Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)
Казгирей приласкал Сани:
— Ты не должна, Сани, плакать, ты должна быть гордой и радостной... Зачем плакать?
— Да, да, Казгирей, я знаю, ты прав: я должна быть гордой, я еду с тобой... Я должна быть счастливой: я еду на родину. Скажи, Казгирей, что и ты счастлив.
Сани по-детски кулачком вытирала слезы и уже улыбалась. Казгирей улыбнулся ей в ответ и проговорил:
— Как же я могу быть несчастлив, Сани? Ты знаешь, зачем я ехал 'сюда, а теперь ты видишь, с чем я возвращаюсь. Я ехал сюда за истиной, за душевным спокойствием, и я нашел и то и другое, вот и то и другое в моих руках... Разве это не так? Если не сразу, мы все-таки будем на земле наших отцов.
Вот обо всем этом, о любви к народу и к Сани, о радости трудиться для народа думал Казгирей, когда писал пьесу «Калым», а теперь на сцене его вдохновляло страстное желание внушать это чувство и другим людям. Вот почему так горячо, так убедительно звучали речи Казгирея, выступившего сейчас в образе народного сказителя. Но не потому ли и зрителей речи эти так волновали?
Словом, спектакль удался на славу. Представление сразу захватило всех, и казалось, невозможно расколдовать ту тишину, какая воцарилась на скамьях.
Правда, Вера Павловна сначала похлопала в ладоши, но ее хлопки вызвали только удивление. «Зачем она хлопает? — шепотом спрашивали люди друг друга. — Разве артисты танцуют кабардинку? Нет, артисты не танцуют, смотрите, они говорят умные слова, и нужно слушать, что они говорят, а не прихлопывать в ладоши».
Давлет попробовал было объяснить благородное назначение хлопков, но Давлету не поверили. Кто-то даже подал мысль, что коль скоро Давлет заступается, то здесь что-то не то, как бы эти самые хлопки не имели бы то же значение, что поднятие рук при голосовании. Не таится ли здесь новая хитрость Нахо? Такое предположение показалось вполне правдоподобным, и уж не было сил, которые заставили бы кого бы то ни было откликаться на энергичные призывы Нахо поддержать хлопки высокой гостьи в честь артистов.
Старики не сводили глаз с происходящего на сцене. Вот бесподобное красноречие седобородого гекуако Мурзы окончательно довершило поражение хитрого муллы, домогавшегося руки Люсаны. Толпа комсомольцев вдруг начала выталкивать муллу со сцены прямо в зал. Люсана с отвращением отвернулась от старика, Маир горячо и победно, восхищенно и нежно смотрел на свою возлюбленную. Старуха мать, всхлипывая, забилась в угол, а величавый Мурза, все еще пророчески сверкая взором, заканчивал огненную обличительную речь. В самый патетический момент все муллы, как по команде, поднялись со скамьи, что-то забормотали и, размахивая палками, двинулись напролом на сцену на выручку своему собрату.
И кто его знает, чем бы это кончилось, если бы не прогремел, покрывая даже голос гекуако Мурзы, всем хорошо знакомый повелительный голос Эльдара:
— Эгей! В чем дело! Куда вы двинулись, старики? Здесь не газават — здесь культурное представление! Живо назад!
На сцене Лю вспомнил свои дополнительные обязанности помощника режиссера и бросился задергивать занавес.
Маленький скандал не испортил впечатления от большого удавшегося спектакля.
Теперь уже никто и ничто не могло помешать взволнованной Вере Павловне взойти на сцену — обнимать и целовать Тину, поздравлять и благодарить всех артистов, а главное, Казгирея.
— Какая прелесть! Сколько чувства! — восклицала пылкая Вера Павловна. — Какие верные картины народной жизни! Дорогой Казгирей! Я поздравляю вас! Вы, наверное, и сами не понимаете значения своего спектакля, ведь вы кладете основание национальному театру!
— Что вы, что вы! — Казгирей был смущен, похвалы казались ему незаслуженными. — Что вы, Вера Павловна! Это так еще далеко от настоящего искусства.
— Какверно выбран сюжет, — не унималась Вера Павловна, — сколько страсти!
Казгирей хорошо знал, что есть сюжеты гораздо более значительные, драматические. Почему-то вспомнился ему мешочек в руках у Сани, ее страстное ожидание дня, когда она сможет высыпать его содержимое на родной земле. А пьеса «Калым» — это только лубок, не больше! Лубок, несомненно нужный для народного театра, но еще далекий от совершенства. Казгирей вздохнул и как бы даже с сожалением посмотрел в глаза своей восторженной собеседнице.
— Нет, Вера Павловна, в жизни есть сюжеты позначительнее!
Вера Павловна, однако, не замечала сложных чувств Казгирея, не слушая его, она повторяла свое приглашение, вернее сказать распоряжение Инала, немедленно ехать в Нальчик. Все готово, ужин ждет, а главное, Иналу не терпится поздравить Казгирея с успехом.
В это же время, запыхавшись, прибежал Исхак с криком о том, что. по телефону звонят. Дескать, он, Исхак, плохо понимает слова, несущиеся из Нальчика, хотя они произносятся голосом самого Инала.
Без оглядки побежал в аулсовет Нахо, за ним неторопливо зашагал Астемир, а Исхак все старался что-то объяснить, доказывая, что не всякий может понимать слова, несущиеся откуда-то издалека. Но дело было в другом. Нахо велел ему сидеть у телефона в аулсовете. Исхак сладко заснул, и, разумеется, со сна ему трудно было разобрать, что говорит в трубке Инал.
А Иналу действительно не терпелось. Закончив разговор с Москвой, он ожидал отчета о результатах схода в Шхальмивоко, придавая этому, и не без основания, первостепенное значение.
ПРИТЧА О ЗЕЛЕНОМ ПОЛУМЕСЯЦЕ
Инал по-прежнему жил в доме, нижний этаж которого занимал окружном. Это был один из немногих каменных двухэтажных домов Нальчика. Когда-то дом принадлежал богатому скотопромышленнику, до сих пор в нем сохранились старые картины, столы и стулья прежнего хозяина. Три небольшие комнаты верхнего этажа занимала квартира Инала. Он привык к этому жилью, ему здесь было удобно: одну из комнат он перестроил под кухню, в другой оборудовал для себя гимнастический зал, служебный кабинет находился внизу.
Так он жил прежде и теперь, после женитьбы на Вере Павловне, не торопился менять квартиру. В редких случаях, когда бывало много гостей, Инал позволял Вере Павловне готовить стол в своем просторном рабочем кабинете, но обычно гостей принимали наверху.
На этот раз с Верой Павловной, кроме Сарымы и Эльдара, ехали Казгирей, Астемир и Нахо. Вера Павловна приглашала и Думасару с Лю и Тиной, готова была бы пригласить и Жансоха, и даже Ахья. Но благоразумный Астемир, предвидя возможные осложнения, нашел вежливый повод оставить дома Думасару, Лю и Тину, Ахья и Жансоха. Рум, не желая расставаться с Тиной и Лю, сама выпросила разрешение остаться в Шхальмивоко у Думасары. Заодно у Думасары остались и мальчуганы Эльдара — маленький Астемир и Инал. Рум предвкушала удовольствие улечься спать вместе с Тиной в старом доме по соседству с домом Думасары, как в детстве, на ту же самую скрипучую деревянную кровать, которую когда-то выловили в реке во время половодья и подарили Дисе.
Диса в этот день с утра жарила, парила и варила на кухне у Веры Павловны.
В дороге Казгирей рассеялся, вернулась к нему его обычная шутливость. Труднее было Астемиру, он предвидел неизбежность большого, а может быть, и резкого разговора с Иналом. Что касается Нахо, то он с важностью перекладывал кобуру с маузером то с левого бока на правый, то с правого на левый.
Быстрая езда не помешала Вере Павловне рассказать о новой затее Инала.
«Ни одной горянки без пальто» — такой девиз не давал теперь покоя Иналу. Вон что придумал! Одеть горянок в модные городские дамские пальто — это мероприятие в глазах Инала имело большое политическое значение. Он предполагал вскоре направить женщин-активисток в ближние и дальние аулы Кабарды и Балкарии продавать пальто в кредит. Ему хотелось, чтобы это предприятие возглавили Вера Павловна и Сарыма.
— О, — восклицал Казгирей, — в таком случае я не сомневаюсь в успехе предприятия! Больше того: я уверен, что ваше руководство, дорогая Вера Павловна, действительно придаст этому делу и изящество и гражданственность.
— Все смеетесь, а я в самом деле думаю, что это очень хорошо. Что скажете, Астемир?
И Астемир усмехнулся:
— Я думаю, что к этому делу нужно было бы привлечь Думасару. Она теперь приобщилась к городской моде.
— И вы шутите? А Сарыма мне сказала, и я с ней согласна, что, надевши современное пальто, горские девушки даже думать станут по-иному. Я полагаю, что реже будут случаться такие истории, какую мы сегодня видели на сцене. Как вы думаете, Астемир?
— Вера Павловна, валлаги! Я сужу по вкусам Думасары, а если верить ее вкусам, то это действительно будет хорошо.
— Я ведь тоже не шучу, — заметил Казгирей. — Когда девушки в каком-нибудь диком Батога увидят, что они могут надеть такое же пальто, в каком появилась перед ними Сарыма, они острее почувствуют заманчивость новой жизни. Право, я не шучу. Конечно, это гораздо доходчивей и проще, чем новая книжка... Сарыма, что ты скажешь на это?
