Кирилл Ласкари - Двадцать третий пируэт
У Дома книги была длиннющая очередь. Продавали «Женщину в белом». Вера встала в хвост. Очередь продвигалась довольно быстро, и у нее был шанс до прихода Игоря стать обладательницей этой загадочной «женщины». Но Игорь прибежал, когда Вера находилась в центре очереди. Он стоял у входа и смотрел по сторонам.
Высокий, широкоплечий, в плаще с небрежно поднятым воротником и сумкой через плечо, он был похож не то на интуриста, не то на журналиста, В общем, он был хорош собой. Чего уж там.
— Я ухожу, — сказала Вера стоящему сзади старичку с палкой.
— Культур-мультур-найн, — зачем-то заорал старичок.
Вера подошла к Игорю. Он взял ее под руку, и они пошли.
— Мне нужно в рыбный. Что случилось?
— Вызывали в Управление культуры. Мне дают коллектив.
Они пересекли Невский. Красный свет застал их на пешеходной дорожке. Раздался свисток, и поток транспорта рванулся с места, обтекая их с обеих сторон.
— Что ты молчишь? — перекрывая гул машин, прокричал Игорь. — Ты что, не поняла? Я получаю коллектив.
— Я все поняла и очень за тебя рада. Бежим.
Они перебежали улицу.
— После Парижа можно начинать. Пойдем, сядем на лавочку, — и он потащил ее в скверик у Казанского собора.
«Окрашено» — заботливой рукой было написано на криво прилепленной к скамье бумажке. Женщины, работницы сквера, снимали лапник с клумб.
— Пойдем по каналу, — предложил Игорь.
Солнце умудрилось пробиться сквозь огромную тучу и направило лучи на двух крылатых львов, держащих горбатый мостик. Львам было хорошо. Они сияли.
— Какой коллектив? Профессиональный?
Игорь засмеялся:
— Полу. Полупрофессиональный. Ты помнишь, я тебе как-то показывал аляповатую афишу «Ритмы планеты»?
— Но это же совершенно не то? — удивилась Вера.
— Да. Сейчас это не то. А будет то. Мне дали «карт-бланш». Коллектив себя не оправдал. Руководителей вышибли. Или-или. Или я делаю из него настоящий крепкий коллектив, или их вообще разгонят.
— Это очень трудно. Классический? — заволновалась Вера.
— Нет. Чистой классики там не будет, — замахал руками Игорь. — Совершенно новые названия. Половину народа выгоню., Наберу талантливых ребят. Ты пойдешь.
— На пенсию, — улыбнулась Вера.
— Сколько тебе до пенсии?
— Столько же, сколько и тебе.
— Ерунда. Числиться будешь балериной, а работать репетитором, — мгновенно решил Игорь.
Вера показала ему кукиш:
— Нет уж, спасибо. Я еще хочу потанцевать. И так у нас век бабочки.
— Ладно, ладно. Танцуй себе на здоровье, — согласился Игорь. — Все равно я тебя заставлю делиться опытом с молодежью. Сразу после гастролей подавай заявление об уходе. Поверь мне. Мы еще удивим мир своими кренделями.
Игорь обнял Веру и крепко поцеловал в губы. Он давно ее так не целовал. У нее, как у девчонки, дико забилось сердце. Кровь прилила к вискам. Хозяйственная сумка выпала из рук.
— Спокойно, спокойно, — не то себе, не то Вере шепотом сказал Игорь, выпуская ее из объятий. Нагнулся и поднял сумку. Вынул сигареты. Закурил.
— Давай постоим немножко.
Они облокотились на перила. Маленькие айсберги из нерастаявшего льда нехотя покачивались на мутной воде канала. К одному из них пристала бывшая елка.
— Трудно себе представить, что через несколько дней мы вот так же будем смотреть в воды Сены, — задумчиво произнес Игорь. — Ты рада? Вместе. В Париже.
— Я не поеду. Не с кем оставить Бусю.
— Ты что, в своем уме? — возмутился Игорь. — Люди мечтают попасть в Париж. Покупают путевки за бешеные деньги. А она, видите ли, не может из-за столетней старухи, которая, кстати, бывала в Париже и знает, что это такое. — Вера хотела возразить, но Игорь замахал руками — Не смей меня перебивать. Ты понимаешь? В искусстве нужно быть фанатиком. А в нашем — тем более. Да, приходится многим жертвовать. Не мне тебе рассказывать о великих балеринах. Без семьи. Без детей. Да! Но зато искусство. Всю себя, без компромиссов, без каких-либо скидок на бабушек и дедушек, мужей и детишек. Вот тогда балерина. Вот тогда личность. — Вера опять попыталась вмешаться в речь Игоря, но он не позволил. — Нет уж, прости. Дослушай до конца. Ты прошляпила все. И карьеру, и положение. Нет в тебе фанатизма, черт с тобой. Но в Париж-то хоть съезди. Неужели неинтересно? Когда еще туда попадешь? Поговори с Нинкой. Она все равно не едет. Действуй. Шевелись.
— У нее медовый месяц. А потом, с чего ты взял, что не едет? Она в списках.
— В запасе. Ты что, не понимаешь? Если кто-нибудь заболеет. Или того хуже.
— Это несправедливо. Шипа вкалывает, как лошадь. Скорее она, чем кто-нибудь из молодежи. Ты же в худсовете.
— Вера, Париж — не Тетюши! И не собес. Она распугает всех парижан, — шумел Игорь.
— Шипа лучше многих. И ты это прекрасно знаешь. Она профессиональная крепкая корифейка.
— А рожа? — И он показал, какая.
— Посмотри на себя, гений. Кстати, ведущему танцору выходить в «Жизели» с соколом на две минуты тоже не очень красиво. Тем более что ты там уже бывал.
— Я для дела. Неужели не понимаешь? Мне нужно смотреть.
И они замолчали, глядя в воды канала.
— Прости. Вот что. Бусю на этот месяц нужно устроить в больницу. Тебе неудобно? Понимаю. Я пойду сейчас в дирекцию и все организую. Ты вечером дома? Я буду звонить. Привет рыбоедам.
Вера смотрела ему вслед. Градов шел вдоль канала широким уверенным шагом. У мостика с золотокрылыми львами он обернулся, поднял обе руки над головой, сомкнул в крепком пожатии и трижды приветственно потряс ими. Как чемпион после грандиозной победы.
С детства личность балетмейстера для Веры воспринималась как чудо. Никак не укладывалось в ее маленькой с косичками голове, что «Лебединое озеро», «Жизель», «Спящая красавица» и «Легенда о любви» созданы человеком. Но в музее училища висели портреты прославленных балетмейстеров. Петипа. Иванов, Корали, Григорович и многие другие. Значит, были, есть. Будут.
Обожествляла балетмейстеров прошлого и педагог истории балета Мариэтта Харлампиевна. А одного из современных (Вера его часто встречала в коридорах училища) так прямо и называла — Божество. Вере это было приятно.
Уже став артисткой и работая с балетмейстерами над новыми спектаклями. Вера иногда ловила себя на мысли, что смогла бы поставить не хуже. Но тут же гнала прочь эти крамольные мысли. Подсказать. Посоветовать — еще куда ни шло. Но поставить самой? Никогда. Иногда Вера вела уроки в театре. Ее «комбинации» были интересны и танцевальны. Девчонкам нравилось.
Балетмейстер — это божество! С годами мнения своего Вера не изменила.
Ее удивило, почему Игорь не сказал, что же он все-таки собирается ставить. С чего начнется рождение коллектива? Он должен это знать. Обязан. Может быть, скрывает? Кто она для него? Но ведь пригласил.
Замок, сделанный еще по заказу мамы, громко щелкнул, и Вера вошла в переднюю.
— Ириша, это ты? — раздался Бусин голос.
Иришей звали покойную маму.
Задрав хвосты и жмуря сонные глаза, выскочили Петя и Нолик.
— Привет вам от хореографа Градова.
Вошла в бабушкину комнату. Душно. Воздух тяжелый. Буся категорически запретила открывать окна. Якобы холодно. На самом деле из-за котов.
— Сейчас, Бусенька, разогрею обед.
Бабушка лежала.
— Ах это ты, Верочка? Где котики?
— Вот они, не волнуйся.
— Ты купила им рыбку?
— Все купила. Сейчас буду вас кормить.
Она поставила на плиту кастрюли, зажгла газ. Самой есть не хотелось. Коты вертелись у ее ног. Ели они из старинных «корниловских» блюдечек. Чашки давно разбились, и антикварные блюдца перешли в их полное пользование.
Бусенька немножко приподнялась, и Вера поставила ей поднос на колени.
— Опять щи? — беря ложку, недовольно спросила она.
— Вчера был бульон, — вкладывая ей хлеб в руку, сказала Вера.
— Покрошила в него капусту. Вот тебе и щи. — Где котики?
— Обедают, Бусенька. Я еду на гастроли в Париж.
— Сегодня? — спокойно спросила бабушка.
— Нет, конечно, не сегодня. Как ты смотришь на то, чтобы на это время перебраться в больницу?
Буся молча ела. Котики вернулись и легли ей на ноги.
— Ты согласна?
— А котики? С ними туда можно?
Вера о котиках забыла. Вернее — до разговора с Игорем помнила, но когда возник его план с больницей, котики вылетели у нее из головы.
— Нет. С ними не пустят.
Слезинки медленно текли по сухим Бусиным щекам и падали в щи.
— Ты подожди. Я скоро, — глядя Вере в глаза и гладя ее руку, прошептала бабушка.
— Что ты? Что ты, Бусенька, — и у самой слезы комом сдавили горло. — Никуда я не поеду. Гори он ясным огнем, этот Париж. У меня для тебя есть замечательный пряник «Сувенир». Сейчас принесу. Тебе чай? Кофе?
Вера позвонила Шипе. К телефону подошел «поэт». Трезвый, он был сама интеллигентность:
