Эрнст Бутин - Суета сует
Посвистывал носом задремавший Василий. Кряхтел Буранов. Молча, словно оцепенев, сидела Вера. Ватагин полулежал на тюке, щурился, жевал потухшую самокрутку.
Едва на востоке посерел небосклон и стали угадываться в темноте деревья, начальник отряда встал, выплюнул в огонь окурок.
— Давайте вьючить!
Георгий побежал к лошадям. Буранов, тяжело поднявшись, направился за ним.
Степан Трофимович робко подошел к Ватагину, стянул с головы шапку, потискал в руках.
— Слышь, Костянтин… Петрович, — неуверенно окликнул он и отвел глаза в сторону.
— Чего тебе? — Ватагин, надсадно кхакнув, забросил тюк на спину рыжего жеребца. Конь присел, заплясал на месте. — Балуй! — ткнул его в бок кулаком начальник. — Нашел время.
— Костянтин, а туда, вверх по Гнилуше-то, не пойдем, что ли? — Степан Трофимович махнул шапкой в сторону речушки.
— По Гнилуше? — Ватагин повернулся к старику, пристально посмотрел ему в лицо.
— Ну да, — Степан Трофимович помялся. — Поглядеть бы…
— Нет. Некогда. Других туда сводишь.
— Ну да, ну да. Я понимаю. — Старик потеребил шапку, натянул ее на голову. — А ты чего ж?
— А я, брат, к военкому, — Ватагин, напрягшись, затянул подпругу, — и на фронт. Может, и не увидимся больше.
— Да, раз тако дело. — Старик потоптался, потерянно вздохнул.
Отошел к лошадям, не спеша навьючил двух. И опять задумался. Постоял, опустив голову, и вдруг решительно подошел к Ватагину.
— Костянтин, — потянул его за рукав. — Идем, идем от глаза, — зашептал торопливо. — Дело у меня к тебе есть. — Лицо старика было серьезно.
Ватагин нахмурился, посмотрел недоуменно на всех, пошел за ним.
Степан Трофимович почти бежал, тащил за руку начальника и все время оглядывался. Когда голоса у костра стали еле слышны, старик повернулся, заглянул Ватагину в глаза.
— Ты не серчай, Костянтин, что я тебя сюды, к Гнилуше-то, соблазнил. Может, по старому маршруту нас и искали, сообщение чтоб, значит, про войну сделать, а мы эвон куда махнули… — он говорил торопливо, заглатывая слова.
— Ты за этим позвал? — перебил Ватагин. — Это тоже наш участок, и, в конце концов, за маршрут отвечаю я. Ты тут ни при чем.
— Не-не, Костянтин, и мой грех есть, я ведь заманивал, фарт сулил. Не прямо, конешно, намеками, фарт сулил, — повторил он. И вдруг замер, выдохнул: — Есть россыпушка, есть! Думал, ты сам найдешь, значит, так надо — судьба. А не найдешь — тоже судьба… Потому и помалкивал. И хотел тебе фарту, и боялся. Ненавижу я золотишко, ты знаешь, а это особливо… — Степан Трофимович облизал губы. — Но тут, раз тако дело — война, надо открыться. Гошка вишь что говорил: машины для войны нужны, деньги понадобятся. Верно ведь?
Ватагин уставился на старика, пытал взглядом:
— Не врешь?
— Чего там, — Степан Трофимович сдернул шапку, хлопнул ею об землю. — Раз тако дело… Бил я там дудку. После гражданской уже. Так веришь — нет, до двух золотников с лотка снимал.
— До двух? — зрачки у Ватагина расширились и снова сузились в черные точки. — Да тебя за сокрытие надо как врага народа в энкавэдэ сдать.
— Ну уж, ты скажешь, — растерялся Степан Трофимович. Хотел улыбнуться, не получилось. Сморщил нос, часто-часто заморгал.
— Где она? — резко спросил Ватагин.
— Тама, — махнул рукой старик, — хвост-от тама, где Гнилуши начало, а голова недалеко, рядом… Верст десять. Пошли сходим. Я бы один сбегал. Принес бы на пробу в кисете. Да стар, копать не могу. И боязно… Пойдем, а? — он просительно уставился на начальника. — Протокол составишь, по форме чтоб, значит…
— Идем, — Ватагин круто развернулся. — С тобой потом разберемся. — И широко зашагал к костру.
— Валяй, разбирайся. Я свое пожил, гепеу так гепеу, — Степан Трофимович засеменил рядом с начальником, забегая то с одной стороны, то с другой. — Только с энтими-то как быть? — кивнул в сторону лагеря. — Чай, не станут ждать.
Ватагин не ответил.
Когда вышли к костру, лошади были уже навьючены. Георгий и Вера сидели на конях, нетерпеливо перебирали поводья. Василий тоже был верхом на олене и безразлично смотрел перед собой. Хмурый Буранов затаптывал угли. Увидел начальника со Степаном Трофимовичем, выпрямился, внимательно посмотрел на старика.
— Планы изменились. — Ватагин на ходу вынул из сумки блокнот. — Я остаюсь на один день… Приготовь лошадей и отбери все необходимое, — приказал он Степану Трофимовичу.
— Я уже отобрал. Бунчук и Машка, — похвастался старик и засеменил к лошадям. — Нарочно их таким макаром завьючил. Для нас чтоб.
— Старшим назначаю Георгия Николаевича. — Ватагин на колене написал записку, подал ее Гоше: — Передашь Косых, или кто там теперь за него. Тут все объяснено. — Он подошел к Бунчуку, вскочил в седло. — Мы пойдем вверх по этой речушке. Степан Трофимович обещает показать место с высоким содержанием.
Все, кроме Василия, уставились на старика. Он сердито насупился, дернул за узду Машку. Задрал ногу, всунул в стремя.
— Россыпушка? — насмешливо спросил Буранов.
— Она, Матюша, — через плечо ответил старик. Он плясал на одной ноге около лошади. — Чего зубы скалишь? Помоги лучше.
Буранов подошел, схватил Степана Трофимовича одной рукой за поясницу, другой за шиворот. Забросил старика в седло.
— Полегче, дуболом! — закричал Степан Трофимович. Уселся поудобней, подобрал повод. — Чего уставился? — наклонился он к шурфовщику. — Не достанется тебе россыпушка. Шиш вот! — и ткнул в лицо Буранову кукиш.
— Во дурной! — Буранов отшатнулся. — Да на кой леший она мне сейчас нужна? Ей-богу, дурной! Совсем спятил.
Он взобрался на лошадь и оглянулся на Степана Трофимовича.
— Дурно-ой, — повторил озадаченно и покрутил пальцем у виска.
— Трогайте, — приказал Ватагин.
Лошади одна за другой исчезли в тумане. Размытые, темные силуэты всадников растворились, растаяли, и вскоре был слышен только мягкий затихающий топот да покрики Насилия.
— Поехали и мы, — Ватагин повернулся к Степану Трофимовичу.
— Ты не серчай, Костянтин. Мы мигом, — оживился старик. — Болотко на карте видел, где старое русло Гнилуши было? Вот тамочки и есть. — Он стукнул пятками лошадь: — Но-но, дохлятина. — Оглянулся на начальника: — Самое что ни на есть золотое место. Изгибушка там была, нот и натащило.
Ватагин угрюмо смотрел перед собой.
— Давай быстрей!
— Одним моментом, как в кавалерии.
Старик чмокал, колотил Машку пятками, дергал поводья, оттопыривая локти. И лошадь наконец не выдержала, побежала.
Они ехали долго. Взбирались на косогоры, виляли между огромными бородатыми елями, спускались в низины и, поеживаясь от сырости, шли берегом речки по зыбкому торфянику.
Солнце поднялось уже высоко, лошади взопрели, тяжело водили мокрыми боками, когда Степан Трофимович въехал на небольшой увальчик и остановился.
— Здеся, — показал он рукой вниз на прозрачный березняк. — Вишь, березки высыпали? Самое верное на золото место.
Ватагин осмотрелся. Впереди лежала заросшая по краям кустарником болотистая долина. По правому краю ее жалась к горам речушка, она угадывалась по плотной стене смородинника и черемушника.
— Где твое золото? — нетерпеливо спросил Ватагин.
— Щас, Костянтин, щас, — ответил старик осипшим голосом, — не поспешай. Дай в себя прийтить…
— Некогда! — оборвал Ватагин.
— Ну, поехали, — Степан Трофимович тронул лошадь, направил ее в гору, в самую чащобу. Потом слез, осмотрелся, пригнулся и попер напрямик через подлесок. — Ишь наросло-то как, не узнаешь, — ворчал он, и вдруг Ватагин услышал его не то вскрик, не то вздох: — Есть! Тута!
Ватагин поехал на крик.
Старик стоял перед землянкой, вырытой в косогоре. Найти ее было невозможно, если заранее не знать место, — и дерн, уложенный когда-то на крышу, и весь склон густо заросли малинником — только черная дыра двери да выпирающие наружу огромные трухлявые бревна говорили о том, что тут было жилье.
— Вот, Костянтин, наша квартера, — старик вяло повел рукой, усмехнулся.
— Шурф где? — не слезая с лошади, спросил Ватагин.
— А на кой он тебе, — устало сказал Степан Трофимович. — Копай вон в березнике, где хочешь, — везде золото… Обожди-ка вот.
Он подошел к двери, перекрестился и исчез в темноте землянки. Долго возился там, погромыхивая чем-то, трещал досками. Наконец нашел, пошатываясь, залепленный грязью, прижимая к груди серый от пыли четырехгранный штоф.
— Держи, — протянул бутылку Ватагину. — Полное доказательство. И копать не надо.
Ватагин принял бутылку и чуть не выронил — тяжеленько! — не ждала рука такого веса. Он обтер штоф о штанину, поднял к глазам. В бутылке, на три четверти ее, плотно желтело, поблескивало тускло.
