Вадим Шефнер - Холодная ковка
— Знаешь, и не такой уж плохой писатель, но ни в городе, ни в селе читать его давно уже невозможно. А вот на даче идёт. У каждой дачной хозяйки непременно есть Шеллер-Михайлов. У нас ещё есть журнал «Русский паломник» за 1911 год. А ты опять за учебники?
Послышался телефонный звонок, и она встала и, легонько отстранив сына, пошла к дому, — это, наверно, Пётр звонит.
— Да, я у телефона, — ответила она в трубку. Потом, выслушав какую-то длинную фразу, спросила дрожащим голосом: — Но всё-таки не в больницу, а домой? Опасность есть? Я выезжаю.
Положив трубку, она обратилась к Николаю:
— Отец заболел. Опять с сердцем. Как, помнишь, в прошлом году. Ты залей бак, сейчас поедем.
— А опасность есть?
— Говорят, что нет. Но ведь всегда так говорят.
— Ну, положим, не всегда, — возразил Николай. — Всё-таки врачи знают, что к чему.
— Иди залей бак. И потом, знаешь, мне не нравится твоё это спокойствие.
— Если я не буду спокоен, как же я поведу машину? — ответил он, выходя из комнаты.
Когда выехали на гудронированное шоссе, Николай набрал скорость и повёл машину ровно и уверенно. Ниточки вязкого, нагревшегося за день гудрона приклеивались к покрышкам и рвались с тихим звоном; казалось, дорога поёт под колёсами; машина плыла, плавно покачиваясь, как катер.
— Не можешь ли прибавить ходу? — сказала Елена Семёновна. — Почему бы не обогнать вон тот «Москвич»?
— Мы и так быстро едем, в обгон нельзя. Я никогда не обгоняю, — возразил сын, не отрывая глаз от дороги.
— Но сегодня мог бы. Ведь едешь к больному отцу.
— Хорошо, мама, — ответил он и, прибавив газу, обогнал шедшую впереди машину.
— Видишь, как просто, — сказала Елена Семёновна. — Другой бы и не задумался, а ты...
Проехали Рядки. Уже за посёлком что-то метнулось — не то под колёса, не то из-под колёс.
— Что такое? — испуганно спросила Елена Семёновна.
— Курицу раздавил, — ответил Николай.
— Как нехорошо... — сказала мать.
— За курицу — ничего; вот если гуся — тогда штраф, — не отрывая глаз от ленты гудрона, молвил Николай. — А курица, считается, сама убежать может.
— Всё-таки надо было объехать!
— Не успел, скорость большая. Да что там — курица...
— Всё-таки живое существо, — сказала Елена Семёновна. И уже раздражаясь: — Какой холодный ты: «за курицу — ничего!». А если сказать тебе: «за человека — ничего» — ты бы и на человека наехал, да?! Наехал бы?!
— Ты, мама, взволнована и поэтому несправедлива, — не отрываясь от руля, спокойно ответил Николай. — На человека я бы не наехал.
«Действительно, какие глупости я ему говорю, — подумала Елена Семёновна, — только мешаю!». И в то же время ей стало обидно, что он даже не сердится на неё, отвечает спокойно, без горечи. Упрекнул бы, рассердился, пригрозил — и то лучше. И в кого он такой?
Не доезжая десяти километров до города, остановились у телефонной будки. Николай заботливо отирал тряпкой куриную кровь, брызнувшую на хромированную решётку радиатора, когда мать подошла и сказала:
— Знаешь, папе лучше. Сам подошёл к телефону. Сейчас приедем к нему.
— Ну вот, напрасно ты беспокоилась, — сказал Николай.
— Как напрасно! — ответила Елена Семёновна. — Ведь родной же человек!
— Да, ты права, — сказал Николай, но в голосе его не слышалось должной убеждённости.
— Ты пойми, Коля, — ведь один раз плохо человеку стало, другой раз, третий, а потом...
— Ну, до этого ещё далеко.
— Но я боюсь, боюсь этого, — тоскливо прошептала Елена Семёновна. — Не дай бог, не дай бог!
— Если это и случится, то ты не будешь одинока. Ведь я всегда буду помогать тебе, — рассудительно сказал Николай и поясняюще добавил: — помогать материально.
— Ах, не то, не то ты говоришь, Коля, — ответила Елена Семёновна, откидываясь на спинку сиденья.
Гудрон давно сменился асфальтом; гоня перед собою свою тень, ещё ровнее и бесшумнее бежала теперь машина. По краям дороги вставали строения с полукруглыми рубероидовыми крышами, за изгородями поблёскивали решётчатые рамы парников, торчали вентиляционные трубы овощехранилищ. Вдали, на сортировочной станции, сплошным красным забором стояли вагоны. Город возникал навстречу машине. Впереди, в просветах меж высокими зданиями, холодно голубело небо, неуютный розоватый закат был вставлен в прямоугольники окон. Потупясь, взглянула Елена Семёновна на сына. Чуть пригнувшись, спокойно и напряжённо глядел он вперёд, ведя машину средь других машин.
1952 г.
