском: тесная, с низкими потолками, заставленная старой мебелью. Среди ветхой обстановки выделяется только одно яркое пятно – цветистый халат на Сергее Львовиче. За окном видна речка Сороть, взгорья, лесистые дали. Пасмурный осенний день. Ветер несет листья. Сергей Львович стоит около печки. Из печки валит дым. Сергей Львович в отчаянии всплескивает руками.
Сергей Львович (кричит). Сюда! Кто там есть! Ариша! Петька! Куда вы подевались?
В комнату вбегает человек в солдатской шинели, без шапки. Сергей Львович в страхе от него отшатывается.
Ты кто? Я тебя не знаю. Я слуг своих зову, а не тебя. Как посмел войти?
Человек. Вы сильно кликали. Я подумал, чего приключилось.
