Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса
Дорога к дровяному складу стекленела ухабами. Конские яблоки расплющились на перемятом копытами снегу. Лыжи скользили и разъезжались. А над избушкой завивались искры. Тырва с трудом добрался до нее и едва сумел откинуть замки лыжных креплений. У него не гнулись пальцы…
В сторожке шел спор. Бархатова неприятно царапнул панибратский тон Геннадия. Он подумал, что этого востроносого отпрыска морской фамилии надо приструнить, и недовольно сказал:
— Без моего согласия носить все равно не будешь!
— Посмотрим, — оскорбился Ковров, — да я… Как поступит в этом случае Генка, дослушать не удалось, ибо внезапно отворилась обитая войлоком дверь. В избу ввалился запорошенный снегом человек. Приготовленный вопрос застрял у Раймонда в горле. За столом расположились пропавшие лыжники. Объемистые кружки исходили ароматным паром. Пар плавился на бревенчатых стенах, истекая банной истомой.
— Райка? Вот кстати, — смутился Лека Бархатов. — А мы здесь чай пьем. Прошу к столу.
— У нас и печенье еще осталось, — обрадовался Жорка.
— Чего там, — высказался Генка. — Давай скорей садись!
Но Тырва не сел. Он прислонился к притолоке. Из-за плотно сжатых губ его неожиданно вывалилось тяжелое, как булыжник, бранное слово. Ребята оторопели. Бархатов самолюбиво покраснел. Куржак насупился. Ковров заморгал. Дело было не в слове. В тоне Раймонда было столько презрения, что слово ошпарило как кипятком.
Тырва и сам не понимал, откуда взялась у него грубость. Жар раскаленной «буржуйки» схватил тело в клещи. Боль казалась нестерпимой. Раймонд чувствовал, что вот-вот может упасть.
— Командир роты приказал немедленно прибыть на финиш. Вас давно ищут, — сказал Тырва хриплым простуженным голосом и вышел. Надо было доложить, что ребята нашлись.
— Вот оно что? — заключил сторож, когда они вновь остались вчетвером. — Вы, ребята, видать, самовольщики? Как же, как же, знаю. Служил,
— Ничего подобного, — вспыхнул Лека и стал объяснять сторожу, почему он принял такое решение. Из его слов получалось, что поступить иначе все равно было невозможно.
— Знаю, знаю, служил, — кивал старик, прихлебывая чай, и было непонятно, соглашается он или осуждает. Вот ведь какие бывают люди. Весь день молчал, только благодарил за угощение, а тут сразу и «самовольщики».
* * *Морозный воздух пахнул пронзительной свежестью. Стужа склеила ноздри, и по спине пробежала дрожь. Но еще холоднее было от мысли, что их искали и сейчас на финише командир роты будет засекать время уже не по секундомеру.
В Василеостровском саду зажглись фонари. Бархатов издалека заметил, как пританцовывают и хлопают каблуками две фигуры в морских шинелях. Одна из них сухощавая и небольшого роста. Это Оль, командир их роты и главный судья. А другая… Лека присмотрелся и сразу сбился с ноги. Их дожидался сам директор. Только теперь ребятам стало понятным, во что вылилось их веселое приключение.
Неподалеку у сугроба стоял на коленях Тырва. Доктор Подачина хватала пригоршнями снег и энергично растирала Раймонда.
— Как можно ходить в мороз без белья? — выговаривала ему Екатерина Николаевна.
Помощник главного судьи вряд ли слышал, вряд ли понимал, что Подачина успела раздеть его при всем честном народе. Снег резал тело наждаком. Раймонд дергался и громко скрипел зубами.
«Успел рассказать или нет?» — посмотрел на него Бархатов.
Лека срочно обдумывал линию поведения. Он считал унизительным договариваться с ребятами заранее. Бархатов думал, что сначала спросят его как младшего командира, а Жора с Геннадием сами догадаются, где и как кивнуть головой. Бархатов не учел, что Жорка Куржак совершенно не умеет врать. Поэтому все произошло иначе.
— Где пропадали? — спросил директор. Вопрос был обращен к Куржаку. Дело в том, что Сергей Петрович хорошо знал Жориного старшего брата по прежней своей работе в артиллерийской спецшколе.
Куржак ответил не сразу. Взгляды скрестились на нем как клинки. Взгляды высекали искры и радужными блестками сыпались в снег. С одной стороны Жорку разило гневное око молчаливого директора. С флангов на него смотрели Лека и Генка: «Держись, парень, не подведи…»
Оль позвонил в школу военруку.
— Так и знал, — засмеялся в трубку Константин Васильевич. — Ведите сюда голубчиков. Сейчас мы им покажем, где раки зимуют.
Директор решил лично сопровождать беглецов. Он как будто боялся, что они снова куда-нибудь пропадут.
В школе все роты уже стояли в актовом зале.
— Пройдите перед строем торжественным маршем, — предложил военрук. — Весь батальон дожидался здесь, пока вы закончите свой пир.
Они стояли в центре зала, как в фокусе увеличительного стекла, и не было сил поднять голову и посмотреть на товарищей. Директор сам зачитал приказ. Старик сторож не ошибся. Они оказались «самовольщиками». Директор сказал, что за этот из ряда вон выходящий проступок все трое заслуживают исключения. У Куржака закружилась голова, и голос директора перестал доходить до сознания.
Потом Бархатов и Ковров во всем обвиняли Куржака. Они не подозревали, что именно Жоркино простодушие спасло всех троих. Как ни был мал срок между встречей отсутствующих и зачтением грозного приказа, его содержание начальство успело обсудить. Сергей Петрович действительно настаивал на исключении.
— На их примере ученики должны понять, что значит воинская дисциплина, — утверждал директор.
— Не согласен! — заявил старший политрук Петровский. — Учеников надо воспитывать, а вы, кажется, собираетесь рассчитаться с ними за собственные переживания.
Уфимцев побагровел. Он вообще не любил возражений. А тут оно было преподнесено в такой откровенной и неделикатной форме, что окончательно укрепляло директора в принятом решении.
— Воспитывать? — процедил директор. — А вы где были, товарищ Петровский?
Директор точно подметил слабое место в работе старшего политрука, который больше молчал, а теперь вот стал критиковать. Даже сегодняшние поиски прошли как бы мимо Евгения Николаевича.
— Откуда у вас беспринципность? — продолжал директор. — Я отвечаю за школу.
— Мы тоже отвечаем, — кивнул Петровский в сторону военрука. — И исключения учеников не допустим.
Радько в ответ усмехнулся и укоризненно покачал головой.
Старший политрук осекся. Он почувствовал, что военрук прав: нельзя так разговаривать с директором, и сбавил тон:
— Никто не собирается либеральничать. Только зачем сразу крайние меры.
Михаил Тихонович Святогоров сиял. Его воспитанники нашлись целыми и невредимыми. Наказать их, конечно, следует. Но изгонять из школы? За что? Просто они обыкновенные озорники. Более других виноват помощник командира взвода, который односторонне понял роль старшего.
— Но Бархатов способный мальчик, — предупредил директора Святогоров. — И следует учитывать, что ему всего пятнадцать лет.
— Вы были бы правы, — заметил директору Радько, — если бы все произошло в военном училище. А здесь, как мы договорились, не надо нарушать правила игры. Для всех троих это было только приключением, и ученики, что весьма существенно, признались во всем. Видно, до них еще не дошло, что значит воинская дисциплина. И в нашей школе они должны научиться понимать ее.
Святогоров в этот момент подумал о том, что строевой командир Радько лучше улавливает суть педагогики, чем Сергей Петрович. Учитель обязан быть строгим и снисходительным, требовательным и великодушным. Качества как будто противоположные, но в том-то и вся суть.
Командир роты Оль тоже поддержал военрука:
— Мальчики п'осто не догадывались, к чему п'иведет их безответственность. А вот 'аймонд Ты'ва, на мой взгляд, заслуживает поощ'ения. Из него выйдет п'ек'асный команди'.
Директор оказался со своим мнением в одиночестве и настаивать на нем не стал. Он только неприязненно оглядел военрука: «Повсюду сует свой нос».
Нос у Радько выдавался вперед клювом. Но был даже красивым, только будто с чужого крупного лица. Лишь короткие черные усики, топорщившиеся под ноздрями, придавали необходимое равновесие в его физиономии.
— Надо еще учесть, — улыбнулся в усы военрук, — чрезвычайное происшествие не состоялось. Так, нервотрепка местного значения.
Замечание Радько напомнило Сергею Петровичу о том, что докладывать о случившемся в гороно совсем не обязательно. Аргумент едва ли не самый убедительный.
Димка Майдан при первых словах директора весь сжался и потом никак не мог понять, отчего смягчился неумолимый директор. Неужели потому, что Жорка Куржак грохнулся в обморок? Уфимцев подождал, пока Жора, вдохнув нашатырного спирта, обрел способность соображать, объявил ему с Ковровым всего-навсего наряды вне очереди.
Потом военрук достал из блокнота лезвие безопасной бритвы и подошел к Алексею Бархатову. Все пятьсот мальчишек затаили дыхание. Все слышали, как скрипит стальная пластинка, счищая с левого рукава Леки две красные горизонтальные полоски — знаки различия младшего командира.
