Валерий Алексеев - Экое дело
— Вот как, поздравляю, — сказала Леля. — Я была бы очень признательна, если бы вы подбросили нас до города. Если это вас, конечно, не затруднит.
— Ну, какой может быть разговор, — ответил молодой человек. — Правда, я не вижу оснований для такого поспешного отъезда.
— Ну конечно же! — с радостью сказала девушка. — Вы можете перебраться в любой соседний дом.
— Видите ли, молодые люди, — Леля уже утомилась от этого вежливого разговора, который ни к чему не мог привести. — Это будет не совсем удобно. Мы действительно собирались на днях уезжать, так что ваше прибытие ничего существенно не изменило.
Не объяснять же им, в самом деле, что ее муж привык работать в полном одиночестве и совершенно не выносит квартирных хозяев.
— Ты подвезешь их, Илья? — спросила девушка, зачем-то понизив голос.
Молодой человек, не ответив, пожал плечами.
И в это время на крыльцо вышел Иван Федотович. Босой, в сатиновых шароварах, он недовольно щурился на солнце и яркую зелень.
— С кем это ты здесь, мамуля? — спросил он, приподнимая майку и поскребывая живот. — О, простите!
И мгновенно исчез в сенях.
— Мой муж, литератор, — с улыбкой сказала Леля. — Вы его извините, он работал и потому одет несколько по-домашнему.
Парень взял девушку за плечо, и, отойдя шага на три от калитки, они принялись вполголоса совещаться. А Леля повернулась и пошла в дом.
4
— Что там, туристы? — спросил ее Иван Федотович. Прыгая на одной ноге посреди комнаты, он поспешно надевал брюки.
— К сожалению, нет, — ответила Леля. — Придется нам с тобой выметаться. Явились родственники хозяйки. Настоящие родственники, а не такие липовые, как мы.
— Липовые? — изумленно переспросил Иван Федотович, не переставая, однако, переодеваться. — А разве эта, как ее… не твоя родная тетка?
— По первому мужу.
— Ты мне об этом не говорила.
— А ты и не спрашивал.
Иван Федотович подошел к окошку, пригнулся, приподнял край марлевой занавески.
— Ч-черт! — прошипел он. — Это злой рок какой-то. Я только начал разрабатываться.
— В Москве продолжишь, — коротко ответила Леля.
Она уже открыла чемодан и стала складывать вещи.
Иван Федотович надел белую рубаху, управился с запонками.
— Ты как-то слишком легко к этому относишься, — сказал он после длительного молчания. В его голосе была обида. — Прекрасно зная между тем, что такие внезапные встряски совершенно выбивают меня из колеи.
— А что я могу поделать? — ответила Леля. — У бабы Любы ты и дня не проживешь, Замятины ждут гостей…
— Проклятье! Ну, это мы еще поглядим.
Иван Федотович решительно заправил рубаху в брюки и направился к дверям.
— Иван! — укоризненно сказала ему Леля.
Но он не стал ее слушать: махнул рукой, не оборачиваясь, и вышел в сени. Леля пожала плечами: она прекрасно знала, что Иван Федотович не сможет проявить инициативы: перед стечением обстоятельств он всегда пасовал. Она оставила чемодан, присела на лавку возле окошка. Сквозь крашеную марлю было отлично видно, как Иван Федотович подошел к калитке, церемонно раскланялся, встал подбоченясь у плетня и принялся разговаривать с приезжими. Леля грустно улыбнулась. Отчего-то ей припомнилось, как тринадцать лет назад, тогда еще окололитературная девчонка, она увидела его на вечере в редакции «Московского комсомольца». «Молодой, но уже даровитый поэт Иван Гаранин» читал стихи из своего первого (и единственного) сборника «Время помнить». «Имя твое — два слова, имя твое — вполслова, имя твое простое, синяя тонкая нить. Видно, того стою: имя твое злое, имя твое стальною в сердце иглой носить».
Господи, какой это сейчас казалось древностью! И сами стихи, и неумеренные аплодисменты зала, и «молодой Гаранин», чрезвычайно церемонный и трогательно старомодный. Он читал, прохаживаясь по сцене и заложив руки за спину. Брючки его были чересчур узки, голубой пиджак казался непомерно длинным, золотая шевелюра слишком пышна, а в тонком голосе его уже тогда было что-то принадлежащее восемнадцатому веку. Наверно, точно так же, напыщенно и незащищенно, держал себя на сцене Тредиаковский… если ему доводилось читать со сцены свои стихи.
Однако переговоры, насколько можно было судить, завершились успешно. Минуты через две молодые, закивав энергично, пошли к своей машине, а Иван Федотович с победоносным видом двинулся к крыльцу.
— Представь себе, мамуля, — сказал он, войдя в горницу, — мы приглашены на свадьбу.
— Что за нелепость? — возмутилась Леля. — Какая еще свадьба? Где? Когда?
— Здесь, в этих самых стенах, завтра вечером будет праздноваться первая годовщина. Молодого зовут Рита, молодую — Илья. То есть наоборот, но это не имеет значения. А уж наутро послезавтра мы вольны будем уехать или остаться тут вчетвером, это как подскажет нам внутренний голос.
Иван Федотович был возбужден, он ходил по горнице крупными шагами и, поминутно останавливаясь возле тусклого облезлого зеркала, повязывал себе галстук.
— И ты согласился?.. — еще не веря, спросила Леля.
— Ну, разумеется, а почему бы и нет? Это как раз тот компромиссный вариант, который устроит обе стороны. Они не будут испытывать неловкости, что выставили пожилых людей из дому, мы же уедем послезавтра на рассвете, а вовсе не по первому требованию молокососов.
Последнее слово Иван Федотович произнес шепотом, оглянувшись на дверь.
— Послушай, — сказала Леля. — Приди, пожалуйста, в себя и взгляни на ситуацию трезво. Они сбежали сюда от родных совсем не затем, чтоб наслаждаться твоим обществом. Они пригласили тебя из вежливости, понимаешь? Из вежливости, не зная, как выпутаться из щекотливого положения. Они были уверены, что ты поблагодаришь и откажешься.
— А я не отказался, — торжествующе ответил Иван Федотович.
— Вот этого я как раз и не могу понять. Неужели тебе нравится роль генерала на свадьбе?
— Не худшая роль, — сказал Иван Федотович, озабоченно распуская неудавшийся узел. Сравнение с генералом, несомненно, ему польстило. — Мамуля, ты становишься нелюдимкой, это печальный симптом…
— Ваня, ты сошел с ума, — перебила его Леля, горестно всплеснув руками. — Я просто не знаю, куда нам теперь деваться.
— Да никуда, черт побери! — воскликнул Иван Федотович. — Положись на мой такт, в конце концов, успокойся.
Из всех добродетелей Ивана Федотовича это была наименее подходящая, чтобы на нее положиться. Мало того, что «молодой Гаранин» никогда не умел вести себя на людях: в последнее время, хоть чуточку выпив, он становился просто невыносим.
Более того, — Иван Федотович справился наконец со своим туалетом и, повертевшись перед зеркалом, остался собой доволен. — Более того, я даже знаю, какой подарок мы сделаем. Свадебный подарок, я имею в виду.
— Ваня, милый, да ведь у нас с тобой ничего нет! — в ужасе проговорила Леля. — Мы с тобой нищие, Ваня!
— Ты забыла вот об этом! — повернувшись к ней лицом, Иван Федотович звонко шлепнул себя ладонью по лбу. Принарядившийся, оживленный, он даже как будто помолодел. — Это будет королевский подарок, мамуля, мы не ударим в грязь лицом.
Леля так и ахнула.
— Надеюсь, ты… — проговорила она, приложив ладони к щекам, — надеюсь, ты ничего им не обещал?
— Зачем? — снисходительно улыбаясь, сказал Иван Федотович. — Подарки должны быть неожиданны, в этом как раз суть идеи. Вообрази: сегодня ночью я работаю небольшую поэмку, а завтра вечером, за праздничным столом, читаю ее вслух. Оригинал же текста будет вручен молодым в виде свитка, перевязанного краевой ленточкой. Надеюсь, ленточка у тебя найдется?
Леля молчала. Встав на колени перед чемоданом, она принялась машинально перекладывать вещи, чтобы они не помялись.
— Мамуля! — ласково сказал Иван Федотович. Он подошел и, опустившись на корточки рядом, обнял Лелю за плечи. — Я понимаю, что тебя мучает. Ты думаешь, что я не смогу. Смогу, успокойся, родная. Мне нужен был внешний толчок.
— Ох, странно ты поступаешь, — тоскливо сказала Леля.
— Да ничего, ничего, — Иван Федотович погладил ее по голове. — Они как будто неглупые ребята.
В сенях застучало, затопотало, и в горницу вошли Илья с рюкзаком и Рита с двумя большими хозяйственными сумками.
— Простите, мы, кажется, помешали? — спросил Илья. Иван Федотович и Леля медленно поднялись.
5
Все оказалось, однако, проще, чем Леля предполагала. Молодые вовсе не претендовали на роль хозяев дома: выяснив, что Иван Федотович и Леля устроились в горнице, они без лишних разговоров перетащили свои пожитки в так называемую «летнюю комнату» и, бурно оспаривая каждое действие друг друга, принялись обживать эту комнату с такой энергией, как будто собирались поселиться в ней навсегда. «Летняя комната», тесноватое помещение с дощатыми стенами и тусклым окошечком в два стекла, глядевшим на огороды, находилась в конце сеней. Там стоял просторный надежный топчан, занимавший почти все пространство, а пол был забросан соломой. Минут через двадцать на топчане уже лежал пышный тюфяк, набитый сеном, и такие же сенные подушки, все аккуратно застелено свежим бельем, а сверху покрыто клетчатым пледом.; на столике возле окна появились бритвенные принадлежности, туалетные мелочи и красивый японский транзистор «Нивико» со встроенным магнитофоном, а на окне и на двери — яркие занавески. Леля помогала молодым как умела: двигала с Ильей топчан, вколачивала гвоздики, набивала тюфяки сеном, а Иван Федотович топтался в дверях и никак не мог войти и принять участие в общей суете, потому что места в «летней комнате» для него не хватало.
