Сергей Антонов - Царский двугривенный
Разговаривать про голубятню при Клаше было нельзя.
Славик подумал и спросил:
— Митя, ты не мог бы залезть в одно место?
— Чего я там не видел? — в свою очередь, спросил Митя.
— Покормить надо. — Славик глянул на Клашу. — Сам знаешь кого. Они кушать хотят.
— А тебе что? — сказал Митя, раскрашивая лошадь карандашом белого цвета. — Не твои. Подохнут — не тебе хоронить.
Славик виновато умолк.
— Не надо было тебе сам знаешь что, — безжалостно продолжал Митя. Он пририсовал кавалеристу черные усы и, откинувшись, посмотрел, как получилось. Вокруг него валялись цветные карандаши, чернильная резинка и линейка с надписью: «Возьмешь без спроса — останешься без носа». С помощью линейки Митя рисовал казачьи пики.
— Не умеешь выигрывать, так и не лезь, — продолжал Митя. — Достал чего велели?
Славик понял, что речь идет о шестидесяти девяти копейках, и промолчал.
— Так я и знал. На двор не выходи — плохо будет, — предупредил Митя. — Мама, кто главней — Фрунзе или Буденный?
— Фрунзе.
— А тот раз сказала, Буденный!
— Кто их знает, сынок. Оба хорошие люди. Да ты не серчай, на картинке все равно не видать.
— Как не видать! Кто главней — впереди скачет! Вот принесу неуд, тогда тебе будет!..
— Чего это ты делаешь, Митя? — спросил Славик.
На лето было задано описать какое-нибудь событие из истории — две страницы сверху донизу — и нарисовать это событие на слоновой бумаге. Каникулы тянулись так долго, что Славик прочно забыл о школе и о том, что до начала ученья осталось всего два дня.
Он и Митя учились в одной группе. Им не повезло. Им досталась учительница по прозвищу Кура, самая вредная и упорная во всем городе.
Другие учителя отпускали ребят на каникулы без всяких заданий, а Кура велела рисовать картинки, собирать листья и писать про историю…
Другие учителя ставили только уд или неуд. А Кура выдумала пять отметок: уд с плюсом, просто уд, уд с минусом, неуд и даже неуд с минусом. Она писала отметки зелеными чернилами, и приходилось выискивать такие же чернила, чтобы незаметно переправлять минусы на плюсы.
Другие учителя задавали немного, а Кура любила напоминать, что отдых Карла Маркса состоял в том, что он решал алгебраические задачки.
Куру давно бы пора было выгнать из трудовой школы, но муж у нее был старый политкаторжанин, и ее терпели.
— Мама, а у Буденного сколько ромбов? — спросил Митя.
— Много, сынок.
— Сколько много? Мне же событие рисовать!
— Рисуй больше. Буденный герой, всех душегубов разогнал. — Клаша стала сильно размахивать утюгом — раскаливать угли.
— Больше, больше… — капризничал Митя. — Больше четырех ромбов не бывает… А у Фрунзе сколько?
— Почем я знаю? Я его сроду не видала. Отца дождись — спросишь.
Утюг раскалился, и она принялась доглаживать.
— А какое ты придумал историческое событие? — спросил Славик.
— Про Буденного, — коротко объявил Митя.
Выдумка Мити была удачной.
Первого мая папа взял его на демонстрацию. По хитрому папиному виду Митя понимал, что на этот раз ожидается что-то необыкновенное. Однако утаить надолго секрет папе не удалось. На улице повсюду говорила, что в город прибыл Буденный.
Все дальнейшее Митя запомнил навеки.
Митя стоял с отцом в толпе на огромной площади. Вокруг ярко белели пионерские блузы и панамы, знамена мерцали тяжелым золотом и пурпуром, жарко вспыхивали алые галстуки, в трех местах играли духовые оркестры. Потный, взволнованный дяденька с красным бантом несколько раз напоминал, что по его сигналу все вместе должны кричать лозунг: «Да здравствует советская конница!». Потом Митя услышал нарастающий гул и, высунувшись, увидел невысокого, коренастого кавалериста, быстро шагавшего вдоль толпы. И как только Митя увидел этого кавалериста ближе, увидел пышные усы и ромбы в петлицах, он забыл про лозунг, а в бессмысленном восторге стал кричать просто «а-а-а!», и вокруг него тоже стали кричать «а-а-а!», и хлопать в ладоши, и махать платками, и папа, и дяденька с красным бантом тоже кричали «а-а-а!». Буденный прошел рядом с Митей, настолько близко, что Митя увидел веселые стрелки у его глаз — стрелки-морщинки, которых не было ни на одном портрете. Буденный широко улыбался и громко говорил что-то Мите, но голос его тонул в общем шуме, и казалось, он, как на киноэкране, беззвучно шевелит губами.
На другой день командарм гулял по бульвару, окруженный шагающими в ногу военными. За ними среди других ротозеев бежал и Митя. Буденный сурово взглянул на него, что-то сказал на ухо молоденькому адъютанту. Митя метнулся в сторону. Но адъютант купил в киоске «Степную правду», догнал, привычно прихватив рукой шашку, своих и подал газету Буденному. Не взглянув на свой портрет, Буденный сунул газету в карман, и плотная кучка военных, как нечто цельное, на двадцати позванивающих в лад ногах прошествовала дальше.
Митя нарисовал круглое солнце и, чуть высунув язычок, полюбовался своей работой.
— А я решил взять историческое событие из книжки, — проговорил Славик надменно. — Из книжки лучше. В крайнем случае можно переписать.
— Ха! Из книжки! Кура сразу узнает.
— У нас старая книжка. С твердым знаком. Еще до революции вышла.
— Вон чудило! Разве до революции были исторические события?
Славик задумался.
— А как ты думаешь, Митя, телеграфист Ять — историческое событие? Помнишь, Яша в клубе рассказывал?
— А то какое же? Конечно, историческое.
— Тогда я про него и напишу.
— Это ничего, — согласился Митя. — Это можно.
— И картинку нарисую. Станцию, стрелки, семафор, — вдохновился Славик. — И ресторан нарисую. Мы с папой ходили в ресторан. Я знаю, как рисовать. Кругом повара в белых фартуках и пальмы… А за столиком телеграфист. Я его красками раскрашу и пенсне ему раскрашу, — Славик вздрогнул, будто его ударили током.
— Митька! — прошептал он, переводя дыхание. — А я чего знаю!.. Я знаю, кто он такой!
— Кто?
— Да этот самый… телеграфист… Который в пенсне… Который про машинистов записки писал!..
Митя с недоверием смотрел на его взволнованное лицо.
— Клешню помнишь? Так вот, этот телеграфист — его папа. Даю голову на отсечение. Понимаешь, папа Клешни. Которого запороли. Понимаешь?
Митька не понимал.
Славик нетерпеливо покосился на Клашу. При ней нельзя было упоминать про подвал, а про Клешню — тем более.
— Помнишь Клешню, ну? — волновался Славик. — Пороли его. …Сам знаешь где… Присяжный поверенный.
— Никакой он не поверенный, — спокойно вмешалась Клаша. — Он большевик, на товарной станции служил. Красногвардеец.
Открыв рот, Славик смотрел, как она поставила утюг на самоварную конфорку, заворачивает глаженый халат в газету.
— Ты его видала? — спросил Митя.
— А то нет! У него в нашем буфете условное место было. Боялась я за него прямо не знаю как… Одевался под солидного господина, пенсне цеплял, а сядет за столик — и давай грязные тарелки собирать! Как простой все равно. А беляков — полная зала!
Славик слушал и ждал, что вот сейчас она рассмеется: «Вот дурачки. Вас разыгрывают, а вы рты пораскрывали!» Но она не смеялась.
— Ну и дождался. Взяли. Проводят мимо стойки, — глянул на меня и говорит: «Спасибо, гадюка!» Думал, что я его выдала. Я ему водичку с-под крана заместо водки поднесла. Он на меня и подумал.
— А ты что? — спросил Митя.
— А что я? Тошно мне стало, прямо не знаю как… Ведь он не у тещи на блинах, нельзя ему водки… Уводят его, а я им в сердцах: «Рвань белая». А возле меня два беляка: один — казак, другой — не знаю кто, на рубахе химическим карандашом погоны нарисованы… Стоят у стойки — все слышат.
— И чего тебе было?
— А ничего, — улыбнулась Клаша, осторожно накрывая голову свежей косынкой. — «Не плачь, — говорят, — девка. Мы его вызволим». А сажали тогда, до прибытия начальства, в кондукторские бригады. Пошли, пугнули караульщика, а арестант убег… Ой, время-то сколько!
Она повязала платок внахмурочку, чтобы на улице не приставали парни, и побегла.
Славик ошалело смотрел на дверь.
Недавно в «Красной ниве» он видел картинку: по зимнему городу, через дворы, через каменные дома и церкви шагал великан с красным знаменем, и длинное, как дорога, алое полотнище вилось над улицами и церквами. Картина Славику понравилась. Только такие великаны и могли одолеть царя и разогнать его войско, и он привык думать, что славное племя великанов-революционеров живет в Москве и в Ленинграде. И вот, оказывается, тетя Клаша, которая только что гладила халатик, выручила правдашнего красногвардейца!
Это было поразительно так же, как если бы его мама, Лия Акимовна, во время сабантуя вскочила бы на иноходца и помчалась наперегонки…
— Ну вот, — сказал Митька. — А ты выдумал — «присяжный поверенный», — он посмотрел на картинку. — А Буденный не похож вышел, верно?
