Ильяс Эфендиев - Повесть о Сарыкейнек и Валехе
Вот выскочил бы сейчас из-за деревьев огромный голодный волк, нет, лучше медведь; схватил бы я его и придушил голыми руками. Другое дело!
Сам того не замечая, я свернул с тропы в гущу леса.
Я шел не торопясь, стараясь не шуметь. А потом вдруг взял да и запел:
Я гуляю по садам,
Я шагаю по садам.
За одну твою улыбку
Я всю жизнь мою отдам.
Мой молодой звонкий голос пробудил лес от тишины,
Взлетела над моей головой, осыпая снег, какая-то тяжелая птица. Прошуршало что-то между деревьев.
За одну твою улыбку
Я всю жизнь мою отдам,
орал я во все горло.
.. .В общежитии - нас было четверо в комнате - Придира Зейнал играл в домино с Сарваром, причем раскраснелся так, что щеки его прямо-таки огнем пылали. Проигрывал, должно быть... Толстяк Эльдар слушал транзистор, и комнату сотрясали грохочущие ритмы поп-музыки.
- Ради мамы, которая тебя такого хорошего родила. Эй, Эльдар, выключи ты этот тарарам. Дай поиграть! - ныл Зейнал.
- Ты его маму не тронь! А то будешь иметь дело со мной, - улыбнулся Сарвар.
Мать Эльдара, такая же толстая, как и сын, работала дояркой в селе, расположенном неподалеку от стройки. Несмотря на комплекцию, была она очень подвижна и работяща. Успевала и по дому управиться, и за коровами присмотреть, и на стройку смотаться, чтобы нет-нет да и порадовать сына и его друзей домашней снедью,
- Послушай, выдай-ка свою маму за меня, а? - разошелся Сарвар. - Стану я твоим папой. Это была дежурная шутка. Сарвар даже песенку по этому поводу сочинил.
Ты вдова, я вдовец,
Ты краса, я молодец...
затягивал он, и мы повторяли этот припев до одури. Скинув у порога сапоги, я открыл окно.
- Ай-яй-яй! - завопил здоровяк Эльдар, ужасно боявшийся сквозняков. Закрой!
А Зейнал подмигнул мне: дескать, не закрывай...
Все было знакомо, повторялось изо дня в день тысячу раз. Особым разнообразием, увы, быт наш не отличался. ..
.. .Когда мы утром встали, снегу намело на улице по колено. Снег лежал, накрыв все, как толстым ватным одеялом.
Мы только сели завтракать, как дверь отворилась и в клубах морозного пара на пороге возник экипированный по-зимнему - в валенках, меховой куртке и шапке- Джамал-муаллим. Дымя сигаретой, он сразу с порога заявил:
- Плохи дела, ребята. Остались без камня.
- Это почему? - удивился я. - Вот чайку попьем и поедем.
- Кругом все замело... Ни пройти, ни проехать..,
Мы переглянулись.
- Ну, а ты что скажешь?-,обратился Джамал-муаллим к старшему среди нас, Сарвару.
Сарвар подумал минуту-другую для солидности. И сказал то же, что сказал я. Ехать можно.
Джамал-муаллим повернулся к остальным шоферам, потоптался на месте, разглядывая нас так, словно видел впервые.
Зейнал покраснел, как обычно, когда сердился.
- Ну чего смотрите? Чего? Раз мы говорим - поедем, значит, поедем!.,
- По правде говоря, боюсь, - признался Джамал-муаллим. - В такой-то снег вас посылать... Но мы не слушали его.
- Я еду первым! - решительно заявил я.
- Нет, тебя вперед пускать нельзя, - покачал головой Эльдар. - Ты шальной. От любви...
Сарвар улыбнулся и поддержал Эльдара.
- К тому же ты - жених, и тебя надо беречь до свадьбы. Впереди еду я! заключил он уже серьезно. И, повернувшись к Джамал-муаллиму, который все еще топтался в нерешительности возле порога, сказал: - Да не беспокойтесь вы так! Проходите, раздевайтесь. Выпейте с нами чайку. Вы человек новый и опасаетесь зря. Мы в этих местах каждую пядь земли знаем.
.. .И вот, утопая в снегу, мы бежим к гаражу, наливаем воду в радиаторы, заводим моторы.
- Будьте осторожнее, ребята! - кричит нам вслед Джамал-муаллим.
Но что значит - быть осторожным? Убей меня, не пойму!
Я птицей взлетел в кабину, машина рванула с места, да так, что дверца кабины со стуком захлопнулась сама. Первым лихо вырулил на дорогу, но Сарвар сердито окликнул меня:
- Э-эй! Юноша, старших следует слушаться. Ведь сказано - первым еду я!
И он с шумом проехал мимо.
- Делать нечего, - вздохнул я. - Ты ж у нас аксакал.
Как-то в газете я читал про девушку, которая, став босыми ногами на ковер, может угадать, какого цвета бумага спрятана под ковром. Я вспомнил про эту необыкновенную девушку, глядя на то, как Сарвар ведет машину. Дорога здесь прескверная, разбита глубокими колеями, да еще вьется по краю обрыва. На этом месте мы обычно сбрасываем скорость и смотрим в оба. Но теперь все покрыл снег, и дорога казалась гладенькой, ровной. Стоило хоть на минуту поддаться этой иллюзии, и машина застряла бы в очередной рытвине. Или, того хуже, ухнула бы вниз, в пропасть. Но Сарвар был не из тех, кто поддается иллюзиям. Очень осторожно, словно крадучись, ехал он. Так, будто нащупывал землю колесами...
Что говорить, толково вел он нашу колонну. Я бы так не смог. Терпения не хватило бы! Хотя, что касается твердости руки и точности глаза - тут я спокоен. Тут у меня порядок! Говорю это без похвальбы.
Вот мы сделали предпоследний поворот, без осложнений- хотя это очень трудно! - сползли на тормозах вниз. Еще один поворот/ Еще спуск... Вот и карьер. Стоп, приехали!
Зейнал выскочил из машины первым и, подбросив шапку, крикнул во все горло: "Ур-р-ра!"
За ним повыскакивали остальные:
- Ур-ра!
Только Сарвар сошел вниз подчеркнуто спокойно, аккуратно захлопнул дверцу. Буднично обратился ко мне:
- Закурить есть?
Я вытащил пачку "Золотого руна". Сарвар прикурил, протянул пачку назад, но я отвел его руку:
- Оставь себе. Сарыкейнек купила много...
Сарвар молча опустил сигареты в карман. И затянулся глубоко-глубоко, с наслаждением. Когда трудное дело сделано, лучшая награда для человека - вот эти желанные минуты отдыха...
А вскоре мы тронулись в обратный путь, который должен был быть полегче: загруженные машины лучше слушаются руля, да и путь проложен.
Разве что - одолеть подъем. Из карьера выбраться на дорогу.
С натугой гудели моторы, пальцы вцепились в руль. Метр, еще метр, выше, еще выше... И вот мы на дороге. Позади и это последнее препятствие.
Ехать дальше - по собственному-то следу - можно было уже с ветерком.
Когда мы сделали последний поворот - тот, из-за которого Сарыкейнек так всегда нервничала, - и въехали в поселок, первый, кого мы увидели, был Джамал-муаллим. Он нервно прохаживался на пятачке возле строящегося дома.
- Ну как? - выбежал он навстречу.
- Порядок, - солидно ответил Сарвар, спрыгивая вниз.
Джамал шагнул к нему:
- Ты вел колонну?
- Ну, я...
Джамал сделал еще шаг, пожал Сарвару руку и сказал:
- Большое спасибо за камень. И за то, что все вы остались целы и невредимы...
"Гляди-ка, - подумал я, - выходит, Сарвар проявил геройство!"
- Эге-гей!-услышал я голос сверху. Сарыкейнек, свесившись с башни крана, вовсю жестикулировала нам и даже, сняв шапку, махала ею. Всем нам. И, разумеется, персонально мне.
- Салют, Сарыкейнек!-улыбнулся я.
В эту минуту заработал кран, и корзины с привезенным нами камнем поползли вверх. С некоторой медлительностью, я бы даже сказал - торжественностью. Поползли вверх на высоту пятого - нашего с Сарыкейнек! - этажа.
А наутро Джамал-муаллим вызвал нас в контору и сказал:
- Вчера вы, ребята, выручили стройку. Еще раз спасибо вам. Но сегодня... Сегодня на станцию прибыл вагон со стройматериалами. Их нужно привезти. Разумеется, и камень нужен. А ночью опять сильный снег шел. Вы знаете, дороги стали не лучше, а хуже, чем вчера. До станции далеко...
Он еще долго и подробно, в деталях, втолковывал нам, какая сложная создалась ситуация. Как трудно ездить сейчас в горах.
- Ничего, разделимся на две группы, - сказал Сарвар, когда Джамал-муаллим кончил. - С одной я поеду на станцию...
- А с другой я поеду на карьер, - подхватил я.- Идет?
Никто не возражал. Все знали: за баранкой лучшими были мы с Сарваром.
И вот мы разделились на две группы.
- По машинам! - крикнул я своим и вспрыгнул на подножку.
А снег, пока мы торчали в конторе, пошел пуще прежнего. Не успели мы доехать до конца поселка, как за густой снежной пеленой скрылся строящийся дом, контора, длинный и неуклюже трогательный, как жирафа, кран моей Сарыкейнек. К плохой дороге прибавилась плохая видимость.
Быть может, впервые в жизни я испытал... не страх, нет, ответственность. Ответственность за товарищей, которые ехали за мной, послушно и доверчиво повторяя каждое движение моей машины. Торопиться было никак нельзя. Отстанет кто-нибудь, потеряет из виду переднюю машину - не миновать беды!
А тут явилось и новое, неведомое раньше беспокойство. За себя. Да-да, за самого себя! Но только беспокойство это было особого рода. Я смотрел на себя как бы со стороны, глазами Сарыкейнек, и думал ее думу.., "Если со мной что случится, каково будет ей?" Я представил Сарыкейнек в слезах, и мне стало ужасно жалко ее.
