Владимир Федоров - Белая Невеста
— Звонил кассир из монастыря…
Легкоатлет вскочил:
— А? Что? Когда?.. — Заспанные глаза блуждали, волосы растрепались — как грива. — Из «Прибоя»?
Ослепительная хозяйка кивнула на меня:
— Знакомьтесь. Иван Иваныч. Человеку негде жить. Человеку надо помочь…
Мужчина утопил расческу в непокорных волосах и прочесал их до сверкающего пятачка на макушке. Наконец взглянул мне в лицо:
— А почему, собственно, не помочь? Черт побери, мне нравится ваш нос. Великолепный курносый нос!
— У нас на Белогорщине, — говорю, — почти у всех такие.
— Неужели?..
Тут я заметил на полу что-то вроде складной шашечной доски, заляпанной разными красками. Не доска, а роскошный хвост жар-птицы. Жилистый легкоатлет перехватил мой взгляд и слегка поморщился:
— Константин Белоневестинский, свободный художник.
— Константин Сергеевич, — молодая хозяйка мило улыбнулась, — можно сказать, единственный певец Белой Невесты. Петушок ему очень мешает. Нет, творческому человеку нужна тишина!..
Я не отрывал глаз от необыкновенной личности. Вот чертяка! Брови у него загибались не вниз, а вверх, как запятые навыворот.
— Что вы, собственно, па меня так смотрите? — удивился Константин Сергеевич. — Друг мой, я такой же работяга, как вы. Вот прилег. Не вижу ни дня, ни ночи. И черт меня дернул с моим талантом родиться в Белой Невесте! Приходится менять кисть на перо… — Покосился на Петушка: — Пека, выдай!
Бойкий мальчуган выбежал на середину комнаты и звонко отчеканил:
Нет вспышки ослепительней на свете.
Чем в КВН играющие дети!
— Не то! Это же, старик, для школы продленного дня! — Константин Белоневестинский поморщился. — Пека! Знаешь, что решила твоя мама? Певца за борт…
— За стенку, — лукаво поправила его солнечная хозяйка. — Лилина половина почти пустует. Только творите! Свет. Тишина…
Константин Сергеевич мягко оттер меня плечом.
— Раиса Павловна! Да вы… вы Белоневестинская мадонна! Я непременно вас напишу!.. — И потянулся губами к ее руке. — Вы как мать…
— Сестра! — Молодая хозяйка великодушно подала ему руку. — Не беспокойтесь, Константин Сергеич. Я сама займусь вашей эвакуацией. А вы, Иван Иваныч, видно, с дороги проголодались? Мой «Золотой якорь» к вашим услугам.
— Удивительный у вас климат! — говорю. — Боюсь, и сам я что-нибудь сочиню!..
4. Дарованный шашлык
Узорчатый «Золотой якорь», что корабль, качался на синих волнах. С Белой Невестой его соединял приветливо поскрипывающий трап. Мы вошли в зал, а там ветерок гуляет. За барьерами море блестит, переливается.
Посредине зала из разноцветного наконечника хлещет и пенится струя. И такая свежесть кругом, такой, я вам скажу, озон!..
— Идея Белоневестинского плюс моя инициатива! — Раиса Павловна таинственно улыбнулась. — Фонтан не простой: противопожарный.
— До такого, — говорю, — у нас на Белогорщине и не додумаются. Не фонтан, а фантазия! Брызги шампанского!..
Над головой между двумя люстрами покачивался золотой якорь с завлекательными голубыми словами:
На свете нет лазурней, звонче места,
Чем золотая Белая Невеста!
Восклицательный знак зеленел, что кипарис.
— Подкрепитесь на вольном воздухе! У нас полная модернизация. Удешевленные обеды.
Присел я на аккуратный стульчик, как в детском саду. А столик чуть пошире стульчика.
— Сейчас вас обслужат. — И пропала моя ослепительная хозяйка.
Гляжу: подлетает ко мне хрупкая барышня с подносом. Где я видел эти спокойные глаза? Поглядела — вроде ветерок с моря дунул.
— Здравствуйте, Иван Иваныч! Угощайтесь. Я — Лилия.
— А-а-а! — приглядываюсь.
А глаза-то не такие уж спокойные.
— Значит, решили у Раисы Павловны остановиться? Ох, Пека такой забавник!
На столике, как в зеркале, ее симпатичная наружность отражается. А нос в точности, как у меня. Нашенский, белогорский!
«Вот так-так! — думаю. — В аппетитном месте работает, а до чего же, бедняжка, худенькая! Видно, тоскует по Белогорщине. А, может, тоже на диете?»
Гляжу: на детском столике уже дымится зажаристый шашлык и шипит искристое. Ничего себе диета!
— Извиняюсь… Сколько с меня?
— Уплачено. — Улыбаются удивленные глаза.
— Вы наш гость! — слышу голосок ослепительной хозяйки.
— Благодарю, Раиса Павловна.
Не спеша вынимаю тугой бумажник, кладу на столик хрустящую пятирублевку. А пальцы жирные. Тянусь культурно к вазочке за бумажной салфеткой.
И вдруг слышу: вроде мне кто-то в самое ухо дышит. Да так горячо! Оглядываюсь: косматая морда зубы оскалила. Что за чертовщина?! Представляете? И смотрит не на меня, а на мою пятирублевку в жирных пятнах. Высунула язык и тянется, тянется.
Я охнул и оторопел. Подбежала Раиса Павловна:
— Кудряш! Кудряш! Озорник! Видно, он за вами увязался. Любит косточки…
— Не косточки, — поясняю, — а пятирублевку. Глядите: жует!..
Лилия всплеснула руками:
— Так это же его Белоневестинский научил жирными деньгами питаться! Сама видала: окунет рубль в соус и — Кудряшу. Пошел! Пошел!..
Слопал! — пробасил за соседним столиком усатый толстяк-казачина. — А у человека, может, последняя пятерка…
— Я возмещу… — смутилась Лилия. — Я…
— Мы возместим! — деликатно перебила ее Раиса Павловна. — Кудряш, домой!
— Зачем же гнать? — спрашиваю. — Жирной бумажкой сыт не будешь. — И подаю косматому на пол все, что осталось на моей тарелке. — Закусывай!
— Кудряш! Не смей!
Кудряш умял с хрустом мой шашлык, нахально облизнулся, вильнул хвостом и прыгнул через барьер в море.
— Ишь ты! — говорю. — Сытый ищет путь покороче.
— Не волнуйтесь. Мы возместим! — заверила меня усмешливая хозяйка.
5. Белоневестинская мадонна
Возмещали вечером, в Чудотворном тупике, в розовато-голубой комнате Раисы Павловны.
Слева от меня сидела молодая мамаша с глазастым Пекой, справа Лилия, а напротив — в плетеном кресле — свежевыбритый художник. Мы пили игристое, а Пека — тонизирующий напиток «Белая Невеста».
— Дядь Ван Ваныч! Ты сколько бутылок враз?
— Пека, спать!..
— Спокочи ночи!.. — Он тихонько юркнул под плетеное кресло художника. Я не выдал.
— Обожаю Лилечкину сестру! — порозовевшая Раиса Павловна вздохнула. — Такая душевная! Присылает к нам пенсионеров в колясках. Вы, Иван Иваныч, можно сказать, первый самостоятельный инвалид…
— Инвалид? — кровь ударила мне в лицо.
— Простите… я не хотела…
— Морские дали, голубые виды
Вас исцелят, седые инвалиды!
Это Пека-Петушок подал свой звонкий голос из-под кресла Белоневестинского.
— Негодник! Марш в постель!
— Не гоните! — Свободный художник поднял палец: — Пека, кого ты больше всех слушаешь?
Петушок глубокомысленно ковырнул в носу:
— Телевизор!
— Бьешься с ним, бьешься, а золотые дни летят… — Раиса Павловна потупилась. — Нет, я взорву этот телевизор!
— Зачем взрывать? — блеснув удивленными глазами, осмелела Лилия. — Константин Сергеевич, помните, как вы, Пека и Кудряш слушали сразу три футбольных матча? Один по динамику, другой по транзистору, а третий по телевизору… То туда, то сюда! А Кудряш за вами. Как тявкнет, тявкнет!..
— Лиличка! — художник погрустнел. — Вы просто не приучены к реактивным ритмам. Из всех искусств я люблю футбол! Самое динамичное…
— Вот, вот! — говорю. — Сам видал у нас на перроне живого вратаря… Забыл фамилию. Смотрю: разминается, нюхает цветы и жует белогорские пряники…
— Вы божий дар с пряниками не путайте! — возмутился художник.
— А вы их пробовали? — спрашиваю.
— Не упрямьтесь! Константин Сергеич гений, а у нас… Что у нас?.. — Раиса Павловна хрустнула тонкими пальцами.
Художник нахмурился:
— Что скрывать? Я сам из казаков. Фамилия моего отца, простите, Гарбуз. И я когда-то без штанишек гусей пас! Носил грубое солдатское сукно… Но умный человек открыл мне глаза… — Константин Сергеич, запустив пальцы в шевелюру, вскочил. Стал метаться по комнате. Потом вдруг очутился у серванта, схватил старого усатого казака с серебряной бандурой: — Ну, скажите мне: что эта штукенция выражает? Что? К чему эта мелочная отделка, эти нелепые струны? Типичный пряник! У! Душу воротит! Ж-жик!.. — И свободный художник, видать неожиданно для себя, грохнул бандуриста об пол так, что во все стороны брызнули серебряные искры.
Я подобрал под стулом полголовы бедного казака.
— Лихой был запорожец, да хлипкий, — говорю. — Мой дед Ерофей таких из березового капа вырезал. Не расколешь!
Пека-Петушок, без штанишек выглянувший из спальни, прыгал от восторга: мать, видно, не разрешала ему даже прикасаться к этой серебряной игрушке.
