Вилис Лацис - Земля и море
Оставив шест тут же на льду и сложив пешню и рыбу на салазки, Зандав отправился домой. От усталости ныли плечи и отяжелели ноги. Морозный зимний воздух обжигал лицо. Над озером пролетели две сороки. Во дворе от выпряженных лошадей клубился пар. Встряхнувшись, они устало поплелись за работником к конюшне. Лошади были крупные, сытые, рядом с маткой семенил жеребенок.
Поставив салазки на место, Зандав завернул рыбу в кожаный фартук и понес в дом. Зете вышла в коровник, и в кухне никого не было. Зандав осторожно постучал в синюю дверь комнаты.
— Ах, это вы… — приоткрыв дверь, проговорила Аустра. — Отец у себя.
— Ничего, я с ним поговорю потом, — ответил Зандав. — Тут вам кое-что к завтраку.
Он развернул фартук.
— Это только первый улов. Может быть, завтра больше достану, тогда и на базар можно будет свезти.
Аустра подошла. Она стояла так близко, что Зандав почувствовал еле уловимый запах ее волос, и им овладела какая-то смутная тревога. Чтобы освободиться от нахлынувшего ощущения, он крепко стиснул кулаки, затем разжал их, но странное чувство не покидало его: неудержимо тянуло прикоснуться к руке девушки. Она взглянула ему в глаза, благодарно улыбнулась, и опять все было так, как в тот день, когда они встретились впервые, — неестественная натянутость, смущение и какое-то странное влечение. Они стоят, молчат и смотрят друг на друга. Но вот за дверью раздаются шаги. И тут внимание обоих переключается на этот звук, и вдруг они разом понимают, что никто не должен догадываться о том, что они видят и чувствуют. Зандав направляется к себе в комнату и, не оглядываясь, закрывает за собой дверь, а Аустра, трогая пальцами щуку, разглядывает острые зубы озерной хищницы. При виде ли их или по другой какой причине она вздрагивает и прижимает руку к груди.
А тем временем тихий дом живет безмятежной жизнью. Люди занимаются своими делами, думают свои думы, изредка разговаривают между собой. Жизнь течет спокойно, словно тихие струи реки, увлекая за собой людей, попавших в ее поток. Все они заняты лишь собою и только иногда, когда это необходимо, обращают внимание на окружающих. Никто из них и представления не имеет, что где-то совсем рядом начали бушевать страсти.
Весь вечер Зандав молчалив. Поужинав, он садится в свой угол за печкой и задумчиво курит. Его слух точно раздваивается. Он бессознательно ловит все звуки, рождающиеся в комнате, но внимание не осмысливает их, зато он внимательно прислушивается к каждому звуку за стеной — к тихому невнятному говору, к шарканью ног, и всякий раз, когда кто-то приближается к дверям, Зандава охватывает волнение.
Тихий дом живет своей размеренной жизнью.
Она привычна, ненавязчива, как спокойное дыхание, и никто ее не замечает. А когда в людскую входит Аустра, ее появление производит на присутствующих не большее впечатление, чем струя воздуха, вслед за ней ворвавшаяся в дверь. Нет, даже гораздо меньше, потому что Зете говорит:
— Прикрой, дочка, дверь, а то мы замерзнем, как тараканы.
Но Алексис Зандав воспринимает ее приход иначе, и, когда глаза Аустры встречаются с его взглядом, в нем загораются непонятные искорки, их никому не видно, но они обжигают Аустру.
— Отец хочет потолковать с вами, — говорит Аустра.
Зандав встает. Почти час беседует он с Эзериетисом. Оба считают, что рыбная ловля пойдет хорошо, и оба довольны. Здесь огонь ярче, чем в людской, свет лампы бросает отблеск на лица мужчин: одно бледное, спокойное, другое пламенеет золотистым огнем. Изредка к ним заходит Аустра, она что-то приносит, что-то берет, и Зандав украдкой посматривает на нее.
А искорки летают, вспыхивают красным огоньком над безмятежной жизнью обитателей, сталкиваются двумя встречными вихрями в спокойном раскаленном воздухе. Растет незримый прилив — сила притяжения луны вздымает грудь моря, и на тихом побережье глухим эхом отдается шум прибывающей воды. Зандав, ты заметил, как низко-низко летали над водой птицы? Жди ветра и бури…
4
Алексис Зандав родился и вырос у моря, в уединенном рыбацком поселке, насчитывавшем не более дюжины домов. Нищей и убогой была его родина, и такими же нищими — населявшие ее люди. Леденящий северный ветер с силой обрушивался на побережье, августовские штормы поднимали морские воды почти до самых дюн, и на взморье тогда не оставалось ни клочка сухой земли.
Алексис с десяти лет начал помогать отцу ловить рыбу. Это было дело, которое он изучил до мелочей и любил больше всего на свете. Да, правду говоря, он ничего другого и не знал, кроме маленького, скромного, заполненного суровым трудом мирка, песчаных дюн и своенравного моря. Но для него этот мир был прекраснейшим на свете. Даже в тех редких случаях, когда он оказывался вне этого мирка и имел возможность сравнить его с другими местами, убеждение Алексиса не менялось. Военную службу он нес во флоте, и ему можно было остаться на сверхсрочную службу, но он отказался. Дома все-таки лучше всего. Пусть он там не видел ничего, кроме серых лачуг и голых песков, пусть там росли только кривые сосны, кусты ивы и колючки, все же нигде он не чувствовал себя так вольготно, как здесь. Возможно, это была даже не любовь — он никогда не задумывался над своим отношением к этому мирку, но все здесь казалось ему нужным и само собой разумеющимся, как рыбе кажется совершенством вода, а птице — ее стихия: воздух. Труд, более тяжелый и опасный, чем труд многих других, не казался ему обузой, ведь все здешние люди — рыбаки, и это дело было смыслом и содержанием их жизни. Мерзнуть, мокнуть, проводить бессонные ночи и носиться во власти шторма по морю, подвергая свою жизнь опасности, — все это относилось к делу, и никто не думал уклоняться от этого. Из поколения в поколение передавались обычаи, не менялся образ жизни, и это сделало характеры людей поселка замкнутыми, сдержанными и тяжелыми.
Суровая закалка помогла и Алексису Зандаву стать полноценным членом своего рода. Он крепко усвоил навыки рыбачьего промысла, знал все приметы, по которым можно определить погоду и возможности лова, и, что самое главное, эта жизнь его вполне удовлетворяла, и ничего другого он не желал.
Нынешней зимой случилось так, что на побережье с самого Мартынова дня не было хорошего улова. Неблагоприятные ветры и течения отнесли косяки рыб к противоположному берегу залива, и не похоже было, что в ближайшее время положение изменится. Рыбаки перебивались кто как мог: некоторые отправились на заработки в лес, иные залезали в долги, те, кто позажиточнее, пользуясь досугом, приводили в порядок старые снасти и вязали новые сети.
Алексис Зандав был не настолько обеспечен, чтобы существовать без работы. Вынужденное безделье казалось ему хуже болезни, поэтому он без особых размышлений принял приглашение Эзериетиса, опубликованное в газете, и в назначенный срок выехал в город, чтобы встретиться с ним. После Нового года Алексис сложил свои пожитки на салазки и направился к месту работы. От побережья до усадьбы Эзериеши все сорок километров Зандав прошел пешком.
И вот он здесь, в совершенно новом и чуждом ему мире, где предстоит прожить многие недели, пока не начнется оттепель. Но в этом чуждом мире есть Аустра. На побережье тоже немало девушек, и они совсем даже не избегали общества Алексиса. Только у них были грубые голоса, говор более резкий, и вообще он знал о них все. Обычно мы не замечаем то, что ежедневно видим и слышим, и не думаем об этом. Наше внимание привлекает все незнакомое, необычное, новое. И стоит лишь пробудиться вниманию, как дальше все начнет разворачиваться само собой.
Аустра не была сверстницей Алексиса, не росла на его глазах, здесь он увидел ее впервые. И сразу же отметил, что она совсем не похожа на девушек родного побережья. Ей присуща особая прелесть, таких горячих, ласковых глаз он еще не встречал ни у кого, и было еще что-то, чему Алексис не мог найти названия. Он почувствовал естественное в его годы влечение к женщине, и случайный интерес перерос в смутную, неутихающую тоску.
Было ли это удачным совпадением обстоятельств или просто проявлением капризного характера, но и Аустра тоже почувствовала интерес к молодому незнакомцу.
Выросла эта девушка в тихом доме. Люди здесь занимались своими повседневными делами, и жизнь их, казалось, была так же устойчива и неизменна, как окружавшие их обширные поля. Эти люди уже наперед знали, на что можно рассчитывать и от чего следует отказаться. Не то что человек, связанный с морем, жизнь которого зависит от всяких случайностей и стихий. Здешним людям была чужда постоянная напряженность и готовность к борьбе, характерные для тружеников моря. Посеяв весной, они уже в начале лета знали, какой урожай можно ждать осенью, им хватало времени ко всему подготовиться — хозяев даже неурожай не заставал врасплох. Они всегда имели кое-что про запас. И так же как те там, на берегу, находили прелесть и красоту в суровости пустынных вод и в постоянной борьбе с силами природы, землеробам был близок и мил их привычный мир.
