С Вишенков - Испытатели
— Поможем, братцы, кто сколько может, — тихо сказал Супрун, снял пилотку и бросил в нее горсть местных серебряных монет и бумажек.
Его примеру последовали остальные, и Супрун вручил потрясенным родителям такую сумму, какая им, вероятно, никогда и не снилась.
В знак благодарности они упали ниц и все порывались целовать ноги летчикам. Смущенные летчики поспешно простились и, сев на свою машину, через час с небольшим, уже в сумерках, достигли аэродрома.
Селедка
Не только рядовые летчики, но и сам командир всей группы Супрун страдали от пресной однообразной пищи, от недостатка соли. Они трижды в день садились за стол, на который ставили одну и ту же всем надоевшую рисовую кашу. С каждым днем ее все больше оставалось после обеда на тарелках. И выходило так, что летчики собирались за столом лишь для того, чтобы с сожалением вспомнить и поговорить о вкусных и острых блюдах — селедочки с гарниром, салате «весна», паюсной икре или харчо, которое им приходилось есть дома.
Место, где они воевали, было отдаленным и глухим. Родина и дом находились далеко на западе. Доставка припасов была весьма трудной. Предпочтение отдавалось снарядам и бензину. И это было до того просто и всем понятно, что, отправляясь на доклад к начальнику, прилетевшему из центра проведать их, вопрос о питании Супрун записал в своем блокноте под номером четвертым.
Супрун отдернул полог палатки и, козырнув, вошел. То, что он увидел, заставило его было поперхнуться на первых словах воинского приветствия. Начальник сидел за столом и неторопливо, со смаком, ел настоящую жирную русскую селедку, с хрустом закусывал луком и московским заварным хлебом, макая все эти вкусные вещи в уксус. Начальник ел с таким завидным аппетитом, что Супрун долго не мог оторвать свой взор от стола.
— Что, на селедочку потянуло? — заметив взгляд Супруна, усмехнулся начальник. — Парочку могу уступить, у меня их с десяток.
Он оторвал кусок промасленной бумаги, положил на нее две большие рыбины, пяток крупных луковиц, отрезал полбуханки хлеба, все это аккуратно завернул и подал Супруну:
— Бери. Вполне пригодится на закуску!
Окончив доклад и получив указания, летчик чеканным шагом направился к выходу, но как только вышел из палатки, пустился домой таким шагом, будто за ним гналась стая волков. Он мчался, глотая слюну, заранее представляя себе то впечатление, которое произведет этот подарок на его комэсков. Но палатка была пуста. Командиры ушли на самолетную стоянку. Супрун решил отрезать маленький, совсем крошечный кусочек селедки, чтобы, как говорится, хоть немножко отвести душу. Как назло, куда-то запропастился нож.
Летчик стал его всюду искать, и в тот момент, когда нож нашелся, вдруг пронзительно и тревожно заревела сирена боевой тревоги.
Летчик в сердцах выругался, швырнул заветный сверток в тумбочку, сорвал с гвоздя шлем и очки и одним прыжком выскочил за дверь.
Он увидел, как в небе медленно опускалась зеленая ракета и две пятерки дежуривших машин одна за другой взметнулись вверх. Подбежавший к Супруну начальник штаба доложил, что к охраняемому объекту идут двенадцать японских бомбардировщиков и десять истребителей.
— Хорошо!.. Вы остаетесь за меня! — бросил ему Супрун, сел в машину и во главе звена поднялся в воздух.
Его тройка, летя на восток, круто набирала высоту и через пять-шесть минут оказалась над небесным полем брани. Бой в разгаре.
Десяток бомбардировщиков (два уже горели на земле), преследуемые шестеркой наших истребителей, удирали и, облегчая себе бегство, сотрясали горы взрывами впустую сбрасываемых бомб.
Четверка наших истребителей яростно сцепилась с девяткой вражеских.
— Что ж, — вслух подумал Супрун, — мы прибыли вполне вовремя!
Он настороженно поглядел по сторонам и вниз, удерживая свое преимущество в высоте. Самолеты, короткие, как жучки, гонялись друг за другом, и то и дело из носовой части машин выскакивали то короткие, то длинные голубовато-красные лучи трасс.
Супрун положил машину в глубокий вираж, чтобы лучше осмотреться вокруг, вдруг бросил в эфир несколько слов команды прикрывавшим его сзади летчикам и ринулся по вертикали вниз.
Два вражеских самолета зашли в хвост одному нашему и, зажав его в огненные клещи, яростно клевали, пытаясь сбить.
Супрун еще издали поймал врага в прицел и, когда расстояние сократилось до семидесяти-восьмидесяти метров, нажал на гашетку всех пушек и пулеметов.
В следующее мгновение он увидел, как этот самолет внезапно задрал правое крыло, клюнул на нос и, нелепо кувыркаясь, пошел к земле. Другой резко отвернул в сторону. Супрун взял ручку на себя, но, по привычке оглянувшись, снова перешел в резкое пике.
Три вражеских истребителя заходили ему в хвост, и голубые стрелы трассирующих пуль заканчивались не так уж далеко от крыльев его машины. Выждав несколько секунд, он повернул голову. Истребители еще хоть и гнались за ним, но заметно отстали. Супрун с силой потянул к себе ручку. Будто многотонный груз свалился на его голову, стараясь вдавить ее в плечи. Перед глазами заплясали темные круги, но преимущество в высоте снова перешло к нему. Взглянув вниз, летчик увидел, что гнавшиеся за ним машины проскочили далеко вперед.
Одна из них, окутанная дымом, резко снижалась, тянула на посадку. Слева и чуть позади себя Супрун заметил комэска 2, бросившегося к нему на выручку. Бой утих. Враг, потеряв четыре машины, бежал.
Все наши машины благополучно возвратились на аэродром. Супрун, приземлив самолет, соскочил с крыла и быстро осмотрел машину. В ней оказалось около сорока пробоин.
— Осмотрите внимательно самолет и доложите, — приказал он технику.
Осмотрев вместе с комэсками другие самолеты, летчики направились к себе, по дороге горячо обсуждая бой. У самого входа в палатку их нагнал техник.
— Посмотрите, товарищ командир, — обратился он к Супруну и протянул небольшую металлическую трубку.
Это была очень важная трубка, и Супрун, взяв ее в руки, почувствовал, что ему даже немножко не по себе.
Трубка соединяла штурвал управления с рулем высоты. Попавшая в нее разрывная пуля рваным зигзагом почти поперек перебила трубку. Две ее половинки едва держались на узкой, случайно уцелевшей полоске металла.
— На таком волоске висела моя жизнь! — шутя воскликнул Супрун, поднимая и показывая всем трубку.
— Да, товарищ командир, — сказал ему в тон комэск 2. — Не иначе, как в рубашке родились!
— Действительно, вам повезло, — произнес комэск 1. — Такой счастливый случай положено могарычом отметить. К тому же и бой неплохо провели, — весело заключил он.
— Что ж, можно, — ответил Супрун. — Водочки у нас немножко еще осталось…
— А закусывать все той же кашей? — погрустнев, спросил комэск 1.
— Нет. Есть кое-что получше! — загадочным тоном сказал Супрун, быстро вошел в палатку и развернул сверток с селедкой.
Летчик и его жена
«Як-6», пилотируемый Ковалевым, сел и подрулил к указанному месту на стоянке. Винты последний раз качнулись и остановились. Люди вылезли из кабины на крыло и спрыгнули на снег. Отражая солнце, снег слепил глаза. Жмурясь, летчики пошли погреться и поесть в зимний аэродромный рай: в буфет. Вместе с другими Ковалев приплясывал в прихожей, отряхивая снег с унтов. В эту минуту на него вдруг навалилась коренастая фигура. Со свету кажется, что в прихожей темно. Ковалев напрягает глаза и узнает Жору, или, точнее, Георгия Николенко. Они с ним были большие друзья, четыре с лишним года не виделись, и были оба рады встрече. Пока они усаживались за стол, Ковалев убедился, что Жора внешне почти не изменился. Такой же румяный, курносый, задорный. Только теперь он военный летчик-испытатель. Его работа состоит в том, что он проверяет качества разных типов истребителей, предлагаемых конструкторами на вооружение наших воздушных сил.
Друзья пьют горячий кофе, греют руки о стаканы и вспоминают прошлое.
Раньше Жора работал инженером на самолетном заводе. Он был по уши влюблен в авиацию. Все свои свободные часы он проводил за городом, на аэроклубном аэродроме. Там он окончил летную школу и остался в ней инструктором. По воскресным дням Жора учил летать без отрыва от производства таких же энтузиастов, как он сам.
Среди десяти его учеников были две девушки. Одна из них, Зина, ткацких дел мастер, обладала довольно приятной внешностью. Особенно хороши были ее светлосерые смеющиеся глаза и шелковистые, каштанового цвета локоны. Короче говоря, она нравилась не одному только Жоре. И это последнее обстоятельство, как многим казалось, не совсем хорошо влияло на ее характер. Но Жора этого, по-видимому, не замечал. Он с явным пристрастием обучал ее полетам. Он стал как-то изящнее одеваться и употреблять в разговоре ласковые и уменьшительные словечки, чего раньше за ним не водилось. Дело кончилось тем, что примерно через год они поженились.
