Даниил Гранин - После свадьбы. Книга 1
Идею модернизировать большой карусельный станок «Ропаг» выдвинула Вера Сизова. Игорь взялся помочь ей по просьбе Геннадия. Отказать другу он не мог, хотя интерес Геннадия к Вере не вызывал у Игоря сочувствия. Работа над проектом постепенно увлекла. Программное управление впервые устанавливалось на такого типа станке. Вскоре Игорю пришло удачное решение вопроса о так называемой «потере размеров резцов» — поставить револьверную головку и, поворачивая ее автоматом, вводить другой резец, точно фиксируя его положение. Система получилась настолько ошеломляюще простой, что он не поверил себе. Со свойственной ему осторожностью он не торопился сообщать о своей идее. Единственный человек, с которым он поделился радостью, была Тоня.
В те дни они почти каждый вечер ходили смотреть, как строится дом. Надежда получить комнату в новом доме то исчезала, то вновь воскресала. Заявлений было много, по мере того как строительство заканчивалось, страсти накалялись. Сквозь решетку лесов так ярко светили желтые, похожие на сыр, блоки стен, что Тоня не могла удержаться и робко гадала, на каком этаже будет их комната («Если дадут», — суеверно прибавлял всякий раз Игорь), куда будут выходить окна…
Получение комнаты во многом зависело от начальника Игоря, главного механика завода Лосева. На производственном совещании Лосев резко отверг идею модернизации «Ропага». Дорого, сложно, несвоевременно и не под силу. Программное управление такого станка должны разрабатывать специальные институты («Вы недооцениваете наших инженеров! — крикнула тогда Вера. — Ваш отдел совершенно не занимается творческими проблемами!»).
Лосев сказал, что он предпочитает заказать новый станок, а не заниматься бесплодными изысканиями.
Слово главного механика считалось на заводе законом. С Лосевым избегали ссориться даже начальники крупных цехов. Он умел устраивать людям неприятности и не прощал тем, кто шел против него.
Вера надеялась, что Игорь выступит, поддержит ее. Она даже и не догадывалась, как легко он мог опровергнуть возражения Лосева. Никто не знал, что у Игоря в руках есть решающий козырь — автомат.
Он не выступил.
Он молча сидел в заднем ряду, опустив голову. Он заставил себя думать про дом. На стройке уже снимали леса. Белели замазанные мелом стекла. Монтеры опробовали лифт. Через неделю в завкоме будут распределять ордера. Достаточно одного слова Лосева, и не видать им комнаты. Жди, когда построят другой дом — через год, два… «Еще немного, потерпи, — повторял Игорь себе. — Вот получу комнату, тогда все выложу. Тогда наплевать мне… Месяц, другой пройдет, тогда…» Совесть его не мучила. Пусть еще Вера скажет спасибо, что он отмолчался. Нашлись бы и такие, которые в угоду Лосеву поспешили бы выступить против Веры.
А затем наступили те долгожданные дни, когда они очутились вдвоем в своей комнате, и он забыл обо всем. Свершилось чудо, и до сих пор ему было странно; неужто это он, Игорь Малютин, имеет такую шикарную комнату, и Тоня Колесникова — его жена, и он может видеть ее каждый день? Захочет — сейчас выйдет на кухню и увидит ее, захочет — обнимет… Никто им больше не нужен, никуда им не хотелось ходить, они боялись, что кто-нибудь заявится и нарушит их уединение. Игорь, такой бережливый к своему времени, теперь способен был каждый вечер сидеть дома и любоваться Тоней, ее возбужденной непоседливостью, ее летящей походкой, когда, закинув голову, будто оттянутую назад снопом волос, она, напевая, носилась по комнате, умиляться каждому жесту ее обнаженных рук, болтать о пустяках, точить ей кухонные ножи — и чувствовать себя при этом счастливейшим человеком.
Ему казалось, что он полностью забыл про схему, а между тем где-то в далеких клетках его мозга продолжалась неустанная и не подвластная ему работа. Порой до Игоря доходил явственный толчок только что рожденной догадки. Созревание заканчивалось, лопались почки, цыпленок продалбливал скорлупу. Все чаще Игоря подмывало засесть с конструктором за рабочие чертежи, скорее сдать на изготовление, сделать опытный образец. Но дома эти желания выглядели странными. Как будто он в чем-то изменял Тоне. Впрочем, скажи ему Тоня, что ей надо заниматься какими-нибудь деталями машин, он бы тоже обиделся.
Когда Тоня вошла в комнату с кастрюлей, Игорь лежал на кровати, одна рука закинута за голову, другая, с карандашом, что-то чертила в воздухе. Глаза его пристально смотрели на потолок, точно это был лист ватмана.
— Та-ак… — строго пропела Тоня. — Привычки общежития. Пережитки общежития в сознании людей.
Игорь виновато вскочил, оправил смятую подушку, бросился убирать со стола.
Суп явно подгорел. Она исподтишка наблюдала за безмятежной рассеянностью Игоря.
— Ну как? — не вытерпев, сказала она.
— Замечательно. Я не знал, что поджаренный суп — такая вкусная штука.
Она подозрительно заглянула ему в глаза.
— Подхалимаж!
После обеда Тоня гладила. Игорь сидел сбоку на табуретке, колени его упирались в фанерную стенку стола. Тоня набирала в рот воды, чтобы побрызгать на белье, надутые щеки делали ее лицо ребячье-важным. В эту минуту Игорь говорил какую-нибудь чепуху, Тоня силилась удержаться от смеха, краснела, блестящие капли дрожали на сжатых губах, но сдержаться не было сил, и она прыскала, обливая водой себя и Игоря.
— Послушай, Тоник, — он вытер лицо, — а не купить ли нам стол?
— Почему стол? — все еще улыбаясь, спросила она. — Мы же договорились — сперва кушетку.
Она стукнула утюгом о подставку, выпрямилась. Она вдруг поняла, что он давно уже думает про стол. Смешил ее, смеялся, а сам думал про стол.
— Какой? Письменный?
На какое-то мгновение он смешался.
— Н-нет, можно обеденный. А то за этим сидеть невозможно.
Тоня опустила глаза, щадя его, и заговорила, быстро глуша в себе досаду:
— У нас осталось свободных денег двести десять. Нам нужно еще простыни, миску, ты сам говорил, что тебе нужна спецовка…
Она загибала пальцы. Когда все пальцы были загнуты, Тоня посмотрела на свой кулак. Она могла бы перечислять дальше. Но какой это имело смысл? Им не хватало уймы вещей. Тоня разжала кулак. Обожженная кожа на указательном пальце сморщилась и покраснела. Ей стало жаль себя и еще больше жаль тех дней, когда Игорю не нужен был никакой письменный стол. Сегодня он заговорил про стол. Ему не терпится сесть за работу. Так быстро… А ей еще не надоело… Она по-прежнему готова часами держать свои руки в его жестких руках, слушая его шепот… Как быстро все проходит…
— Зачем ты так… Не надо. Тоник…
Она увидела перед собой его перепуганное, умоляющее лицо.
— …Не нужно мне никакого стола.
Она почувствовала плечами боязливое прикосновение его руки и отстранилась, зная, что он больше не осмелится обнять ее, и досадуя на него за это.
Его расстроенный вид подтверждал все ее подозрения. Она должна была обидеться, она хотела обидеться — и не могла. Ее растрогала смиренная виноватость Игоря. Никто не видел его вот таким, никто и не подозревал, что Игорь Малютин способен быть таким — ребячливо покорным, молящим, не знающим, куда девать свои большие руки. Она заметила на его остром подбородке красную царапину — порез от бритья. И бриться-то еще как следует не умеет.
И эта растерянность Игоря, которая минуту назад злила ее, сейчас вызвала чувство нежной жалости. Она притянула его к себе за уши, поцеловала его губы и эту красную, шершавую царапинку. С каждым ее поцелуем лицо его светлело, прояснялось.
Она понимала, что он счастлив, благодарен, согласен на все и рад уступить ей. Но она остерегалась этой победы. Мудрый инстинкт проснулся в этой молодой и, казалось бы, неопытной женщине. «Ну хорошо, ты настоишь на своем, а дальше? Что будет потом? Уступив, он будет недоволен и собой и тобой — и не успокоится… Все равно месяцем раньше, месяцем позже вы вернетесь к этому. В любви кто уступает, тот выигрывает».
Мужчина в таких случаях долго и мучительно размышляет. Тоня ни о чем не раздумывала, воображение заменяло ей мысли, чутье заменяло логику. Она живо представила себе, что через месяц ей надо сдавать эпюры по сопромату в свой вечерний Политехнический институт, затем чертить подъемник — она и так пропустила два задания, — и тогда ей придется — хочешь не хочешь — засесть за учебу и установить какой-то порядок в их жизни. Пора. Игорь прав. Но обидно, что он начал первый, хотя в глубине души она обрадовалась, что начал именно он.
Она первая постигла неизбежность случившегося и должна была принять решение. Так всегда: чуть что, Игорь отступал, и последнее слово оставалось за ней. Гораздо легче подчиниться, не принимая на себя тяжести старшинства. И все же она не согласилась бы скинуть со своих плеч эту сладостную ношу.
— Ты еще собиралась купить занавески на окно. — вспомнил Игорь. — У тебя лыжных ботинок нет.
