Наталья Баранская - Девочка у моря
— Не все же сто человек придут к вам, — пыталась пошутить Вера Алексеевна, но голос ее прозвучал жалко. — У меня даже голова кружится…
— Раз кружится, садитесь. Сейчас посмотрю. — И сестра отошла к стеклянному шкафчику с лекарствами.
— Рая, где же ты? Бутылки открыты, тащи мензурки! Твой уж психует, говорит, ты ушла на террасу… — трескучая скороговорка влетела в дежурку, опережая Лидочку. Сама она замерла на пороге и покраснела, увидев Веру Алексеевну.
— А вы чего не спите? — в голосе Лидочки прорвалась досада.
— Ладно-ладно, — спокойно ответила из-за двери шкафа немолодая сестра, я дам твоей больной нанбутал, потом мне отдашь.
Она протянула Вере Алексеевне таблетку и налила воду в одну из четырех мензурок, стоявших на столе.
— Запейте, да поскорей бай-бай, приятных вам снов… Учительница улыбнулась кисло, в голове звенит от бессонницы, а у этих она ни в одном глазу: готовятся к ночной пирушке. Вера Алексеевна поблагодарила и вышла. За спиной у нее звякнула посуда, послышался шепот и сдавленный смех.
Назавтра девочка не пришла на пляж. Не было ее и послезавтра. В книжном киоске учительница купила для Нади рассказы Чехова, с картинкой на обложке. Гуляя в парке, Вера Алексеевна посматривала по сторонам, надеясь встретить девочку. Поджидала ее и у дороги, ведущей к домам персонала. Напрасно.
А еще через день, когда Вера Алексеевна сидела в своем кресле под тентом и смотрела чаще на дорожку, чем на море, пришла сестра из мужского отделения, та, что давала ей снотворное. При ярком дневном свете лицо ее казалось еще более вульгарным и грубым.
Сестра оглядела сидящих под тентом и направилась к Вере Алексеевне. «Что ей от меня нужно?» — подумала учительница с неприязнью. Сестра поздоровалась, а потом сказала шепотом:
— Тут моя девчонка взяла привычку к вам бегать, так я прошу, не поваживайте ее. Детям запрещено общаться с больными…
— У меня нет активного процесса…
— Мне это ни к чему, — ответила сестра. — У нас есть правила, мы обязаны их соблюдать. Еще она говорит, в кафе вы ее водили. Я ей показала кафе: вот, говорю, тебе мороженое, а вот и пироженное. Пусть не забывается.
— За что же… девочку? — Вера Алексеевна поднялась. — В чем она виновата? Не она просила меня, а я пригласила ее…
— Пригласили? Что это вы придумали: девчонку — в кафе? Или деньги у вас чересчур лишние… или… Слушайте, а вы, часом, не с Киева?
И она впилась злыми глазами в лицо Веры Алексеевны.
— Нет, часом я с Москвы, — ответила Вера Алексеевна сердито. — Не все ли равно, откуда? Я учительница, педагог, всю жизнь с детьми…
— Так что не обижайтесь, — уже миролюбиво закончила сестра, делая шаг в сторону, — Пусть с детьми играет или книжку читает.
— Вот я и собиралась подарить ей книжку. — Вера Алексеевна вынула из сумки рассказы Чехова. — Раз мне нельзя, с ней видеться, передайте, пожалуйста, от меня.
Сестра протянула было руку, но отступила еще на шаг.
— Ладно, обойдется. Пусть лучше бегает и купается, покуда тепло. Успеет еще начитаться.
Она повернулась и пошла по дорожке, покачивая бедрами.
Глядя ей в спину, возмущенная Вера Алексеевна с удивлением отметила, что эта некрасивая грубая женщина прекрасно сложена: такой плавной линией очерчено ее тело, так тонка талия, стройны ее легкие ноги. Просто удовольствие смотреть, как она идет. Пожалуй, мог в нее влюбиться этот молодой киевлянин, Надин отец.
А впрочем, разве обязательно надо влюбиться?
Вера Алексеевна подошла близко к морю и подставила разгоревшееся лицо под свежий ветер, наполненный мельчайшими брызгами.
Дни шли быстро, размеренные часами процедур, еды, отдыха — одинаковые, как обкатанные морем камушки.
Вера Алексеевна часто вспоминала девочку. Беспокоилась, что будет с ней дальше. Жалела и мать: одинокая женщина, поздний ребенок, случайные связи. Незавидная у нее жизнь.
Наступила середина мая, леченье заканчивалось. Однажды утром учительница отправилась в дальнюю прогулку по берегу. Может быть, встретит Надю, хотелось бы повидаться. Солнце уже припекало. Опасаясь его, Вера Алексеевна открыла сиреневый зонтик. Но солнце сияло, ударяя горячими лучами в море, в берег, оно было вверху, внизу — кругом.
Ушла она далеко, стала уставать — от зыбкой гальки, от блеска воды, от горячего дыханья камней. Уже думала повернуть, но тут увидела возле небольшой скалы группу ребят и подошла ближе.
У самого берега плескались двое мальчишек, еще младенчески пухлых, а на берегу лежали три девочки постарше. Плечи, ноги и руки их были смуглы, а животы и спины над узенькими плавками, недавно тронутые солнцем, ярко розовы. В самой тоненькой и длинноногой Вера Алексеевна узнала Надю. Девчонки пересыпали в ладонях цветные камушки и весело болтали.
— Надя! — позвала Вера Алексеевна.
Девочка подняла голову, посмотрела, но не встала. Вера Алексеевна подошла ближе.
— Я скоро уезжаю, хотела взглянуть на тебя, узнать, как твои дела. Мы давно не видались.
Надя, упираясь руками в гальку, выгнула спину и, закинув голову, посмотрела снизу на Веру Алексеевну.
— Гляньте, как я зараз в кольцо совьюсь… Не, не достать… Не видались? Чего я не приходила? Дела были, вот и не приходила.
Она вскочила, подпрыгнула и попыталась встать на руки, но упала и засмеялась.
— Теперь уж купаться можно, вода теплая! И мы загораем на пляжу. С подружками.
Она улыбнулась Вере Алексеевне, наморщив розовый обгоревший нос.
— Мама на меня сердилась… — сказала она тихо, подкатывая к себе пальцами ноги круглый камушек, — …что я с вами тогда в кафе ходила. За юбку и за туфли тоже. Она меня запирала на три дня…
— А я скучала без тебя, — вздохнула Вера Алексеевна.
Девочка взглянула на нее и улыбнулась.
— Приходите к нам, мы завсегда под этим камнем пляжуем… Гляньте, как я поплыву!
И, обдавая брызгами себя и мальчишек, копавших влажную гальку, Надя вбежала в воду и поплыла, отмахивая саженки, прочь от берега.
— Надя, не заплывай далеко! — крикнула Вера Алексеевна тревожно.
В солнечных бликах на легкой зыби она едва различала тонкие смуглые руки и светлую голову. Но вот уж и рук не стало видно. Вера Алексеевна повернулась испуганно к девочкам:
— Где ж она? Не вижу…
— Мабуть отдыхае, — певуче отозвалась черноволосая и, заслонив глаза ладонью, поглядела вдаль. — Вон лежить, колыхается, як та дэльфиня… Повертае, вже повертае…
И вновь замелькали руки, все яснее, все четче, и вскоре Надя вышла из моря — холодная, в пупырышках озноба, водяных блестках, запыхавшаяся, усталая, сияющая. Выкрикнув: «Ой-ой-ой, насилушки доплыла!» — с блаженным стоном упала она животом на горячую гальку, раскинула руки, ноги и замерла.
— До свиданья, Надя, — сказала Вера Алексеевна и подождала ответа. — Завтра я уезжаю…
— До свиданья, счастливо вам! — ответила девочка, не поднимая головы.
«Вот и попрощались», — подумала Вера Алексеевна, повернулась и тихо пошла обратно. И, только отойдя порядочно, вспомнила: книжку Наде не отдала, книжка осталась в сумке. Но возвращаться ей не хотелось.
Учительница шла по берегу совсем близко к воде, и море дышало ей в правую щеку свежо и сильно. «Какая храбрая девочка», — думала она, изумляясь и слегка робея перед Надиной смелостью.
Вера Алексеевна остановилась: передохнуть, проститься с морем, посмотреть на него с берега, где нет лежаков, кресел, тентов, Она вздохнула несколько раз глубоко, будто надолго запасаясь целебным воздухом, и улыбнулась — завтра она едет домой.
Море слепило солнцем, — солнечный свет прыгал и кувыркался на мелких волнах, как стая серебряных дельфинов.
А девочка опять уплыла в море и качалась на зыбкой волне, отдыхая.
