Петр Капица - Они штурмовали Зимний
Кокорев давно знал Дему Рыкунова, но по-настоящему сдружился с ним лишь на заводе. В старо-кузнечный цех Василий попал, когда ему шел пятнадцатый год. Бабушка тогда служила чаеварщицей в кузнице. Она уговорила мастера принять внука на обучение.
Вася таскал уголь для горнов, подметал окалину у наковален, складывал в штабельки негодные, лопнувшие поковки и бегал по мастерским с поручениями мастера.
В первую же неделю озорные молотобойцы сговорились подшутить над новичком. Кто-то из них нажег в горне клещи и, кинув их на землю, крикнул:
— Эй, мальчик, а ну живо… подай-ка клещи!
Вася поспешил исполнить просьбу, а озорные молотобойцы следили за ним, ожидая, что парнишка сейчас испуганно взвизгнет и отдернет руки от накаленного железа. Вот будет потеха!
Но забавы не получилось. Схватив в руки клещи, Вася лишь вздрогнул и не выронил их. С бледным лицом он молча окунул руки в стоявший рядом чан с сизой от окалины водой и там с трудом разнял пальцы.
Задыхаясь от обиды, он поднес к губам ладони, надеясь сдуть с них боль, но напрасно: руки саднило, они нестерпимо горели. Чтобы не показывать слез, Вася ушел в дальний угол кузницы, спрятался за кипятильником. Он не слышал, как старый кузнец, которого все в цехе величали Савелием Матвеевичем, изругал озорников.
Старик с сердито распушенными усами раскрыл свой шкафчик, достал с полки небольшой пузырек с подсолнечным маслом и, подойдя к Васе, приказал:
— Показывай, что у тебя с руками. Спекшаяся кожа на ладонях и пальцах мальчика вздулась волдырями. Кузнец сочувственно покачал головой и сказал:
— Вот ведь, мерзавцы, что наделали! Набилось тут всякой шантрапы: маклаки, дворники, приказчики да купчики разные. От войны прячутся. Сунули мастеру взятку и от солдатчины избавились, благо «Путиловец» военные заказы выполняет. Им ведь не работа нужна, а отсрочка от окопной жизни. А тут человека заработка лишили. Нашел перед кем характер показывать! Узнает мастер, что руки пожег, — выгонит из мастерской. Ему здоровые нужны.
Савелий Матвеевич осторожно смазал Васе пальцы и ладони подсолнечным маслом.
— Чуть обсохнет, перевяжешь, — посоветовал он. В лице парнишки ему почудилось что-то знакомое. — Чей будешь-то? — поинтересовался кузнец.
— Кокорев моя фамилия, — ответил Вася.
— Не Степана ли Дмитриевича сын?
— Его.
— Знавал я твоего отца. Первый котельщик был. Наших кровей человек. За рабочий народ пострадал. А мать что делает?
— Умерла недавно, на работе простудилась.
— Та-ак, — протянул Савелий Матвеевич, — полный сирота, выходит. С кем же ты теперь живешь?
— С бабушкой. Она чаеварщица, через ночь работает.
— В школу ходил?
— Начальную кончил.
— Грамотен, значит? Это хорошо, — отметил кузнец, глядя через очки добрыми глазами на Васю; Он помолчал некоторое время, затем предложил: — Вот что мы с тобой сделаем. С такими руками ты, конечно, дней на десять не работник. Давай-ка, чтоб начальство не заметило, перевяжем бинтом да рукавицы натянем. Я тебя в ученики беру. С мастером сам договорюсь. Сперва будешь нагревальщиком, а потом — в подручные поставлю. Только слезы утри и голову держи выше! — ворчливо добавил он.
Савелий Матвеевич помог Васе забинтовать каждый палец по отдельности, отдал ему свои рукавицы и позвал Дему Рыкунова.
— Вместе работать будете.
— Я его знаю, — сказал Вася. — Мы в одном переулке живем, он у нас самый сильный. На рождество, когда волковцы драться полезли, четверых погнал…
Дема сделал угрожающие глаза: молчи, мол; при Савелии Матвеевиче об этом нельзя.
Кузнец не одобрял кулачных увлечений своего молотобойца, но на этот раз лишь усмехнулся в усы и, как бы не заметив сигнализации Демы, добродушно произнес:
— Вот и хорошо, что сильный. Поручаю тебе Кокорева; никому не давай обижать.
— Будьте спокойны, на три шага не подпущу, — ответил Дема.
Савелий Матвеевич в цеху считался виртуозом кузнечного дела. Самые точные и сложные заказы поручались ему. Старший мастер недолюбливал кузнеца за независимый характер и за разговоры, которые он вел с рабочими, но увольнять не решался: «Где еще добудешь такого работника? Кузнец наивысшей категории!»
Мастер старался не замечать своенравия Савелия Матвеевича и не сталкиваться с ним по пустякам. Кокорева он зачислил в ученики без споров и возражений: «Пусть подучит еще одного, — умелых работников немного осталось».
Вася первое время подсыпал уголь в горны и следил за дутьем, чтобы железные болванки нагревались равномерно. Он любил горячие минуты нелегкого кузнечного труда. В цеху поднимался такой перезвон, что вздрагивали черные, закопченные окна и дрожала земля. Савелий Матвеевич своим молотком отбивал мелкую дробь, указывал, куда надо ударить, а молотобойцы, взмахивая тяжелыми кувалдами, ухая, били по вязкому искрящемуся железу. Горячая окалина разлеталась во все стороны… Взмокшие молотобойцы то и дело подходили к баку с водой и утоляли жажду большими жадными глотками. А Савелий Матвеевич, который не любил пить во время работы, говорил Васе:
— Только ты не вздумай водохлебствовать. Сила — она лишь в сухом теле держится.
Работали в кузнечном цехе с рассвета до сумерек. И только в субботу рабочий день заканчивался раньше. В субботу обычно бывала получка. Многие рабочие отправлялись гулять в ближайшие трактиры: кто в «Марьину рощу», кто в «Финский залив», а кто в «Ташкент» или «Россию». Любители выпить за чужой счет не раз зазывали и Васю.
— Эй, новичок, обмыть бы пора работенку. А то имени не получишь и в кузнецы не выйдешь.
Всякого новичка они звали «чудаком» или «пскопским» до тех пор, пока тот не пропивал с ними всю получку, и только после этого его величали по имени, а иногда даже и по отчеству. А если человек скупился на водку, то ему устраивали всякие каверзы: гвоздями прибивали к верстаку рукавицы, прятали инструмент или подсовывали под руки накаленные клещи, зубила. Этого они добивались и у Васи, но однажды Савелий Матвеевич строго предупредил вымогателей:
— Не цепляться к парню! Вам гулять, а он сирота — сам себя одевай, обувай да еще бабку старую корми. И делу не вам его обучать. Ясно?
— Понятно, Савелий Матвеевич, да мы его… мы ничего… — смущенно забормотал один из подручных. — Пускай паренек работает.
Приставалы боялись Савелия Матвеевича, потому что в цеху люди ценились по мастерству, по умению точно и аккуратно работать. Тот, кто работал небрежно, много браку делал, — слыл никчемным человеком и уважением не пользовался. Такому старые рабочие даже рта не давали раскрыть: «Ты сначала инструмент научись держать, — с презрением говорили они, — а потом рассуждай».
Среди вымогателей квалифицированных рабочих было немного. Обычно этим занимались подручные, не получавшие самостоятельной работы. Гнев Савелия Матвеевича для них был опасен: ни совета, ни помощи от него не жди. И другие старики презирать начнут. Поэтому они перестали приставать к Васе.
В субботу после получки Дема с Васей шли в баню, надевали чистую одежду и всякий раз задумывались: куда же пойти? Они знали, что некоторые заводские парни ходят на Огородный переулок играть в орлянку, другие же компаниями отправляются в Екатерингофский парк задевать девушек-копорок и горланить под гармошку песни, а третьи разбредаются по трактирам пьянствовать.
Васе нравились картины про войну, сыщиков и разбойников, которые показывали в кинематографе. Однажды он уговорил Дему съездить на Петроградскую сторону. Там, за Невой, был огромный зверинец, а рядом с ним — Народный дом, с кривыми зеркалами, «чертовым колесом», на котором не удержаться никакими силами, с «комнатой страхов», разными играми на призы, качелями и «американскими горами».
Дема поехал с неохотой. Он не любил ездить в трамвае по городу, тут всякий норовит унизить рабочего парня: «Куда прешься?», «Еще перемажешь кого», «Не видишь — люди сидят?» «Напустят тут всяких, только за карманом поглядывай». Не полезешь же драться с обидчиками, когда городовых полно. И ответить не ответишь, — весь вагон загалдит: «Высадить грубияна заставского! Совсем охамели!»
Они с Васей остались на площадке, доехали до зверинца и там сошли.
Отдав по двугривенному за входные билеты, парни часа два разглядывали диковинных зверей и птиц. Покормили морковкой слониху, посмеялись над бурыми медведями, вытворяющими всякие штуки, чтобы выпросить конфетку, и долго стояли у клетки с обезьянами, похожими на маленьких уродливых человечков.
Съев по горячему бублику у выхода, парни пошли в Народный дом, светившийся разноцветными огнями.
В саду играла музыка, высоко раскачивались качели, кружились на каруселях бумажные фонарики.
— Куда хочешь: на «американские горы» или к кривым зеркалам? — спросил Вася.
