Сергей Снегов - В глухом углу
Тот стоял посредине кабинета в походной робе, с сумкой на спине, с ружьем в руке. В субботу они с Кургановым обычно уходили на всю ночь в тайгу, чтоб поохотиться подальше. Вася атаковал Усольцева на выходе, загораживая дорогу. Усольцев не прерывал его, хоть и торопился к Курганову. Ему нравился этот горячий паренек: он схватывал жизнь жадно и нетерпеливо, видел мир таким, каким тот предстал в своей внешности, — как передать ему глубинную сложность мира? Нет, неправильно я с ним в тот раз, думал Усольцев, не так надо было, а как?
— Теперь вы сами видите, что одними речами не отделаться, — с обидой говорил Вася. — Вы не поддержали, а придушили нашу инициативу. Я считаю, что это возмутительно!
«Инициатива, — думал Усольцев, — да, штука это хорошая — инициатива. Дай тебе волю, и ты подобной инициативой всю стройку развалишь! Две-три пламенные речи, души товарищей твоих, такие же чистые, вспыхнут — удержи потом пожар! Нет, нехорошо я с ним тогда, надо бы совсем по-другому потолковать!»
— Ты, значит, поражен, что в правительственном сообщении твои мысли и слова? — начал Усольцев. — А чего поражаться? Нормальное дело. Миллионы людей, вроде тебя, стремятся помочь угнетенному народу. Об этом и сообщено: разрешим, мол, кто пожелает, смотрите, грозная сила поднимается на вас!
— А вы не разрешаете! — запальчиво крикнул Вася. — Никакой грозной силы не признаете, вот на что я жалуюсь!
Усольцев, смеясь, схватил Васю за плечи и покачал его. В руке Усольцева была медвежья крепость, ошеломленный Вася мотался, как пучок соломы. Усольцев заговорил по-серьезному. В военной науке известны две стратегии борьбы — сокрушение и измор. Сокрушение — налетел, ошеломил, разнес. Измор — помедленней, но тоже штука надежная. Схватить противника в клещи и постепенно переламывать. Молодежь по натуре признает одно сокрушение, как более быстрое. А есть еще третья форма борьбы и как раз для стратегически самого сильного — существование. Одним тем, что я существую, исход драки предрешен. Представь, что империалисты напали на слабую страну, колонию, полстолетия назад — да враз ее разнесут в клочья! А сейчас не выходит — мешает существование Советского Союза. Разве феллахов спасли нападения на Лондон и Париж, измором и блокадой? Нет, просто тем, что существует такая решимость: не дать их в обиду! И ты не обижайся, что не пустили в далекие края, одно то, что у тебя, у миллионов, вроде тебя, появилось такое желание, — это и решило исход борьбы, не довело до драки на сокрушение.
В дверь вошел рассерженный Курганов с рюкзаком и ружьем.
— Жду, жду, — сказал он, — а ты здесь агитируешь. Время упустим.
— Не агитирую, а поспорили немного, — ответил Усольцев. — Стало быть, Ломакин, — сказал он, протягивая Васе руку, — существуй — это большая сила!
На улице Вася повернул в барак, а парторг с начальником отправились в лес. Курганов поинтересовался, о чем шла беседа. Узнав, чего хотел Вася, Курганов встревожился. Если начнется отлив молодежи, какой бы высокой целью его ни прикрыть, провалится годовая программа.
— Надеюсь, ты вправил ему мозги, Степан Кондратьич?
Усольцев усмехнулся.
— Такому вправишь! Еще тебя запряжет и потащит с собой!
По дороге, забыв о дичи и зверье, они продолжали толковать о строительных делах. Курганов надумал ехать в Москву добиться увеличения фондов. «Пойду с жалобой в ЦК, если не прислушаются в Госплане», — сказал он. Обещанные ранее бульдозеры и экскаватор он выдерет, даже если их придется доставлять разобранными по воздуху. А главное — не допустить, чтоб и в будущем году с ними обошлись, как в этом. Это — дом отдыха или строительный объект? Неисчислимое богатство, гигантское рудное тело лежит всего в трехстах метрах от поверхности! К нему надо пробиваться десятками бригад, взрывать породу сотнями тонн аммонала, а они ковыряются в одном жалком забое, как мальчишки в ямке на песке.
— Или пусть перебрасывают меня к черту! — орал Курганов, спугивая птиц, на которых собрались охотиться. — От нынешней размеренной жизни я инфаркт схвачу — смотри, как жирком оплываю!
Усольцев одобрил мысль о поездке в Москву. Его беспокоило положение в поселке. Быт на новом месте устраивался со скрипом. Надо привезти теплых одеял, овчинных шуб, приемников, мебели, хорошей одежды — шелка для женщин, костюмов для парней. И о фруктах подумать — заключить бы договор со среднеазиатскими колхозами, пусть возят на самолетах виноград и персики, этот товар выдерживает накидки на переброски по воздуху. И, конечно, кинопрокат — десяток новых картин в месяц, добиваться этого всеми средствами.
— Новые картины, фрукты, — ворчал Курганов, шагая по желтой хвое. — Вчера на бюро упомянул, чтоб уборные утепляли… Можно подумать, что, в самом деле, здесь — дом отдыха.
— Да видишь ли, — разъяснил Усольцев. — Зима — она длинная. Без развлечений и удобств некоторым небо с овчинку покажется.
13
Вася прошел мимо барака и присел на обрыве. Он вглядывася в неспокойную Лару и размышлял о жизни. После столкновений с товарищами, он стал задумываться над собой и событиями. Жизнь оказалась куда сложнее, чем он представлял ее себе еще недавно. И сам он тоже оказался иным, чем привык о себе думать, — это было невеселое открытие.
Он решил объясниться с тобой начистоту.
Он начал с допроса — почему его так потянуло в завируху мировых событий, на бурные берега Нила? Только ли вызволять попавших в беду арабов? Да, конечно, в первую голову — это помочь им! Помощи не понадобилось, грабители отступили — радуйся за феллахов! Я же не радуюсь, а огорчен. Не благополучный же исход событий меня огорчил? Может, меня огорчает, что не удалось удрать с Рудного? Не здесь ли корень — мечтал вырваться из глуши? Надоело не бригадирство, как думал еще недавно, все опостылело здесь — эта Лара, лес, бараки!
Вася с тяжелым сердцем вспомнил, как его удивила в первые же дни собственная холодность к работе. Холод сидел внутри, как вечная мерзлота: снаружи Вася кипел, внутри оставался ледяным. Он суетился и кричал на всех. Чуть ли не трижды в час он бросал кирку и бегал смотреть, как дела у других. Это происходило потому, что чужие заботы занимали его куда больше своих. Даже налегая ногой на лопату, он думал не о грунте — как удобнее его брать, а об Игоре, Светлане, Вере, Саше — справляются ли они? Он пренебрегал своими обязанностями, чтобы сунуть нос в чужие дела. Не надо нерадивость эту прикрывать фразами о долге бригадира, он поступал так потому, что ему быстро опротивел грязный труд землекопа. Вот каким он оказался при жестокой проверке жизнью — нерадивым, плохим работником.
А ведь он может найти и иное отношение к работе, под боком найти — тот же Семен! Вот уж воистину кто интересуется своим делом — не чета мне! Семен, наверно, и во сне видит тачки и лопаты, глину и валуны. А о чем я думаю, засыпая? Что сказали Саша и Витька, на кого заглядывается Валя, о чем думает Светлана, с кем поссорилась Надя — маленькие и серые мыслишки… Может, и к репродуктору я вскакивал по ночам, и волновался за судьбу Суэца, чтоб только оторваться от этой жизни. «Существуй, Вася, — это большая сила!» Вот оно, мое существование, — ссориться с товарищами, надоедно лезть во все дела, куда тебя не просят.
— Уехать бы, — шептал Вася с тоской. — Ах, уехать!
Утром в воскресенье Вася предложил приятелям погулять в лесу. Леша отсыпался за неделю. У Миши заседала редколлегия газеты. С Васей пошел Игорь.
Сперва они шли по лесу, потом через ручей вниз на бережок. Вася набрел на этот маршрут не случайно, а обследуя окрестности. Тропинка кружила по вырубкам, обходила поваленные стволы, пересекала каменистые россыпи. Приходилось то погружаться в темные ельники и пихтарники, то вылезать на светлые лиственные вершинки. Зато на берегу было хорошо. Солнце уже не припекало, но мшанник хранил запасенное с лета тепло, можно было свободно поваляться. На другом берегу стеной поднимался лес, теперь, когда в нем похозяйничала осень, было заметно, что он не так уж беспорядочен — внизу простирался темнохвойный пояс пихт, сосен и елей, над ними вытягивались высокие, лимонно-желтые лиственницы. Друзья шли в накомарниках — в тайге появилась противная кусачая мошка, ее называли «мокрец», потому что она легко раздавливалась, оставляя мокроту.
Вася выбрал местечко, где мха было больше. Некоторое время они отдыхали, потом Вася рассказал о вчерашней встрече с Усольцевым. Кое в чем тот прав, хотя, как все старики, слишком цепляется за свое мирное существование. Интересно, как бы он выглядел, если бы на Ниле пожар не погас, а разгорелся? Потом Вася спросил:
— Ты думаешь, Леша будет валяться в постели?
— Ну, конечно, он же сказал.
— Это не обязательно. Можно сказать одно, а делать другое. Обычное явление.
