Алексей Чупров - Тройная медь
Будущий же мир, мучивший его воображение, — ЭВМ, роботы, гибкие автоматизированные системы, сотворению которых он отдавал силы молодости, — этот мир должен стать самим собой за совсем короткий отрезок времени. Это было необходимо государству как воздух, Федор понимал. Однако ему кем же быть через десять лет? Ремонтником при новых станках? Но специальность ремонтника он и специальностью не считал, да и в станках этих душа всего — электроника, а ею он никогда не занимался. И с программированием на ЭВМ ему себя не сроднить было… Алена твердила: «Учиться, ты должен учиться…» Но сможет ли он вытянуть эту учебу и бригадирство? Нет, не сводилось никак в его сознании это не такое уж далекое будущее производства с его собственным…
Может быть, и права Ирина Сергеевна?
На днях она неожиданно появилась у них в общежитии.
Он уже собирался укладываться спать, когда в дверь позвонили. И он услышал, как Чекулаев, выйдя из кухни и открыв дверь, присвистнул.
— Могу ли я видеть Федора Полынова? — услышал он голос Ирины Сергеевны, поспешно накинул одеяло на разобранную было постель и оглядел комнату. От Чекулаева ждать порядка не приходилось, и обычно Федор сам делал уборку, но сегодня они с Аленой сперва гуляли в лесопарке, а потом долго целовались в чужих подъездах.
Ирина Сергеевна вошла в комнату. За ее спиной усмехающийся Чекулаев показал ему большой палец.
— Садитесь, Ирина Сергеевна, — сказал он, убирая со стула пассатижи, паяльник и янтарный кусок канифоли. Он понимал, она приехала говорить о его отношениях с Аленой, и чувствовал себя перед ней совершенно беспомощным.
— Я ненадолго. Мы могли бы, Федор, побеседовать с вами, — сделала она ударение на «с вами».
— Может, чаю? — хлопнул в ладоши Чекулаев. — Чайник чистый, чай душистый, кипяченая вода.
— Пойди погуляй, — сквозь зубы сказал Федор.
— Ясно, командир. — Чекулаев повернулся и вышел.
— Вас здесь слушаются, — сказала Ирина Сергеевна. — Но я без предисловий… — Она прямо посмотрела ему в глаза. — Надеюсь, вы понимаете, я и Всеволод Александрович не в восторге от того, что ваши отношения с Аленой продолжаются…
— Понимаю, вы против.
— Но я хочу, чтобы вы поняли, почему…
— Какая разница. — Он взял стул и поставил рядом с ней.
Ирина Сергеевна села, закинув ногу на ногу.
— Судите сами: Алена учится на геофаке, ей придется уезжать в экспедиции, на месяц, на два… А вы здесь — один…
Она смотрела на него вопросительно. Но что надо отвечать ей, Федор не знал.
— Окончит Алена университет, у нее будет своя работа, свои интересы… Вы же не маленький и, надеюсь, не смотрите на мир сквозь розовые очки. Тогда спросите себя сами: что вас будет связывать через десять лет? Постель? Дети? Для семейной жизни в наш век это слабые магниты. Ивлев говорил мне, вы токарь.
— Токарь, — подтвердил он виновато и хотел добавить, что у него еще есть специальности, но она продолжала говорить:
— Я видела на Западе, как тысячи людей становятся не нужны, дело всюду идет к безлюдной технологии.
— У нас в людях долго нехватка будет, — сказал Федор.
— Это только кажется «долго». — Она устало вздохнула. — Но мы не о том. Я вижу, мне вас не удастся переубедить…
— В чем переубеждать-то?! — внезапно приходя в отчаяние от упорства, с каким она пыталась навязать ему свою волю, воскликнул он. — В том, что любви у нас с Аленой нет? Это хотите доказать. Так есть она! Есть! И власти моей над собой, чтобы победить ее, у меня не находится. Я — человек.
— Вы обиделись, Федор. Ради бога, не надо. Какие тут могут быть обиды? Я верю, вы хороший человек, и за вашим отношением к Алене не скрыто никакого меркантильного интереса, как частенько случается теперь… Но, поверьте, мы с вами сейчас не понимаем друг друга, и по прошествии времени вы с Аленой перестанете понимать друг друга. И чем сильнее вы сейчас любите друг друга, тем больнее вам обоим будет потом понять, что вы люди разного уровня. Не выше там или ниже, нет… Но просто — разного. И вы подумайте еще. Прошу вас, Федор…
— Не знаю, что и сказать.
— Есть лишь два слова, которые я ценю по-настоящему: «да» и «нет».
В голосе у нее послышались слезы. И своим опечаленным лицом она так напомнила ему Алену. Он почувствовал себя виноватым и хотел уж утешать ее. Но она встала, сказала:
— Извините. До свидания. — И ушла.
Скоро вернулся возбужденный Чекулаев и спросил:
— Кто был?
— Мать Алены.
— Теща.
— Иди ты к черту!
— А ты видел, на какой машине она прикатила? Чуть не вся общага сбежалась смотреть…
— Ну и что?
— Ничего. Только один вопрос. Вы, товарищ Полынов, много ездили по стране, видели стройки, заводы, тружеников полей, а скажите-ка, товарищ Полынов, видели ли вы среди них дочь или сына министра, или заслуженного артиста, или академика? Не видели. И я не видел. Поэтому и советую тебе, завязывай ты эту историю. Не на блины же она тебя приезжала звать?
— Не на блины.
— То-то и оно… Они тебе жить все равно не дадут. Как говорится, с чужого возу, хоть в грязь, а — вон.
Конечно, и Чекулаев и Ирина Сергеевна были, возможно, и правы, но стоило Федору вспомнить Аленино лицо, пристальную нежность ее взгляда, как слова счастья начинали игру в его душе; «милая» гналось за другими — «радость моя», «девочка синеглазая», «солнышко»… Они будто в салочки играли. И самое легкое и резвое среди них было: «люблю тебя»; оно то догоняло другие слова и мысли, то беспечно убегало от них, то настигало вновь… И ничего не мог он с собой поделать — сидел под мартовским солнцем на ящиках с суппортами и улыбался.
— Что, будущий бригадир, солнечные ванны принимаем? — проходя, окликнул его Василий Гаврилович.
Незначимость вопроса показалась сейчас Федору обидной, он молча спрыгнул на асфальт и пошел в цех впереди старшего мастера.
«Вот как занесся человек, — подумал Василий Гаврилович. — Эти медные трубы похвал и премий и не таким голову кружили…»
Обидно, что и просто пригрозить Полынову как следует нельзя, не только потому, что Федор физически очень силен и даже преданные Бабурину парни не решились бы к нему подступиться, но главным образом потому, что не было в этом смысла. Именно Полынова считал Василий Гаврилович носителем той силы, которая тащила всех к переменам. Однако признавать неодолимость этой силы Василий Гаврилович не желал хотя бы из гордости. И эта-то гордость, не говоря уж о чисто практическом расчете, заставляла его думать о борьбе и жаждать ее…
Он смотрел в широкую спину Федора со смешанным чувством глубокой неприязни и неутолимой зависти к его молодости, энергии…
«Погоди, — шептал он, вслед за Полыновым входя в цех. — Еще не вечер… Есть еще у нас козыри на руках…»
Глава шестая
Где-то в середине лекции массивная дверь справа от кафедры приоткрылась, и Андрей, оторвавшись от конспекта, увидел такое знакомое, но в то же время чем-то чужеватое лицо.
Отец!
Ах, сколько он думал о нем эти два месяца, как страдал, тоскуя и боясь за него и за себя! И ни письма, ни телефонного звонка; а звонить первому было страшновато…
Лекцию слушал весь курс, и почти сто человек повернулись на звук открывшейся двери…
Отец! Кровь бросилась Андрею в лицо, и он встал, прежде чем, отыскав взглядом сына среди других, отец поманил его взмахом руки и улыбкой и преподаватель, недовольно кивнув, разрешил выйти. Хорошо, что Андрей сидел у прохода, и никто кажется, не видел его лица, когда он, наклонив голову, торопливо спускался по ступенькам амфитеатра… Как ни глупо, но первой мыслью было: отбежал от следствия и хочет, чтобы Андрей его спрятал.
Они пошли рядом по рекреации. На дубовом диване сидела молодая женщина, одетая со вкусом и модно, но слишком старательно со вкусом и модно… И кольца на ее пальцах, и серьги, и кулон, всего было много, так что Андрей невольно вгляделся: золото ли? В последнее время само сознание того, что у него много денег, заставляло его присматриваться к самым разнообразным вещам получалось что-то вроде игры в оценку стоимости вещи и целесообразности ее приобретения… Золото, похоже, было золотом, и камни, кажется, не искусственные, но женщина явно не имела никакого отношения к факультету, и Андрей не мог быть с ней знаком. Между тем он успел перехватить ее взгляд и ему показалось, она смотрела на него с отцом как на давних знакомых…
Он покосился на отца… Ах, вот! Эти-то пошли усики и делали его лицо чужим. Неужели отец относится к тому сорту недалеких и слабых людей, которые, попав в трудную ситуацию, надеются избежать ее, меняя суеверно внешность?..
— Случилось что-нибудь, папа? — спросил с стараясь быть спокойным.
— Все нормально! — бодро ответил отец. — А если и случилось, то только хорошее. Броня крепка и танки наши быстры! — Он обхватил его крепко за плечи и, дохнув вином, шепнул весело в самое ухо: — Пронесло! Нам надо с тобой поговорить, сказал он громко. — Хочешь, поедем, посидим где-нибудь?
