Людмила Уварова - Лики времени
— Хорошо, — сказала Клавдия Сергеевна, проводив глазами его долговязую фигуру в чересчур коротком для него, не очень тщательно выглаженном халате.
Сергей Витальевич встретил ее внизу, около газетного киоска.
— Наконец-то! А то я уже начала волноваться…
Она обернулась, не слышит ли кто-либо ее слова.
— Правда, ждала меня? — спросил он.
Она кивнула:
— Очень ждала. Все хорошо, надеюсь? Почему не написал ни строчки?
— Я же забыл записать твой адрес. Ну, не чудак?
— И я тоже чудачка, забыла дать тебе свой адрес.
— Слушай, — сказал он. — Надо бы поговорить с тобой о многом.
— И мне тоже надо бы, — сказала Клавдия Сергеевна.
— Я пришел только из-за тебя, сегодня не хотел приходить.
— Спасибо.
Пожилая киоскерша окликнула Клавдию Сергеевну:
— Берете «Правду»?
— Да, беру и еще «За рубежом», пожалуйста.
— Ты когда кончаешь дежурство сегодня? — спросил Сергей Витальевич.
— Как обычно, в три.
— Я приеду ровно в три, — сказал он.
— Постой, — остановила она его. — Не уходи. Посмотри сперва одного больного, ладно?
Он не стал спрашивать, какого именно больного, сказал просто:
— Хорошо. Когда?
— Хотя бы сейчас.
— Тогда пошли.
Возле дверей десятой палаты Клавдия Сергеевна сказала:
— Сюда, он здесь…
Сергей Витальевич вошел вслед за нею, увидел очень худого, изможденного человека на кровати около окна, от худобы глаза его казались неправдоподобно большими.
Первом делом Клавдия Сергеевна отдала ему «Правду» и «За рубежом». Он сунул их в тумбочку, вопросительно посмотрел на Сергея Витальевича.
— Это профессор Соловьев, — сказала Клавдия Сергеевна. — Сейчас он тебя посмотрит…
— Соловьев?! — Голос Хмелевского дрогнул. — Неужели возможно такое счастье — сам профессор Соловьев, наше общеизвестное светило, самолично явился ко мне?
Сергей Витальевич чуть поморщился. Клавдия Сергеевна знала, он не выносил всякого рода восхвалений, а тем паче грубой, назойливой лести, которая так явно звучала сейчас в голосе Хмелевского.
Но Хмелевский все никак не мог успокоиться:
— Вы только подумайте! Сам профессор Соловьев собственной персоной! Я даже не ожидал такого счастья, когда-то, думаю, он придет ко мне, ведь у него, надо полагать, без меня больных хватает…
— Лягте, пожалуйста, — сказал Сергей Витальевич, садясь на край постели, — снимите рубаху…
Легкие пальцы ощупали лимфатические узлы и селезенку Хмелевского.
— Вы когда поступили?
— Вчера вечером, я, наверное, недели две очереди ждал, наконец позвонили, приезжайте, говорят, освободилось место…
Сергей Витальевич обернулся к Клавдии Сергеевне:
— Полагаю, никаких анализов еще нет?
— Конечно, нет, к концу недели соберем, какие нужно.
Сергей Витальевич перевел взгляд на Хмелевского, чуть улыбнулся.
— Устали, наверное?
— Есть немного, — с наигранной бодростью ответил Хмелевский.
— Ложитесь, отдыхайте…
Хмелевский с видимым облегчением растянулся на кровати. Костистый лоб его блестел капельками пота.
— Скажите, профессор, что у меня, не самое плохое?
Огромные на изможденном лице глаза испуганно и в то же время с невысказанной надеждой смотрели на профессора.
— Скажите правду, я не из пугливых…
— А я не боюсь, — ответил Сергей Витальевич. — Я ведь тоже не из пугливых. — Выждал недолгую паузу. — Разумеется, все не так плохо, как вам представляется, полагаю, мы вас тут хорошенько подлечим, поддержим как следует, подкормим различными современными препаратами, и выйдете вы от нас молодец молодцом!
О, как часто приходилось профессору Соловьеву произносить слова, вливающие в сердце больного, кто бы он ни был, сладостный бальзам надежды. То была, конечно, не ложь, разве можно было эти слова приравнять к откровенной лжи? Но ни единой доли истины в них тоже не было.
Однажды он рассказал Клавдии Сергеевне: на симпозиуме врачей-гемотологов в Японии, где ему довелось быть, дискутировался вопрос, говорить ли больным правду или, напротив, стараться всеми средствами как-то успокоить, утешить, заставить надеяться и верить в исцеление.
Многие врачи настаивали — держаться правды, одной только правды, она приносит неоспоримую пользу, мобилизует силы больного, помогает выстоять против болезни. И тогда выступил Сергей Витальевич.
— Мобилизует? — повторил он. — Помогает выстоять? А вы знаете, что сказал когда-то Иван Петрович Павлов? Словом можно убить наповал!
— Но словом невозможно исцелить, — вмешался английский гематолог Олджерс. — Вы когда-нибудь встречали больного, исцеленного одним лишь словом?
— Нет, не встречал, зато встречал отчаявшихся больных, которые потеряли всякую надежду, ибо узнали всю правду и потому уже не желают бороться за себя…
— И так бывает, — заметил Олджерс.
— Чаще, чем нам бы хотелось, — продолжал Сергей Витальевич. — Я настаиваю: слово, исполненное сочувствия, внушающее надежду, помогает легче переносить недуг.
— А мы уже давно практикуем говорить все как есть и больному и его близким, — сказал Олджерс.
— Мы тоже, — поддержал Олджерса его американский коллега гематолог Джесмонд. — Мы тоже за правду и только за самую откровенную, самую неприкрашенную правду!
— А мы не будем так поступать, — уверенно заявил Сергей Витальевич. — Конечно, не могу ручаться за всех своих коллег, но что касается меня, могу сказать одно лишь — я словом убивать не стану!
— И предпочтете сладкую ложь? — спросил профессор из Мюнхена, известный экспериментатор Клаус Шварцбах.
— Предпочту любые слова, которые могут внушить надежду, отвлечь от горьких мыслей, если нет и не может быть иного метода исцеления…
— И как же вы решили? — спросила Клавдия Сергеевна.
— Было много разного рода споров, и все-таки так и не сумели прийти к единому решению. Но если хочешь знать, мне известны врачи и в нашей стране, которые считают наиболее целесообразным высказать больному все то, что надлежит ему знать о своем недуге, решительно все. А я не могу так…
Сергей Витальевич оставался верен себе и сейчас. Клавдия Сергеевна увидела, как мгновенно налились радостью огромные глаза Хмелевского.
— Значит, еще поживем? — почти воскликнул он. Лежавший рядом на соседней кровати старик, все время дремавший, пока профессор осматривал Хмелевского, очнулся, удивленно взглянул на него.
— Поживем, — уверенно сказал Сергей Витальевич. — Еще как поживем!
— А когда вы ко мне еще зайдете?
— Когда будут готовы все анализы.
— Отлично. Буду ждать вас с нетерпением.
— Да, да, в конце недели мы снова увидимся, — подтвердил Сергей Витальевич.
Он вышел в коридор вместе с Клавдией Сергеевной.
Мимо пробежал Алексей Алексеевич Чириков. Увидел профессора, сразу же остановился:
— Сергей Витальевич, а мы уже думали, вы нас совсем покинули…
— Ну-ну, — сказал Сергей Витальевич. — Зачем вы так, Алеша?
Подошел зав. отделением, толстый, страдающий астмой Сурен Ашотович Аташев, задыхаясь, произнес:
— Хорошо, что увидел вас! А у меня к вам столько всего накопилось…
— Сейчас зайду, — ответил Сергей Витальевич. Повернулся к Клавдии Сергеевне:
— Хотел отдохнуть дома с дороги, вижу — не выйдет…
— Да, не выйдет, — отозвалась она. — Это я виновата, вызвала к больному…
Он махнул рукой.
— Не в тебе дело. А больной мне не понравился…
Нахмурился, потом потер рукой лоб, повторил снова, недовольно, почти сердито:
— Совсем не понравился…
Обычно Сергей Витальевич и Клавдия Сергеевна встречались возле телефона-автомата на противоположной стороне улицы, напротив глазного отделения. На этот раз Сергей Витальевич пришел раньше, чем она.
Она появилась неожиданно, совсем из-за другого угла, откуда он не мог ожидать. Подбежала, проговорила, чуть запыхавшись:
— Прости, пришлось задержаться…
— Пошли? — спросил он.
Она ответила не сразу:
— Не могу, понимаешь, так получается…
— А что, собственно, случилось?
— Видишь ли…
Начала и вновь оборвала себя. Потом все-таки решилась.
— Почему ты не спросишь, кто он мне?
Сергей Витальевич понял, о ком она говорит.
— К чему спрашивать? Он больной, этим все сказано.
Она зачем-то сняла косынку с головы, повертела в руках, снова надела.
— Я его любила когда-то…
— Он был твой муж?
— Почти. В общем, я считала его мужем, но официально он был мужем другой женщины.
— Ситуация, довольно часто встречающаяся.
— Мне было от этого не легче. — Она вздохнула. — Отнюдь не легче.
Они прошли несколько шагов вперед.
