Любовь Воронкова - Беспокойный человек
Катерина из-под руки оглядела поле — никого! Значит, не начинали ещё. Она сорвала в сухой меже несколько длинных стеблей цветущей розовой повилики[27], сделала венок и надела на голову. Хорошо! Светлое небо сияет над головой, где-то поет малиновка…
Вдруг далекое рокотанье трактора донеслось до нее. Катерина пригляделась. Из-за дальнего склона показался комбайн. Его полотнища светились на солнце.
Катерина отпрянула в лес и, стоя за широкой елкой, не спускала глаз с комбайна, идущего по полю. Вот он ближе и ближе. Вот уж и виден человек, стоящий у высокого штурвала…
Сережка Рублев! Приехал работать, значит. Катерина стояла за елкой до тех пор, пока комбайн не повернул обратно и не скрылся в желтом разливе поля.
Катерина медленно отправилась в табор. На пшеницу спешить нечего. Вместо жатки пришел комбайн, а комбайну их помощь не нужна.
Почему она не побежала навстречу, почему не крикнула штурвальному: «Здравствуй! Я здесь!»
Как бы он обрадовался! Сколько бы веселых слов они сказали друг другу!
Но Катерина только прислонила горячую щеку к шелковистой коре березы, постояла немножко, слушая, как бьется сердце, и тихонько вернулась в табор.
Постепенно уходил август. Спадала горячка в полях. Огромную долю полевых работ приняли на себя машины.
Тоня и Дроздиха снова вернулись в табор. А однажды, возвратясь из деревни с пустыми бидонами, Прасковья Филипповна привезла гостей. Первым слез с телеги дед Антон, в голубой выцветшей рубахе, в рыжем картузе, сдвинутом на глаза. За ним осторожно, чтобы не запачкаться дегтем о втулку, соскочила маленькая загорелая, крепкая, как грибок, Анка Волнухина. Доярки тотчас собрались вокруг них.
— Что такое? — спросила Тоня. — Случилось что-нибудь?
— Вот уж сразу и случилось! — ответил дед Антон. — Уж и в гости нельзя приехать! Должен я за своим хозяйством смотреть или не должен? А что ж так удивились?
— Да вроде недавно был… Вот и удивились.
— Да мало ли, что был. А вот теперь особое дело есть — и опять приехал.
— Что это, дед, в гости едешь, а рубаху линючую надел! — смеясь, сказала Аграфена. — Что ж, тебе бабка Анна и рубахи получше не нашла?
— А может, нету… — заметила Таисья.
— Какое там «нету»! — закричала Тоня. — Как добро сушить начнет бабка Анна, так все загородки увешает — и свои и соседские! Нет у них, как же!
— Голова, а на что мне новую рубаху? — возразил дед Антон. — Тут в старой и то от баб отбою нет, а если наряжусь, тогда куда ж мне от них деться?
— Ох ты, старый! «Отбою нет»! Да кому ты нужен!..
Пока доярки балагурили с дедом Антоном, две подружки — Катерина и Анка Волнухина, — схватившись за руки и радостно смеясь, глядели друг на друга, будто век не видались.
— Да как же это ты собралась? — повторяла Катерина. — Вот умница! Вот молодец!
— Да так вот и собралась! — отвечала Анка. — Да если правду говорить, может и не собралась бы, если бы не дед Антон.
— А ты ночуешь у нас? — спросила Катерина. — Ночуй, Анка! Вечером коров пойдем вместе доить! Поужинаешь с нами, а?
— Да, видно, уж ночую! — засмеялась Анка. — А может, еще и не одну ночь… Вот посмотрим, как вы с дедом Антоном договоритесь.
Катерина посмотрела на нее долгим взглядом. О чем ей с дедом Антоном договариваться?
— Ну, скажи, Анка, как следует, чтобы я поняла!
Анка затрясла головой так, что даже сережки с красными камешками закачались в ее ушах:
— Дед Антон болтать не велел. Когда надо, сам скажет!
Дед Антон проверил график удоев, потолковал с теткой Прасковьей, а вечером пошел с доярками на пастбище. Там они с пастухом уселись на упавшей сухостоине[28], закурили. Разговоров и тут хватило: где пасет, как пасет?
— Пастух ты, Николай Иваныч, хороший, — сказал дед Антон, — но вот, голова, пастбище у нас не так устроено. Не по плану. Где вздумаешь, там и пасешь. А на будущий год мы не так сделаем. Все пастбища на загоны разделим — вот и будем все лето из загона в загон перегонять. Пока до последнего загона дойдем, глядь — в первом-то опять трава отросла. У Малининой так заведено — ну хвалит!
— Так что ж, — согласился Николай Иваныч, — тогда бы и мне без заботы, и коровы все лето сыты….
Дед Антон разговаривал с пастухом, курил самосад, а сам, щуря свои зоркие голубые глаза, неотступно следил за доярками. Сидел от них как будто далеко, на бугре под кустиками, но все видел. Видел, как Тоня гонялась с бадейкой за своими коровами, и как спокойно подходила к коровам Аграфена, и как медленно доила своих коров Таисья… Но когда увидел, как обступили коровы Катерину и как они лизали ее, усмехнулся:
— Ты гляди-ка на них! Скотину ведь тоже не обманешь! Нет, не обманешь! — Но тут же и задумался. — Да-а… Задача!
Николай Иваныч молчал, ожидая, что дед Антон объяснит, какая у него задача. Но, видя, что старик только покряхтывает, а ничего не объясняет, спросил сам:
— Кто ж тебе такую задачу задал, Савельич? Что кряхтишь? Видно, решить не можешь?
— Да вот как тут решить, домовой ее возьми! — проговорил дед Антон. — Сплановал я одно дело, а теперь не знаю, хорошо ли… Ведь лучшую доярку приходится снимать!
— Катерину? Что так? — живо спросил Николай Иваныч. — Ай проштрафилась?
— Да какой там проштрафилась! — возразил дед Антона — Не проштрафилась… наоборот, можно сказать — даже отличилась. Но вот решили мы ее на другую работу взять.
Николай Иваныч покачал головой:
— Ну, не знаю… Тут еще, пожалуй, с Прасковьей Филипповной тебе крупно поговорить придется.
— Вот то-то и боюсь… А как хочешь — в этом деле без Катерины не обойтись. В телятник хочу ее поставить. Попробуем по-новому телят воспитывать. А на такое дело кого ж поставишь? Кроме нее, некого. Тут человек нужен решительный. И человек нужен беспокойный, чтоб над этим делом дрожал и болел. И человек нужен грамотный. Обязательно грамотный и политически сознательный, понимаешь ты?
— О-о… — протянул Николай Иваныч. — А Марфу-то Тихоновну куда же?
— Тут же будет. Катерине самых маленьких, молочников, дадим. А ей старших. Ведь у нас самое ответственное — это молочников до трехмесячного возраста довести. А там уже не страшно.
Николай Иваныч усмехнулся в свою русую раздвоенную бороду:
— Ох, Савельич! Много скандалу примешь!
— Да уж не без этого! — весело согласился дед Антон. — А что же сделаешь? Раз надо, значит надо. А брань-то — она что ж? Брань на вороту не виснет…
Тихо ложились зеленые сумерки на лесную поляну. Закрывались на ночь высокие желтые купальницы в кустах. Оранжевые отсветы зари уходили все выше к вершинам деревьев и, словно запутавшись в густых ветках, тлели там и догорали…
Доярки одна за другой отпускали коров.
— Эй, деды! — закричала Тоня. — Слезайте с бугра — домой пора! — И пошла вперед, затянув какую-то пронзительную песню.
По дороге домой доярки шли все вместе, окружив деда Антона, и тут дед Антон, словно собираясь нырнуть в омут, набрал воздуху и объявил:
— А я Катерине подмену привез! — И кивнул головой на Анку.
— Ты что, дедушка Антон! — крикнула Катерина. — Какую подмену?
Толстая Аграфена даже остановилась от изумления. А Тоня с кривой улыбкой поклонилась Катерине:
— Дослужилась!
— Эй! Эй! Прасковья! — вдруг закричала Аграфена Прасковье Филипповне, которая ехала впереди с молоком. — Остановись! Послушай, что делается-то!
— Поезжай, поезжай! — махнул рукой дед Антон. — Чего останавливаться? Пожалуй, простоишь и молоко проквасишь!
Доярки долго бушевали. Особенно Прасковья Филипповна. Что же это за дело? Только человек начнет себя на работе как следует показывать — его с работы срывают! И что же это за заведующий — своими руками молочную секцию разоряет!
— Служи не служи — почет один! — вставила Тоня. — А Катерине наука — не выслуживайся!
— Да за что такое Катерину-то снимаете? — нападала Аграфена. — Кому она там у вас не угодила?
И большого труда стоило деду Антону объяснить, что не потому Катерину снимают, что она не угодила, а потому, что она в другом месте нужна.
— Она коров-то набаловала, кто их теперь возьмет? — сказала Тоня. — С ними наплачешься!
— Я возьму, — весело возразила Анка.
— Потому и подмену раньше привез, — объяснил Дед Антон, — пусть до осени поживет с вами. А Катерина ее тем временем подучит, как какую корову доить да как с какой коровой обращаться. Пускай привыкнут к новой доярке. А как привыкнут, так Катерина и отойдет от них потихоньку.
— А меня куда же, дедушка Антон? — скрывая волнение, негромко спросила Катерина.
— Не иначе, как председателем сельсовета сделают! — засмеялась Тоня. — А то так прямо в академию куда-нибудь доярок учить!..
— А с тобой, Катерина, нам всерьез поговорить надо, — сказал дед Антон, не обращая внимания на Тонины слова. — Помнишь, я тебе сказал зимой, что одну думу думаю? Ну, так вот я ее и надумал. Если договоримся, значит будет, как я сказал. А не договоримся — все, как было, останется.
