Антонин Ладинский - Слоны Ганнибала (сборник)
В сентябре они поженились и занялись устройством новой жизни. Это устройство всецело взяла на себя Матильда. О, она была умницей! Сам он ходил как в тумане, улыбался, щурил глаза от удовольствия, от ворвавшихся в его жизнь бурным потоком перемен. Матильда нашла уютную квартирку Правда, без ванны и без горячей воды, как бы им хотелось, но с приличным «входом», из трех комнат, недалеко от места их службы и очень дешево. Она же выбирала обои и занялась мебелью.
Жолобов ни во что не вмешивался, пользуясь каждым удобным случаем, чтобы чмокнуть это раскрасневшееся от хлопот и беготни лицо. Но Матильда отбивалась от таких глупых и неуместных, по ее мнению, нежностей. Сейчас было не до того. Все в свое время. А продавцы обоев, кухонной посуды или постельных принадлежностей улыбались, глядя на эту милую влюбленную парочку, и глаза молоденьких продавщиц становились томными от зависти или от каких-то смутных мечтаний.
Обмеблировали квартирку довольно удачно. Правда, в салоне пришлось поставить родительскую мебель, которую старики уступили Матильде, – диван, кресла и стулья, обитые зеленым плюшем, довольно потертым, но она смастерила кружевные салфеточки и приколола ромбиками на спинки кресел и стульев. Получилось довольно мило и даже нарядно. На стенах появились увеличенные фотографии родителей в черно-золотых рамках, вышитая гарусом на черном бархате кошка и раскрашенная лилово-голубая фотография южного пляжа, а на окнах они повесили кисейные занавески с летящими птицами и тюльпанами. Меблировку малой столовой составили стол на шесть персон и обитые кожей и медными гвоздиками шесть стульев. За стеклом буфета засиял подаренный дядей Генрихом сервиз в незабудках. Вообще, не считая плюшевых кресел, все в квартире было новое и радостное, как и их неожиданное счастье. Очень украсила столовую подаренная сослуживцами Матильды хрустальная на металлической ножке ваза. Ручки ее, из того же металла, который трудно отличить от серебра, изображали двух наяд. Одна из них держала в руках мандолину, другая – теннисную ракетку. Вокруг ножки шел приятный орнамент, на котором чередовались мотыльки и велосипедисты. В вазу положили искусственные груши и яблоки.
Лампа в салоне тоже была из дорогих – мраморный круг, вокруг которого висели в голубой стеклярусной бахроме шесть ампул. Еще из подарков можно отметить подаренные дядей Генрихом молодожену часы. На крышке охотник, с острой бородкой и в шляпе, стрелял в кролика, а в кустах бежала длинноухая собака и профессионально поджимала лапу. Только с ковром получилось неудачно. Он был слишком ярок и изображал купола и минареты какой-то мечети. Но ковер убрали подальше от посторонних глаз, в спальню, где стояла новенькая кровать лимонного дерева и такой же шкаф, весь изогнутый модернистическим искусством. На камине появились часы. На золоченых колонках циферблата сидела в антично-версальском костюме бронзовая женщина с гусиным пером в руке. Она, очевидно, только что писала на серебряном свитке, на котором была отмечена гравировкой дата подарка. Часы подарили родители Матильды, как и радио и другие полезные вещи.
Для Жолобова настала новая жизнь. Время оторванных пуговиц, незаштопанных носков и смятых воротничков безвозвратно миновало. Его брюки были теперь безукоризненно выутюжены, рубашки сияли чистотой, а галстуки завязаны по-человечески. Даже в конторе обратили внимание на перемену в его внешности и, может быть, поэтому перевели служащего в экспортный отдел, где писались счета и рассылались каталоги. Это было приятнее, чем укладывать ампулы в ящики. Но самое приятное ждало его дома – красиво сервированный стол, дымящаяся миска с супом, а главное, сама Матильда, ее нежные локотки в ямочках, ее кокетливый передник, под которым торжественно, как у богини, вздымалась молодая грудь.
Отправив мужа на работу и наградив его традиционным поцелуем, Матильда весело принималась за уборку дома, выбивала коврики, вытирала пыль, успевала сбегать на базар, где нужно было знать, что покупать в текущий момент сезона, когда зеленые бобы, а когда цветную капусту, и потом сама бежала на службу – стучать на счетной машинке. С переменой ее положения за ней стал приударять сам директор, – она вдруг стала необыкновенно заманчивой для мужчин, – однако начальник встретил вежливый, но твердый отпор, а предприимчивый клерк даже получил пощечину.
Жизнь их была безоблачна. В мелочной лавочке, где судачили кумушки, в молочной, у зеленщика, о них говорили: «Прелестная парочка! Как голубки!»
Жизнь текла, как приятный и заслуженный праздник. По четвергам они ходили в кино, ели «эскимосы», пили лимонад, а по воскресеньям уезжали на трамвае к родителям Матильды. У стариков в пригороде был дом и булочная, и наследницей этого предприятия являлась та же Матильда, единственная дочь. Ее выдали за иностранца без большого удовольствия, уступая слезам влюбившейся девчонки, но потом мало-помалу привыкли к зятю и нашли, что он вполне порядочный и достойный доверия человек. Сближению помогали разговоры за столом во время обильных завтраков и обедов. Дед, смотревший на все и всех радостно-идиотскими глазами, в беседах участия не принимал, зато папаша считал своим долгом расспрашивать зятя о России. Собственно говоря, Россией он ни в какой степени не интересовался, но раз зять был русским, надо было из вежливости расспрашивать об этой огромной и непонятной, покрытой снегом стране. Впрочем, вопросы были всегда одни и те же. Булочник спрашивал, подливая зятю вина:
– Ну, как у вас там, в России? Все еще сидят большевики?
Не дожидаясь ответа, он тут же выяснял политическое положение. С завидной самоуверенностью он утверждал:
– Собственно говоря, в чем всегда была слабость России? В отсутствии культуры. Мужики жили в избах, подыхали с голоду, а князья пировали в дворцах. То же самое с армией. Почему Россия изменила союзникам? Потому что оказалась колоссом на глиняных ногах.
Одним словом, он излагал своими словами все то, что успевал прочитать в своей газетке. Не спуская глаз с горлышка графина, чтобы не пролить на скатерть вино, он философствовал:
– Возьмем эпоху Наполеона. Что его погубило в ваших степях? Его погубили, если вам угодно знать, морозы…
Булочница, вся в каких-то старомодных тряпочках, старалась перевести разговор на более житейские темы. Ведь рано или поздно хозяином булочной будет зять, и надо было приучить его к сознанию, что это занятие – ответственное и почетное дело. Поэтому она рассказывала о клиентах, о различных сортах муки, о том, как надо следить за кондитерами.
Муж перебивал ее:
– Вам надо пополнеть. Первое дело, чтобы булочник был полным. У худого булочника никогда хлеб не будет вкусным…
Сам он был толстый, красный, добродушный. Обедал всегда без пиджака, в полосатых подтяжках, потому что задыхался от жары и астмы.
Вечером молодожены возвращались домой, и Матильда потягивалась перед зеркалом, купленного в рассрочку и почти выплаченного шкафа, загадочно улыбаясь, прижимая голову к плечам.
Но, к своему удивлению, она стала замечать, что с некоторого времени на лице мужа появлялись облачка задумчивости. Подпирая голову кулаком, он смотрел ничего не видящими глазами куда-то вдаль, мимо обоев с розовыми цветами, мрачный и молчаливый. Иногда принимался ходить из угла в угол, неслышно ступая клетчатыми теплыми туфлями.
– Что с тобой, милый, – спрашивала обеспокоенная Матильда, – может быть, ты нехорошо себя чувствуешь? У тебя что-нибудь бо-бо?
Жолобов отвечал, что у него здоровье в полном порядке.
– Может быть, у тебя какие-нибудь неприятности на службе? – допытывалась она.
Но на службе все было благополучно, даже обещали прибавку.
– Почему же ты такой странный? Ничего не понимаю. Может быть, случилось что-нибудь?
– Ничего не случилось. Не могу же я смеяться целый день, – оправдывался он.
– Но ты любишь меня, Серж?
– Конечно, люблю.
– Очень любишь?
Жолобов целовал жену, и она обвивала его шею своими полными приятными руками.
– Но все-таки ты стал какой-то странный, – прибавляла она, – иногда у тебя такой скучный вид, точно ты чем-нибудь недоволен.
– Чем же мне быть недовольным? Напротив, я очень доволен, – отвечал муж.
– Это оттого, что ты переутомился, – решила она, – вот завтра пойдем в кино. Знаешь, какой фильм идет?
– Какой?
– О, мне давно хотелось это увидеть. С Мириам Гревс. Чудный фильм! Эмма видела его со своим женихом и страшно хвалила. А потом скоро и воскресенье. Поедем к мамочке. Ты отдохнешь там. Все-таки перемена воздуха. И там тебя так любят! Мама мне говорила в прошлый раз, что у меня прекрасный муж. Иди, я тебя поцелую, мой маленький. Только не будь таким печальным, а то твоя бедная Мати будет плакать. Не будешь? Вот и хорошо…
Жолобов подошел к радиоаппарату, повертел кнопки, и в комнату прилетела откуда-то из пространства грустная и незнакомая музыка.
