Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Том 1
— Золото вы уже взяли! — крикнул дядя Сандро сердито.
Тут меньшевики начали что-то хором кричать так, что нельзя было разобрать, что они говорят.
— Говорите кто-нибудь один, — крикнул дядя Сандро, — мы не на базаре.
— Это не мы, это другой отряд золото брал, — крикнул один из меньшевиков обиженным голосом.
— Тогда что вам надо? — удивился дядя Сандро.
— Мы возьмем немного скотины, раз ты брат Щащико, — ответил один из них.
— Так что, впускать? — спросил дядя Сандро, потому что ему не очень хотелось рисковать жизнью ради этого табачника, тем более, что дверь у него прошивалась пулями, как тыква.
— Пускай идут, пускай грабят, — махнул рукой старый табачник, — все равно я отсюда уеду.
И вот дядя Сандро открыл дверь и, держа винтовку наготове, вышел из дому Меньшевики тоже вышли из тени и пошли ему навстречу, не спуская с него глаз. Их было шесть человек, вместе с писарем этого села, который слегка пожал плечами, когда дядя Сандро взглянул на него. Он пожал плечами в том смысле, что они его заставили заниматься этим некрасивым делом.
Меньшевики, опасливо озираясь, вошли в кухню. По тому, как они сразу же уставились на стол, дядя Сандро понял, что эти голодранцы не каждый день обедают, и еще больше стал их презирать, хотя и не подал виду.
— А эта дверь куда ведет? — спросил старший из них. Он был в офицерской форме, хотя и без погон.
— Там кладовка, — сказал хозяин.
— Там кто-то есть, — сказал один из меньшевиков и направил свою винтовку на дверь.
— Там семья, — сказал старый армянин. Его теща слегка завыла, показывая, что она женщина.
— Пусть выходят, — сказал старший.
Хозяин проковылял в кладовку и стал по-армянски уговаривать, чтобы они вышли. Но они стали отказываться и всячески упираться. Дядя Сандро все понимал по-армянски, поэтому он подсказал хозяину, как их оттуда выкурить.
— Скажи им, что солдатам надо харч приготовить, чтобы они не боялись, — подсказал он ему по-турецки.
Хозяин сказал им про харч, и они в самом деле вышли и стали у дверей. Один из солдат взял лампу и заглянул в кладовку, чтобы узнать, нет ли там вооруженных мужчин. Вооруженных мужчин не оказалось, и меньшевики немного успокоились.
Теща хозяина подбросила в огонь свежих поленьев и стала мыть котел, чтобы сварить в нем остатки барана. Как только она взялась за стряпню, она перестала бояться солдат и начала ругать их, правда, по-армянски.
— Давайте к столу, — сказал дядя Сандро, — а винтовки сложите в углу.
Меньшевикам очень хотелось к столу, но винтовки бросать не хотелось. Хозяина-то они не боялись, но уже поняли, что дяде Сандро пальца в рот не клади.
— Ты тоже свою винтовку положи, — сказал старший.
— Вы — гости, вы первые должны это сделать, — разъяснил дядя Сандро простейший этикет невежественному руководителю солдат.
— Но ты тоже гость, — попытался он спорить. Но в таких делах спорить с дядей Сандро уже тогда было бесполезно.
— Я первый пришел, значит, я гость по отношению к хозяину, а вы пришли после меня, значит, вы гости по отношению ко мне, — окончательно добил он его, показывая этому выскочке, как нужно вести себя в приличном доме перед тем, как сесть за хороший стол. Тут старший окончательно понял, что дядя Сандро не из простых, и первым поставил свою винтовку в угол. За ним последовали остальные, кроме писаря, потому что у него не было никакой винтовки. Дядя Сандро поставил свою винтовку отдельно в другой угол кухни. Флинта хозяина валялась возле окна. На нее никто не обратил внимания.
И вот они вместе с дядей Сандро уселись за стол друг против друга, в каждое мгновенье готовые сорваться за своей винтовкой, понимая, что главное не дать опередить себя. Вообще-то, у дяди Сандро был еще в кармане пистолет, но он делал вид, что теперь безоружен.
— Обычно, — прервал на этом месте дядя Сандро свой рассказ, — я перед тем, как войти в дом, где может быть опасность, прятал где-нибудь поблизости винтовку или заряженный пистолет. Но здесь ничего не спрятал, потому что это был мирный армянин.
— Зачем прятали оружие? — спросил я, зная, что он ждет этого вопроса.
— А как же, — хитро улыбнулся он, — если на тебя неожиданно кто-то напал и разоружил тебя, лучше этого способа нет. Он уходит с твоим оружием, он торжествует, он потерял над собой контроль, и тут ты догоняешь его и отбираешь у него свое оружие и все, что он имеет. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал я, — но если и он прятал оружие и теперь догонит вас и отберет свое оружие, ваше оружие и все, что вы имеете?
— Этого не могло быть, — сказал дядя Сандро уверенно.
— Почему? — спросил я.
— Потому, что это был мой секрет, — ответил он и горделиво разгладил свои серебряные усы, — я его тебе открываю, потому что ты не только моими секретами, даже своими не можешь пользоваться.
После этого небольшого лирического отступления он продолжал свой рассказ.
Одним словом, они просидели за столом остаток ночи — пили вино и доедали барана. Они поднимали тосты за счастливую старость хозяина, за будущее его детей. Пили, косясь на винтовки, за цветущую Абхазию, Грузию, Армению и за свободную федерацию Закавказских республик, разумеется, под руководством Ной Жордания.
На рассвете старший поблагодарил хозяина за хлеб-соль и сказал, что надо уладить дело, потому что им пора идти. С этими словами он вынул из кармана бумагу, где было записано, сколько у хозяина мелкого и крупного рогатого скота. Когда офицер вынул бумагу, дядя Сандро посмотрел на писаря так, что он съежился.
— Я подтвердил, что Щащико твой брат, — сказал он ему по-абхазски вполголоса.
— Молчи, чесотка, — ответил дядя Сандро презрительно.
— Ты не у себя в Чегеме, — огрызнулся писарь, видимо осмелев от выпитого.
— Чтоб раздавить жабу, не обязательно ехать в Чегем, — сказал дядя Сандро и так посмотрел на писаря, что тот сразу же отрезвел и прикусил язык.
Руководитель отряда долго торговался с хозяином и наконец они сговорились на том, что старик даст ему двадцать баранов и трех быков.
— Нет, я здесь не останусь, я уеду в Батум, — причитал старик, вскрикивая.
— В Батуме будет то же самое, — честно обещал тот, что был в офицерской форме, но без погон.
— Турки резали за то, что армяне, а вы за что? — допытывался старик.
— Для нас все нации равны, — важно отвечал ему старший, — это помощь населению, а не грабеж.
Потом все они поднялись из-за стола, взяли свои ружья и все вместе вышли во двор. Было раннее утро, и в доме старика все еще спали.
— Уеду, уеду, уеду, — причитал старый табачник, пока они проходили к скотному двору.
Старый табачник, продолжая ругаться и проклинать шайтанское равенство, вывел из сарая быков. Это были сильные и породистые быки. Дядя Сандро пожалел, что таких хороших быков приходится отдавать этим эндурским громилам. Он заметил, что в сарае на привязи стоит еще один бык. «С одним быком много не напашешь», — подумал дядя Сандро, жалея хозяина. Потом он вспомнил, что сам недавно проиграл в кости быка и помрачнел. Долг все еще висел на его чести и мешал ему веселиться.
Руководитель отряда договорился с хозяином, что овец выбирать не будут, а прямо отсчитают первые двадцать голов, которые выйдут из загона. Писарь, хрустнув плетнем, перелез в загон и стал выгонять овец. Когда овец перегнали на скотный двор, оказалось, что среди них одна хромая, еле-еле волочится.
— Брак, — сказал руководитель отряда.
— О, Аллах! — взмолился табачник. — Мы же договорились, не я выгонял овец.
— Но она же не дойдет? — задумался руководитель.
— Какое мое дело! — воскликнул хозяин. — Пусть кто-нибудь из твоих людей возьмет ее на плечи.
— Да ну ее, — сказали солдаты, — может, еще заразная.
— Какое мое дело, — повторил хозяин, закрывая загон и показывая, что торг закончился.
— Дайте мне ее, — не выдержал тут писарь, обращаясь к руководителю, — раз она вам не нужна.
— Черт с тобой, бери! — сказал тот. Он был рад, что не приходится заставлять солдат, потому что боялся, что они его не послушаются, и ему будет стыдно перед дядей Сандро.
Писарь с жалкой радостью поймал больную овцу, взвалил ее себе на плечи и стал выходить на дорогу… «Как собака, получившая свою кость», — подумал дядя Сандро, глядя на него.
— Чесотка к чесотке тянется, — сказал он, когда тот проходил мимо. Писарь ничего не ответил, но нарочно, чтобы разозлить дядю Сандро, прочавкал мимо него по грязи, осторожно ликуя под тяжестью добычи. Как только он немного отошел, больная овца, вывернув шею и глядя в сторону загона, так жалобно заблеяла, что дяде Сандро стало не по себе. Потом, когда солдаты вслед за писарем погнали остальных овец, больная овца успокоилась. Но дядя Сандро знал, что, когда писарь свернет к себе домой, а солдаты пойдут дальше, она опять начнет кричать, и ему было жалко эту несчастную овцу, этого старого табачника и самого себя.
