Степан Сухачевский - У Белого Яра
Оставшись один, Дмитрий долго бродил по опустевшему зданию Совдепа. Обычно здесь по целым дням толпились люди, заводившие шумные споры, а сейчас только у наружной двери, в уголке, дремал часовой. Быстро шагая по длинному коридору, Дмитрий заглядывал через открытые настежь двери в служебные комнаты. Ни души!
Дмитрий вернулся в кабинет. Неуютно было в нем: сейф увезен, ящики стола открыты, на полу валялись забытые второпях бумаги. Он поднял листки, аккуратно собрал их стопкой и, не читая, положил на стол, устало прилег на диван, задумался... Ровно в полночь должен поступить ответ чехов на постановление Совдепа. Каким он будет? Неужели кончилась мирная жизнь? Неужели снова надо браться за оружие?
ГЛАВА ВТОРАЯ
ИЮНЬСКОЙ НОЧЬЮ
Дмитрий проснулся от оглушительного грохота, будто над ухом с размаху ударили по листу железа. Не понимая, что произошло, инстинктивно потянулся к кобуре, из осторожности продолжая лежать неподвижно.
Свет в кабинете погас. Привыкнув к темноте, Дмитрий увидел: чуть покачивалась на одной петле разбитая оконная створка, в верхнем углу рамы уродливо торчали осколки стекла.
«Стреляли... хотели припугнуть» — мелькнула догадка.
Сильным рывком Дмитрий поднялся с дивана и, уже забыв об осторожности, перебежал в кабинет. В тот же миг за окном послышался быстрый топот, возглас: «Стой, стрелять буду!». И все смолкло. Прижавшись к стене. Дмитрий прислушался: в настороженной тишине по-особому гулко звучали приближающиеся шаги. В дверь нетерпеливо постучали.
— Кто? — негромко спросил Дмитрий, привычным движением пальцев взводя курок.
— Я! Лавр... Аргентовский!
Дулом нагана Пичугин сбросил крючок с двери, толчком ноги открыл ее и невольно зажмурился от ослепительного света карманного фонарика, который держал Аргентовский. Тот с порога кинулся к Пичугину, неловко, по-мужски, обнял его.
— Жив!.. Дружище!
— Да успокойся, целехонек! Я от пули заговорен, — шутливо отозвался Пичугин, отводя от лица фонарик. — Промахнулись. Не заметил, кто стрелял?
— Разве в темноте разглядишь! — воскликнул Аргентовский.
— А еще комиссар милиции! Вот и надейся на тебя! — добродушно шутил Пичугин. — Ты что зашел, Лавр?
— Только что объезжал посты... Связной Цыганок сообщил, что станция захвачена... Белогвардейцы начали наступление на город.
— Что же ты не позвонил?! Ведь дорога́ каждая минута.
— Пытался... телефон не работает по всему городу... и электричество выключено.
Посуровели карие улыбчивые глаза Пичугина, две резкие морщины глубоко прорезали переносицу.
— Значит, все же решились на провокацию... Не зря мы опасались! — прервал он молчание. — Ну, Лавр! Расходимся... Твое место в штабе, езжай на Бакиновскую заимку, по дороге загляни к пулеметчикам у моста. А я проверю посты... С донесением в штаб пришлю Цыганка.
Надев старенькую шинель, Пичугин достал из стола две гранаты-«лимонки», положил в карман и первым вышел из кабинета. Он шагал по коридору крупно и размашисто, не говоря ни слова. Аргентовский, понимая его состояние, тоже молчал. На крыльце Пичугин остановился, прислушался. Со стороны станции доносился отдаленный свисток паровоза, то замирающий, то усиливающийся, тут и там сухо трещали ружейные выстрелы; за Тоболом строчил пулемет.
— Слышишь? — круто повернулся Пичугин к товарищу. Тот молча кивнул головой.
Они пересекли небольшой дворик. Под низкой крышей к столбу был привязан серый жеребец. Почуяв знакомых людей, он радостно заржал, беспокойно забил копытом. Пичугин, отвязав повод уздечки, ласково потрепал коня по крутой упругой шее и легко вскочил в седло.
— Ну, Лавр, кто знает, увидимся ли... — промолвил он и порывисто склонился с седла.
Друзья расцеловались.
— Помни уговор: при ликвидации штаба документы сжечь, деньги переправить по условленному адресу.
— В случае чего, Дмитрий... меня отыщешь через сестренку Наташу.
Пичугин рванул поводья; застоявшийся конь, вздрогнув, с места перешел на рысь. Аргентовский любящим взглядом проводил быстро исчезавшую в предутренней темноте переулка ладную фигуру друга.
Припав к взмыленной шее Серого, Пичугин скакал от одного красногвардейского отряда к другому, стремясь побывать на всех оборонительных рубежах, в разных концах города.
Разгоряченный конь вынес его на широкий перекресток, к кирпичному зданию бань Соснина, где был оставлен в засаде небольшой матросский отряд. С чердака щелкнул одиночный выстрел. Дмитрий осадил коня, и тот встал на дыбы, едва не сбросив седока. «Взж-ж!» — пронеслось над самой головой, и вслед, как запоздавшее эхо, вразнобой прозвучали выстрелы.
Серый, закусив удила, словно заведенный, закружился на месте и, оседая на круп, вдруг заскользил всеми ногами по мостовой. Натянув поводья левой рукой, Пичугин правой выхватил из кармана «лимонку», зубами выдернул чеку и, размахнувшись, бросил гранату изо всех сил. Повернув коня, ослабил поводья. Где-то позади раздался взрыв.
«Что же случилось с матросами? Неужели погибли? — лихорадочно думал Пичугин. Перед глазами встало веселое лицо Саши Громова. Сжав зубы, он решил: — К коннице!.. Ударим в тыл, отрежем отступление к станции».
Пришпорив Серого, он пустил его в галоп.
В эти минуты не знал Пичугин о черной измене Корочкина, подвизавшегося в роли военного «спеца», в прошлом офицера расформированного запасного стрелкового полка, стоящего в Кургане. Этот-то замаскировавшийся враг при первых же стычках с белочехами и подвел матросский отряд у Соснинских бань.
Гибель матросского отряда не замедлила сказаться. Белогвардейцы просочились к центру города, стали теснить бойцов головного Коммунистического отряда к Тоболу, чтобы там, на открытом прибрежном месте, поодиночке уничтожить разрозненные группы красногвардейцев. Бойцы врассыпную отступали к Тоболу. Но едва первый вбежал на мост, как его сразила пулеметная очередь. В рядах красногвардейцев наступило замешательство.
Сняв засаду у водокачки, где был узкий и мелкий брод, белогвардейская пехота без потерь переправилась на другой берег Тобола. Несколько цепей начали обходное наступление на Бакиновскую заимку, где размещался штаб обороны Кургана. Штаб оказался в ловушке...
Пичугину не удалось выполнить задуманный, план: еще на рассвете захваченные центральные улицы города были обстреляны, пулеметы белогвардейцев стояли в засадах на крупных перекрестках. Потеряв в лихой атаке несколько всадников, конный отряд с боем отступил на восточную окраину города, укрывшись в узком переулке около шоссейной дороги на волостное село Белозерское. Отсюда был виден переезд на Мало-Чаусово. Вскоре мимо медленно проследовал вражеский паровоз с пулеметом на тендере, направлявшийся к железнодорожному мосту через Тобол.
Было ясно: враг намеревался взять под обстрел Белозерский тракт, откуда могла прийти помощь осажденному Кургану. Медлить нельзя, надо вырваться из города.
Отряд на рысях выехал на шоссе, благополучно проскочил переезд, но, когда последний всадник миновал околицу Мало-Чаусово, его обстреляли из ближних огородов. Серый на полном скаку упал на передние ноги, и Пичугин, не удержавшись в седле, перелетел через его голову. Чьи-то сильные руки подхватили его и посадили на другую скачущую лошадь, лишившуюся всадника. Отряд устремился к темнеющей полосе леса. В стороне, делая замысловатые зигзаги, скакал Серый. Раненое животное, обезумев от боли, бежало в обратном направлении, к линии железной дороги. Лошадь ринулась на высокую, выложенную щебнем бровку насыпи, но, не преодолев крутизны, сползла вниз и остановилась, как вкопанная. Глухо прозвучал отдаленный свисток: от моста возвращался к переезду паровоз. Лошадь замерла, протяжно и призывно заржала и вдруг понеслась вдоль железнодорожного полотна. Расстояние сокращалось; лошадь, словно поняв опасность, кинулась в сторону от дороги. В этот момент с паровоза прострекотала короткая пулеметная очередь. Животное рухнуло и осталось лежать недвижно в степи.
— Прощай, Серый! — тихо промолвил Пичугин, издали наблюдавший за гибелью своего коня.
Через четверть часа отряд достиг опушки хвойного леса, спешился, чтобы дать передышку уставшим лошадям. Долго и молчаливо смотрел Пичугин в сторону Кургана: город смутно темнел сквозь зыбкую дымку степного марева. Сколько дорогих воспоминаний связано с ним! Полгода назад прибыл Дмитрий сюда делегатом из родного села Моревского и на уездном съезде крестьян был избран председателем крестьянской секции Совдепа. За это короткое время успел полюбить город, где познал суровую дружбу рабочих.
По обе стороны Белозерского тракта зеленой стеной высился могучий древний бор. Величавые сосны, словно солдаты на параде, стояли у обочин дороги и лишь на крутых поворотах да у глубоких овражков, будто по команде, отступали в стороны.
